Где там! Казак, слегка извиняясь, ответил:
— Вашбродь, мы же все время в Коня-Арке сидели или сопровождали хана на выездах. Он по местным домам не шлялся. Не по чину.
— Тогда ждем, как стемнеет, и попробую туда пробраться. Очень мне интересно, что тут затевается.
Чтобы не отсвечивать на перекрестке, мы отошли к Палван-каналу, протекавшему в двух шагах, и укрылись в густой зелени, высаженной вдоль его берега. Потекли минуты ожидания. В арыке плескала вода. Быстро темнело. В черном небе вспыхивали звезды, растущая луна обещала торжество ислама, ибо улемы в мечетях обещали: по мере роста серпа возвысится учение Магомета! Улица стремительно пустела, вот-вот должна была появиться ночная стража.
— Пора! — решился я на небольшое сумасбродство. — Муса, подбегаешь к дувалу, опираешься на него руками. Я вскочу тебе на плечи и вскарабкаюсь на стену дома. Павел, ты сторожишь, в случае опасности подашь сигнал, — предупреждая его вопрос, быстро добавил. — Заори как павлин, тут этих крикливых чудес в перьях хватает. Работаем!
Муса выбрался из-за ствола векового карагача и устремился к стене. Я, выждав немного, неспешно устремился за ним, постепенно набирая скорость. Луна спряталась за облаками, темнота резко сгустилась, но очертания моего денщика были видны достаточно отчетливо.
Не добежал до уже стоявшего у стены Тахтарова буквально метр. Сбоку мелькнула тень. На меня обрушился удар, и я, не удержавшись на ногах, полетел в сторону под пронзительный звук, мало похожий на противный крик павлина.
(1) Оставляя в стороне по соображениям морали порочную сторону бачизма как специфического среднеазиатского явления, отметим, что танцы мальчиков являлись своего рода обмирщенным вариантом суфийских практик странствующих дервишей и вызывали подлинный экстаз у мусульманской публики.
(2) Чихирь — домашнее казачье вино, довольно кислое; чихирять — пить чихирь; чепурка — сосуд с узким длинным горлом для вина.
Глава 4
Полет продолжался недолго. Если атаковавший меня рассчитывал, что я врежусь в стену, он просчитался. Моментально сгруппировавшись, я использовал дувал, чтобы, оттолкнувшись, утвердиться на ногах и тут же контратаковать. Резкая подсечка, удар ребром ладони по предплечью — и сразу отступление в тень. Уши уловили приближающееся прерывистое дыхание, исходящее от нескольких человек.
— Муса, опасность слева! — громко предупредил я денщика и тут же сместился в сторону, беззвучно извлекая из ножен кинжал.
В ответ прозвучал шорох, с каким сабли покидают ножны, выдав мне положение потенциальных противников и дистанцию, нас разделявшую. Я резко отвел руку с камой назад, решив больше не сдерживаться.
— Стоять! — бросил вызов темноте и предстоящей схватке знакомый до боли негромкий голос.
— Дюжа, ты что ль? — удивился я не на шутку и сунул кинжал обратно в ножны.
— Черехов?
Полковник приблизился ко мне почти вплотную, чтобы точно удостовериться в своей отгадке.
— Ну и здоров ты драться, сотник! — пожаловался кто-то, с кряхтением поднимаясь с земли.
— Вы что тут позабыли? — спросил я полковника, наблюдая, как вокруг нас сгущаются тени, но нисколько уже не волнуясь: нетрудно было догадаться, что эти сгустки тьмы — разведчики Дюжи, и многих я знал лично по опасному подземному переходу и последующему штурму Коня-Арк.
— Тот же вопрос хотел тебе задать, — ответил полковник после секундной заминки.
Я быстро ввел его в курс дело. Дюжа в молчанку играть не стал и поведал мне, что в интересующем меня доме, по его сведениям, скрываются люди из Бухары.
Не сказать, что я удивился — нечто подобное мне казалось вполне допустимым и даже логичным, когда еще обнаружил спецбоеприпас в мастерской булатника, заказанный кем-то со стороны.
— Чей хоть это дом? — осведомился я невозмутимо.
— Ты не знаешь? — возбужденно переспросил Дюжа. — Это же владение накиба, Юсуф-Аги.
Моя невозмутимость дала трещину: пустячная история, начавшаяся как второсортный шпионский боевичок, тут же разрослась до размеров серьезного политического заговора со следами, ведущими в соседнюю страну. Второй человек в ханстве, тот, кого прочили в инаки Мамаш-хана, энергично плел паутину переворота. Видимо, оклемался после ранения во время штурма внутренней крепости.
— Нам нужно все выяснить, — продолжил свою эмоциональную речь начальник разведки походного атамана.
— Так за чем дело стало? — удивился я. — Давай зайдем внутрь и все узнаем.
— Вот так просто? — задумчиво отозвался полковник.
— Ну, конечно, — пожал я плечами. — Какой толк следить за домом и хватать тех, кто хочет сюда тайно проникнуть? Зайдем и начнем задавать вопросы, раз у нас есть повод. Поверь, никто не станет тайком заказывать хитрые пули и потом приносить их верховному священнослужителю.
— Он отопрется, — неуверенно парировал Дюжа.
— Начнет юлить, найдем посыльного, он укажет на заказчика, ну а далее по цепочке. Если след выведет на бухарцев, тебе легче будет узнать об их планах. Если тут замешан накиб, значит, все куда гораздо серьезнее…
— Нужно тогда брать всю верхушку ханства, всех, кто замешан, — подхватил мою мысль полковник и тут же принял решение. — Как предлагаешь проникнуть в дом?
— Закиньте меня наверх рядом с калиткой, ведущей во двор, я ее открою изнутри, и вы зайдете.
— Вот так просто? — повторил Дюжа собственные слова, прозвучавшие минуту назад, впечатленный моей скорость принятия решений.
— А чего огород городить?
Выглянувшая из-за облаков луна нам неплохо помогла — видимо, не такой уж праведник накиб, раз полумесяц, символ ислама, на нашей стороне и подсвечивает нам путь. Ребята Дюжи, кроме хромающего в арьергарде терпилы, охватившего от меня люлей, бодренько проводили к нужному месту мою группу, включая взъерошенного и лишившегося халата Павла — его, бедолагу, оказывается, тоже прихватили и довольно жестко. Двое казаков подставили мне ладони и лихо подкинули вверх. Я взлетел, как ангел мщения, зацепился за край дувала, подтянулся, утвердился на закругленной верхушке (хорошо, что без стеклянных осколков!), свесился вниз на руках и спрыгнул. Приземлился, как учили, на слегка согнутые в коленях и полунапружиненные ноги и оказался лицом к лицу с охранником.
Свирепого вида нукер замер, вытаращил на меня глаза. Когда мой кинжал уперся ему под подбородок, он и вовсе превратился в соляной столп, напрочь позабыв о висящем на боку шамшире. Я приложил пальцем к губам, легким движением головы показал на калитку.
— Не говори никому. Не надо, — не удержался от шутки, уж больно момент выдался подходящим.
Нукер накиба меня понял по-своему. Он отмер и суетливо завозился с засовом. Через мгновение в калитку проникла штурмовая группа с обнаженными клинками и рассыпалась по владению. Мы с Дюжей, прям шерочка с машерочкой, двинулись в главный двор. Несколько бойцов поспешили вслед за нами.
Здесь, под одним из двух айванов, расположилась внушительная компания чаёвничавших знатных хивинцев в окружении хорошеньких мальчиков, державших в руках чиллумы и готовых по первому знаку подать гостям эти странные трубки. Персидские масляные фонари разбрасывали уютные полутени. Азиатское великолепие во всей красе выглядело бы подобно восточным сказкам, если бы наше появление не вызвало нездоровую суету среди кайфующих гостей. Покатились опрокинутые дрогнувшей рукой пиалы, полетели на землю высокие шапки, обнажая бритые налысо головы, раздались панические возгласы. «Вот тебе и крюк на тюк, Меланья Карповна!» — сказал бы сейчас Платов, я от него уже понахватался образных донских словечек (1).
Хозяин дома, Юсуф-Ага, проявил редкое негостеприимство. Вместо того, чтобы предложить нам чаю или трубки с табаком, он вскочил на ноги и разразился гневной речью. Вдруг в его глазах заплескался ужас, слова сменились хрипом. Не удивление, не возмущение, не гнев, нет — подлинная паническая реакция. Я проследил, на кого он смотрел. К моему удивлению, он уставился на моего Павла, как кролик на удава, на самого среди нас замухрышистого, после того как его поваляли люди Дюжи на берегу городского канала. Вспомнил, как урус-сардары требовали его голову взамен доступа к подземному ходу?
— Павло! А с чего это сей важный дядя так неровно к тебе дышит?
— А он про кол вспомнил, вашбродь. Я, когда у хана служил, многих его дружков туда определил по приказу Аваз-инака. Последним был куш-беги, правитель севера.
Хмм! Свой палач — а это тема! Можно сказать, новое для меня слово в методах оперативного давления на подследственного…
— Мы посланники бухарского хана! — подключились новые актеры в богатых чалмах к непростой мизансцене во дворе второго лица в государстве. — У нас с собой важные известия к парванчи Ак-Падишаха от нашего эмира! (2)
Ну вот! Пошли вопли о дипломатической неприкосновенности! Дюжа, к примеру, ситуацию мгновенно просчитал и явно остался ею недоволен. Посланников, если они реально подтвердят свои полномочия, на дыбу не потащишь. По крайней мере, пока походный атаман не прикажет.
Я толкнул его в бок.
— Полковник, пора искать заказчика хитрой пули!
Моему предложению вторили крики челяди накиба, понесшиеся со всех сторон, даже из гарема. Слабенький после ранения и захлопнувший рот Юсуф-Ага опустился на циновку — в его доме начинался второй акт Марлезонского балета под названием «А кто тут у нас заговорщики? Огласите весь список, пожалуйста!»
Мамаш-хан сидел на знакомом моему седалищу жестком ханском кресле и негодовал. Не монаршая суровая доля его тяготила, не дискомфорт собственного зада, привыкшего к мягким кошмам и совсем иному размещению афедрона — с этим неудобством он примирился сразу, подтвердив истинность поговорки про ноблес оближ. Его ярость питала стоявшая напротив него толпа на коленях — все те, за редким исключением, кто за треть месяца успели его не только возвысить, но и предать.
Хива не Бухара, здесь система государственного управления была попроще, многие должности были наследственными или опирались на традицию, на семейные связи. Например, Юсуф-Ага был родом из Ходжейли, священного города, ибо накиб выбирался только из сеидов, то есть из потомков Магомета. А такие важные дл