Совершенно несекретно
Глава 1
Вот так получилось, что в Кремлёвском дворце съездов я первый раз за обе мои жизни, что в целом неудивительно. В первой жизни я был обычным, хоть и хорошо оплачиваемым трудягой, и такие, как я, сюда по делу не попадали. А во второй, нынешней, моя карьера пока далека от вершин, несмотря на депутатство и неплохую должность в Красноярском крайкоме КПСС.
Также мимо меня прошли всевозможные концерты, балеты и прочие культурные мероприятия, проводимые в этом впечатляющем здании. А сегодня, пройдя со стороны Александровского сада через Кутафью башню и Троицкие ворота, я, наконец, очутился внутри.
Первая мысль: не зал, а царский дворец! Пространство величиной с футбольное поле, высоченные потолки, сияющий мраморный пол, а окна такие огромные, что через них видны золотые купола кремлёвских храмов. Верхнюю часть стены украшает мозаичное панно с гербами республик СССР. Масштаб и величие этого места словно подчеркивали, как далеко я зашёл… и как далеко мне ещё идти.
Дыхание перехватывает не только у меня. Даже люди, которые по статусу здесь должны быть «своими», стоят, разинув рты, как провинциалы на ярмарке.
— Ой, извините! — пробормотала молоденькая корреспондентка, врезавшаяся в меня своей не по-девичьи настойчивой пятой точкой.
Ага, тут ещё и телевизионщики что-то снимают. Развели суету — камеры штативы, прожектора в ряд выстроены. Девчушка в ярко-красной юбочке и белых сапожках металась между всей этой техникой с микрофоном в руках и кричала в сторону оператора: «Да что ж ты кадр такой кривой ловишь⁈» Тот стоял с мрачным лицом и ворчал что-то нелицеприятное себе под нос. Пахнет эфиром, а ещё — явной усталостью съемочной группы.
— Да можете ещё раз толкнуть, я не против, — попытался пошутить я, но про меня уже забыли.
Кругом меня много людей, самых разных: важных, солидных, красивых, исполненных собственной значимостью. Мелькали и знаменитости, некоторые из них знакомы мне по… ну, скажем, другим временам. Вот, например, академик Сахаров. Узнать его было проще простого — он словно вышел из старого документального фильма. Худощавый, с высоко поднятой головой, смотрит так, будто сканирует зал своим знаменитым острым взглядом.
Рядом со мной мои соратники по будущей, надеюсь, депутатской группе. Стоим отдельной кучкой и заметно выделяемся на общем фоне людского потока. Да ещё как выделяемся! Самый мелкий из нас — Серёга Карамчаков, борец из Хакасии. И пусть ростом он едва до моего подбородка дотягивает, но плечи у него такие, будто гири в пиджак запихали. Избрали его, как и меня, от Хакасии. Но это цветочки. Вот рядом — Илья Недолюбко, десантник-афганец. В нем почти два метра росту, да и ширина плеч к росту прилагает. Выглядит так, будто его прямо из бронетранспортёра выгрузили, в пиджак закатали и в зал отправили. А рядом с ним Генка Лешнев, брат моего давнего товарища Витьки Артемьева. Генка — сапёр и орденоносец, тоже афганец. Лицо суровое, взгляд острый, будто оценивает, где поставить очередную мину.
Этих двоих я сам протолкнул в депутаты от Союза воинов-интернационалистов! Да, Союз выдал нам пять мест не без моей помощи! Три отобрали у «Красного Креста», ещё два — у общества «Знание», и это целиком моя заслуга.
Ещё двое из нашей команды, Денис и Слава — не такие исполины, как Генка с Илюхой, но всё же повыше меня будут. Парни прошли на съезд тоже от Союза воинов-интернационалистов, поэтому относятся ко мне с уважением и хотят, как они сами говорят, быть с нами «в одной команде». Приятно слышать, но всё равно приглядываюсь к ним, мало ли.
А вот пятый депутат от Союза, Демьяненко Фёдор Петрович, сейчас не с нами. Он — человек в годах, старинный товарищ Власова, дослужившийся до полковника, и сейчас стоит где-то в сторонке, зацепившись языком с кем-то из своих бывших сослуживцев. Зная Демьяненко, можно не сомневаться — разговор затянется. Что ж, пусть обрабатывает своих, нам это только на руку.
Но пятёркой я не ограничусь. У меня в голове уже зрел план привлечь в нашу «могучую кучку» ещё двоих. Одного из них я знаю лично — толковый парень. А вот второй… второй — человек Власова. А про предсовмина говорят, что тот не ошибается в людях. Ну что ж, посмотрим.
Съезд только стартовал, а у меня уже хорошие новости: шансы на то, что я окажусь в Верховном Совете, почти стопроцентные! Причём не в одиночку, а в компании с Ильёй и Серёгой Карамчаковым. Система тут такая: в Верховный Совет избирается 271 человек в Совет Союза и столько же в Совет Национальностей. От автономной республики квота — два человека, и нас, как молодых олимпийцев поддержал лично Шенин, так что мы будем в Совете Национальностей, так как на два места — два кандидата. Хотя формально по нашим кандидатурам будут голосовать все две с лишним тысячи депутатов.
Илья же пойдёт от общественной организации — с ним тоже вроде всё предварительно решено. Несмотря на разнузданный разгул демократии, а именно так сейчас оценивают происходящие изменения в стране депутаты, ничего по-настоящему демократического пока нет. Даже голосования будут не тайными. Да и выступающие с трибуны давно определены, а их речи изучены. Может, разве что Ельцин или академик Сахаров осмелились не отдать свои тексты на проверку, но остальным пришлось это сделать.
Я, конечно, не выступаю. Хотя хотелось бы. Нет, не мне лично — это Власов жаждал видеть меня на трибуне. У него какой-то свой план, и я был бы в нём одной из ключевых фигур, но пробить меня в ряды выступающих он всё же не смог. Уж очень плотно расписан этот «парад ораторов». А я — ну, пока что не та фигура, чтобы сдвигать такие глыбы. Хотя в голове крутится мысль: «Если Власов чего-то хочет, то, скорее всего, рано или поздно добьётся». Может, не через трибуну, но через что-то ещё.
Мой новый знакомый Валентин Тутаев — тот самый человек Власова — всё где-то задерживался. Видимо, важные дела или привычка не спешить. А вокруг народ уже зашевелился: депутаты, словно муравьи, потянулись к лестницам и входам в зал для заседаний. Ждать его дальше смысла не было, и я даю команду «по коням»:
— Чё, парни, надо идти, сейчас мандаты раздавать будут!
Рассаживаемся по своим местам, которые у нас, к сожалению, не вместе. Моё — по центру зала в двадцатом ряду. Рядом со мной суровая советская учительница Ирина Евгеньевна уже предпенсионного возраста. А вот слева — совсем другая история: Лена Миндубаева, из Узбекистана. Красивая метиска лет двадцати пяти с миндалевидными глазами, что смотрят тебе будто в самую душу. Невысокая, стройная, и, как выяснилось, прокурор — форменный китель и синяя юбка выдают профессию сразу, вот только в чинах я не разбираюсь.
Девушка одарила меня белоснежной улыбкой и принялась читать выданную нам стопочку листов. Там всякая информация о плане первого дня и некоторая информация о днях грядущих. Съезд будет идти аж до 9-го июня!
Я протиснулся на свое кресло уже перед самым началом заседания и пропустил момент знакомства провинциальной учительницы с молодой прокуроршей. А оно, судя по бросаемым друг на друга взглядам, у моих соседок не задалось — «девочки» явно поссорились.
Скользнув взглядом по залу, я с интересом изучаю ближайшее окружение. Прямо передо мной устроился почтенный дед с аккуратной козлиной бородкой. Он что-то читал в своих бумагах, время от времени поправляя галстук.
На сцене выстроился длинный ряд столов, очевидно, предназначенных для президиума, но сидит там пока всего лишь один дядька. Выглядит он немного потерянным, словно оказался здесь случайно. Я мельком глянул на него, подумал: «И кто же ты, бедолага, первый на линии фронта?» — и снова продолжил рассматривать своих соседей.
— Уважаемые депутаты… В соответствии с конституцией СССР… как Председателю Центральной избирательной комиссии, предстоит открыть Съезд народных депутатов СССР, — начал чтение своей речи под бумагу этот самый дядька, которого нам не представили. Судя по нашим справочным бумагам, некто Орлов.
— Выборы подтвердили, что народ видит в партии Ленина силу… Сегодня на Съезде присутствует 2155 народных депутатов СССР из 2249 избранных… — без неожиданностей вещал дядька, так и пребывающий пока в одиночестве.
А неожиданность случилась тут же, сразу после слов об открытии! Я, как и все остальные, ещё хлопал вяло, по привычке, когда на трибуну перед длинным рядом столов из зала буквально выскочил плешивый мужичок. Движения у него были резкими и суетливыми.
— Прошу почтить память погибших в Тбилиси! — взвизгнул он пронзительным, склочным голосом.
Плешивый мужичок, кажется, что-то сказал ещё перед этим, но говорил мимо микрофона, так что услышать его не удалось. Большинство присутствующих поняло, что произошло что-то незапланированное, люди стали озираться по сторонам, словно ища глазами тех, кто должен был разрулить ситуацию. Некоторые порывались встать, но тут же садились обратно. Не знал, что делать и ведущий Орлов…
— Товарищи, многими… — растерянно начал он и умолк!
Зал отреагировал примерно наполовину. Кто-то, я уверен, даже не до конца осознал, зачем встал — просто рефлекс, вернее, советская привычка делать то, что скажет главный. А главный у нас где? Всё верно — впереди на лихом коне… э-э-э… за трибуной, короче.
— Благодарю вас! — поспешно заявил выскочка буквально секунд через пять. — Вношу депутатский запрос: по поручению моих избирателей требую сообщить во всеуслышание сейчас, на Съезде народных депутатов СССР, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в городе Тбилиси 9 апреля 1989 года и применении против них отравляющих веществ, а также сообщить название этих отравляющих веществ. Толпежников… от 293-го Пролетарского национально-территориального избирательного округа, Латвия.
Мужичок, гордо встряхнув головой, с видом победителя передал свои бумаги Орлову. Тот, явно растерянный, принял их и начал читать, будто ничего важнее сейчас не было. По его лицу было видно: он абсолютно не понимает, как реагировать.