На что люди тратят здоровье!!! Ну, та баба, которая в черном, это просто бой-машина, но и из нее вышел бы неплохой грузчик. А эта, в блестящем? Ишь, как мячик, и все ногами. Да на Внешних Модулях ей цены б не было. Нет, эта задуряловка только для быдла. Работы нет, стоят, пялятся… надо племянника забирать отсюда, хоть у себя к делу пристроить. Это же надо, сколько за вход-то еще дерут!!!
Ирина почувствовала боль в предплечье, уже перекувыркнувшись и ударившись ногами об пол. Хорошо, что не ножевая рука. Но теперь руками вообще нельзя ударяться. Лучше уж задницей, хотя тоже чревато. Так, летит, нож в левой, так, ага, толчок, переброс, пинай! Кувырок, уход, удар. Оскаленное лицо Гриндлы вдруг оказалось так близко — йо, она кусаться успевает, толчок, чуть не выронила нож, удар спиной, все на миг поплыло, ну уж нет, толчок, удар, толчок, набрать скорость, вот она наперерез, рукой оттолкнуть, а-ааа, — больно! Во второй руке нож вдруг легко нырнул вглубь, кисть вывернуло, когда Гриндла грудью ударила в плечо, в другой руке накатила дикая боль, она ударилась плашмя, лицом о стену, завертелась на пружине и вдруг ее поймали.
Серафимы не было видно, только натянутая пружина уходила в гущу толпы. Ирину потянули вниз.
Приезжий нашел своих возле самого ограждения. Серебристая деваха стояла с залитым кровищей плечом, рука висела плетью. Она была бледная, как полотно и тряслась.
— Что вы тут? — сердито спросил он младшего брата.
— Прикинь, Биовольта-то!!! Раз — и в печень!!! — возбужденно сказал сиблинг. От него разило пивом. Приезжий поморщился. Мальчонку точно придется забрать. Если б еще сын был жив! Эх… Да, работа на Модулях опасная. Но уж лучше, чем вот так — юшкой в толпу расходиться.
Племянник стоял молча, приоткрыв рот.
— Пошли отсюда, — с досадой сказал приезжий брату, — пойдем на периметр лучше сходим, мороженого парню купим.
Они вытолкались из толпы, жадно спрашивавшей их, что там Гриндла — сдохла? Сиблинг остановился со знакомым мужиком обсудить подробности, и тут приезжий круто развернулся и попер обратно к ограждению.
— Эй, девушка, — окликнул он серебристую, — Эй, де-вуш-ка!!
— Че тебе? — обернулся какой-то тип со складчатым затылком.
— Передай визитку.
— Ишь, че… — ухмыльнулся тип.
— Да де-вуш-ка!!! — мрачно рявкнул приезжий и блестящая его таки услышала.
— А… да? — она взялась здоровой рукой за пробитое плечо и подошла к ограждению. Толпа взвыла, но складчатые типы отпихнули ее, почему-то не тронув приезжего (еще бы, подумал он, я таких без соли на завтрак ем).
— Держи, дорогая, — протянул он визитку, — двигаешься хорошо. Надоест тут херней этой страдать — приходи, возьму стажером.
Она протянула руку и послушно взяла. Он проследил, чтобы визитка была засунута в карман, а карман закрыт на «молнию», после чего протолкался наружу. Брат с сыном уже куда-то убрел. Теперь искать его, алкаша…
Ирина мерялась с Эльзой гипсами, потом Танечка их сфотографировала. Шу немедленно влезла в обновку и ускакала к подружкам, Эльза и Тони свои подарки тоже надели. Неизвестно откуда свалившийся мальчик Женя (он пришел-то уже не втрезве, а тут совсем разъехался) кричал тосты и хрустел чипсами.
— Тебе когда гипс снимают? — спросила Ирина.
— А послезавтра… — блаженно потянулась Эльза и поправила шляпку.
— Хорошо тебе, — засмеялась Ирина, — я вот только через месяц, говорят, в норму войду. А потом еще обратно в силу входить… Так что я теперь не скоро к тебе на смотрины приду.
Эльза помрачнела и печально посмотрела на Ирину.
— Какие смотрины, горе мое? Ты ж теперь кто? — ага, правильно, супербоец. Тебе сколько контрактов на бои предложено?
— Так я от всех отказалась. Долг за жилье выплатила, на лицензию хватает, теперь только постоянную работу найти, и все, горя нет. Знаешь, как надоело грузить? Пупок-то развязывается…
— Да я не о том. Наш клиент кто? Родители с мелкими. Мороженое, добрый клоун, Танечка в костюме Микки Мауса. Сок, минералка, газировка. Безопасность и приличия. Публика по крошечке собранная, выпестованная. А на тебя кто пойдет? — ага, гопники. Сами не задержатся, а нашу публику за два сеанса распугают навсегда. Я ж тебя предупреждала.
Ирина понурилась.
— Ну да…
Эльза скривилась.
— Ты-то понятно. Когда из сортирной дыры лезешь, о карьере как-то не думается — воздуху бы. Но Тонька, балбес. Дважды два сложить… А! Подожди… Турниры-то ежегодно, забудут.
— Не забудут, — вдруг влез мальчик Женя и радостно захихикал, — и не дадут забыть. Ты, звезда, теперь звезда навеки, потому что рыцари побеждают чудовищ нечасто на самом-то деле, а легенды народу нужны.
Эльза вдруг побелела и схватилась ладонью за рот.
— Что такое? — удивилась Ирина, а Женя продолжал, — нас, пиарщиков, таким делам учат. Легенд — их же мало настоящих-то, и коли повторяются — надо хватать. Даром что это тебе руку оторвали («Ну, не оторвали…» — возразила ничего не понимающая Ирина), а надо наоборот, зато и Серафиму откачали, то бишь ты, между прочим, еще и не убийца…
Эльза отвернулась и стала рыться в книжках.
— Да, — сказал Женя, — и маму ейную тебе полагалось бы как раз порвать… но и без этого сойдет. Архетипы — страшная сила. Тебя еще поколения два-три помнить будет.
— Вот она, — тусклым голосом сказала Эльза, открывая книгу, —
«Неисцелимая
в плече нечистого кровоточащая
зияла язва — сустав разъялся,
лопнули жилы; стяжал в сражении
победу Беовульф, а Грендель бегством
в нору болотную упасся, гибнущий,
в берлогу смрадную бежал, предчуя
смерть близкую; земная жизнь его
уже кончилась…»
Мальчик Женя притих, Тони с шумом пил чай, Ирина откинулась в складном кресле, внимательно слушая эльзино чтение, и вертела здоровой рукой в кармане бумажный прямоугольник.
«Виктор Мишле. Экстренная Ремонтная бригада внешних сооружений. Зона 2, Уровень 8, Блок 417- С26»
Электрик. Год Корабля 323
Даже по прошествии многих лет Володька часто видел во сне баньши. Черные лохматые тряпки, висящие на ветках, несущиеся по ужасному, огромному, такому неправильному небу. Баньши сами по себе не были опасны, так, «неагрессивная форма жизни», но это небо… Даже отец как-то ежился, выходя из времянки на открытый воздух.
Они с отцом тянули сетку от спешно строимой ГЭС к жилым кварталам. Энергию Катеров экономили. Какие-то незнакомые парни расчищали просеку и врывали столбы, а отец в кошках висел на верхушке столба и крепил провод. Володьке, стоявшему на подхвате, приходилось постоянно таращиться вверх. Белые и серые завитки, башни, клочья падали вбок, из-за леса появлялись новые. Казалось, что они с отцом висят на стене и разглядывают пар, сползающий по трубам рефрижераторной.
— Ты что, заснул опять? — раздраженно шипел отец.
Володька совал ему сменный ключ или проволоку, отец бросал вниз предыдущие инструменты.
— Достань пару изоляторов.
— На.
— Не этих.
— Пап, отпусти меня на обед к сибле?
— А пожрать? Я тебя вечером на руках, что ли, понесу?
— А ты мне хлебушка отложи, я в смену перекусаю.
— Ты к ней каждый день ходишь. У девки мать есть. Дай четырнадцатый.
— Вот. Ширка в разведке. Там карантин длинный, она между рейдами все равно в садик не попадает. Сонька уже вся задерганная.
— Сколько она уже в интернате? Кусачки.
— Два месяца точно.
— Да, рановато… Ну, в выходной возьми ее к нам, я все равно к Валентине пойду. Только чтоб никакого срача! И если она мне опять в инструмент залезет, на себя пеняй. Все, тяни провод.
Он бежал по просеке, стараясь смотреть под ноги — сбоку стволы, стволы — больно уж не похоже на привычный зеленый огуречник оранжерей, чуть вверх — небо. Голубое, лакированное. Бр-р-р. Да и дорожка вся в каких-то торчушках — то помятости покрытия (кочки, сказал отец), то вообще возмутительные подножки — корни, трава какая-то. Только возле интернатов наконец-то залили нормальное покрытие, гладкое, можно идти, не глядя под ноги.
Малявочник был открыт — въезжала машина с обедом. Володька проскользнул вдоль ворот, свистнул кибу — охраннику, чтобы его зарегистрировали и шмыгнул в летнюю обеденную, над которой, как нарочно, даже тент сняли. Впрочем, малята-то неба вообще не боятся.
Сонькину группу как раз рассаживали. Два десятка трехлеток пищали, ныли, подскакивали и слезали с лавок. Володька окликнул Ольгишну — ту няньку, что возилась к нему поближе:
— Я Соньку сам покормлю, а?
— Стой там, — проворчала Ольгишна, — запретили с наружниками контакты.
— Какой же я наружник? — поразился Володька, — мы ж в периметре работаем!
— Какой, какой. А хоть какой. На Третьей Базе зараза. Стой в уголку, да смотри, скоро и это запретят.
— Я ее послезавтра взять хотел… — сообразил Володька
— Ох, милый… — вздохнула нянька, — да я ж завсегда, ребенкам в интернате подолгу нехорошо, а вот видишь… Я тебя знаю, ты парнишка хороший, что бы и не дать сестричку, а вот неладно… да и невкусная эта рыба, и чистить ее повара замучиваются, и кто ее еще знает, вредная она или нет, а сразу деткам…
Володька и сам без особой охоты ел рыбу, но другой местной еды пока не было — что-то не успело вырасти, что-то не прошло еще всех проверок на токсичность. Он сочувственно посопел и вытянул шею, разглядывая Соньку.
Вот они — черненькие блестящие волосики, ручка с перевязочкой на запястье, размахивающая ложкой. Она смотрела в сторону бака с ухой и нетерпеливо подпрыгивала на лавке. «Не дадут. И на закорках не поносишь теперь. Как она, одна? По вечерам наверняка ревет». У Володьки предательски задрожал подбородок, но он скрепился.
Туча, переползающая впереди между крышами интерната, разорвалась на части. Володька непроизвольно посмотрел вверх, и облегченно вздохнул, увидев заволокший небо туман. И тут прямо над его головой полетела стайка баньши. Володька стоял, замерший, и только когда последний черный клок исчез в тумане, услышал причитания Ольгишны и Сонькин плач.