— А, поняла! — улыбнулась Лена. — Тогда надо сто человек собирать, ведь сегодня уже решили, что по требованию не менее ста депутатов можно организовать поимённое голосование, — удивила меня девушка.
Оказывается, этот момент я, похоже, благополучно прослушал. А вот прокурорша, видишь, не только услышала, но и сразу отметила важность подобных объединений.
Кстати, мысль про фракцию — ну, или пусть группу, если так понятнее, — пришла мне буквально перед самым съездом. Я тогда, особо не раздумывая, предложил её Власову. На удивление он поддержал меня сразу. Я уж готовился к долгим объяснениям, аргументам и, может, даже к демонстрации той самой притчи с веником и прутиками: мол, поодиночке нас легко сломать, а вместе мы сила. Но не пришлось! Власов просто кивнул и сказал:
— Хорошая мысль, Толя. Я дам тебе своего человека. Надежного. Он мне многим обязан, да и вообще… Он этим и займется! Вот, считай, вас уже двое есть.
— Нас восемь человек! — с гордостью сказал я, давая понять, что времени зря не теряю. — Ну а вместе с вашим надёжным парнем, может, и ещё кого привлечем!
На самом деле у меня были отрывочные воспоминания из будущего, что какая-то фракция из самых отъявленных деятелей перестройки в итоге будет организована. Смотрел же по телевизору те самые заседания, газеты читал, где писали про этих «новых лидеров». Тогда это казалось скучным фоном, но теперь… теперь это моя реальность.
Боже мой, какой наивный глупец я был в то время! Например, о том, что СССР окончательно развалился, я понял далеко не сразу. Ну, был СССР, стало СНГ — пожал плечами я на белорусское «соглашательское» предательство. Тогда мне, как и многим другим, это казалось просто сменой вывески, а не концом целой эпохи. Точно так же я не осознал возможные последствия событий 93-го года. Меня, кстати, звал знакомый приятель митинговать в Москву к Руцкому, но я не поехал — закрывал хвосты в институте. Впрочем, отказ ратифицировать Беловежские соглашения тогда парламенту зачёлся, но это было слабым утешением. Всё уже было решено, всё уже катилось вниз.
— Отлично, Лен! — обрадовался я, довольный её согласием. — Ну что, идём обедать?
— Да, конечно! — ответила Лена, прерывая общение с Валентином и блеснув на прощание ему своей фирменной улыбкой.
— Толя, я с вами. Побеседуем… — попытался упасть нам на хвост Тутаев.
Но на этом он не остановился. Без всяких прелюдий парень повернулся к прокурорше и выдал:
— Лена, а вы замужем? Я лично не женат!
— Илья, обсуди с Валентином будущий состав группы, — сказал я подошедшему другу, кивнув в сторону Тутаева.
Илья, как всегда, действовал уверенно, хоть и явно не понял матримониальных устремлений Валентина. Он «нежно» схватил того за руку, не давая далеко уйти.
Отлично. Теперь никто мне не помешает пообщаться с Леной. А вот ещё и Карамчаков с эскалатора раздевалки к нам идёт…
Банкетный зал оказался высоким — метров семь — и по-настоящему впечатляющим помещением. Располагался он прямо над залом заседаний и легко мог вместить пару тысяч человек! Подвесной потолок в нём поддерживался рядами боковых колонн, облицованных мрамором и чеканным анодированным алюминием. С трёх сторон зал окружала открытая терраса, откуда открывались потрясающие панорамные виды на Кремль и Москву!
Подошедший к нам дежурный метрдотель церемонно указал на место около пальмы, вроде как настоящей!
— Я на минуту, — скромно сказала прокурорша и ушла, очевидно, попудрить носик.
Кладу на стол наши с Леной талоны и сверху добавляю четвертак.
— Цветы есть?
— Ещё столько же — и будет пять роз, — не моргнув глазом, ответил ушлый официант. — Но не советую, с цветами потом будет неудобно девушке в зал возвращаться. На эти деньги могу принести вам особое блюдо от нашего шеф-повара и десерт! Мы его обычно не подаём делегатам…
— Мы депутаты, — поправил я. — Ну, давай так. Удиви — что у вас за особое блюдо? И на чай сразу возьми.
— Там так красиво! И вообще… тут прямо целый город: почта, переговорный пункт, киоски, экскалаторы везде! — возбужденно сообщает мне вернувшаяся за стол Лена.
Блюдо от шеф повара оказалось жульеном в горшочке.
— Что за грибы? — насторожено спросила девушка, пробуя блюдо. — А вкусно!
— Шампиньоны, — равнодушно ответил я.
— Никогда не ела, даже не слышала!
— Слушай, а что там тебе ещё брат рассказывал? Он кто — милиционер? — решил перейти я сразу к интересующему меня вопросу, но меня перебили.
— О! Вот вы где! — к нам подходит Генка Лешнёв.
— Что-то случилось? — насторожился я. Лешнёв и так парень с характером, а тут его явно задели за живое.
— Да поцапался тут с одним грузином! «Отравили, забили детей и женщин лопатками…» Урод! Хотелось врезать! Не, ну ты слышал, что сегодня сказал этот лысый хрен из Латвии?
Генка был возмущён до крайности. Его пудовые кулаки то сжимались, то разжимались, а в глазах читалось явное желание пустить их в ход. Казалось, только подай ему сюда этого грузина или латвийского оратора, и разговор закончится очень быстро… и больно для одной из сторон.
— У Лены вот брат там был. Знакомься, кстати, — прерываю я Генку. — Лена Миндубаева.
— Очень приятно! — улыбнулась девушка. — Да, у меня брат целый месяц там был. А вообще, он учится на третьем курсе ГВШ МВД в Горьком.
— Любопытно, — произнес Лешнёв, сразу успокоившись, и присел, с интересом разглядывая прокуроршу.
Да что она всех мужчин, как магнит, к себе тянет? Симпатичная, конечно, но не более того: ни буферов, ни задницы. Да даже ног из-под строгой форменной юбки и тех не видно… Улыбка? Вот это — да, приятная.
Тут нам принесли обещанный десерт — тортик «птичье молоко». Заодно взяли талончик и у Лешнева — раз уж пришёл, пусть обедает.
Лена, не забывая о тортике, поведала нам не только о том, что в общем-то я и так знал, но и о том, чего не слышал и в будущем. Вот что значит рассказ очевидца! Например, как военных встретили в Тбилиси — с проклятиями и нападениями, пришлось даже уехать за город. И как происходила уборка улиц после разгона митинга — в КАМАЗ фронтальным погрузчиком грузили горы обуви, сумок, плакатов откровенно антисоветской направленности и всего, что осталось от убегающей «оппозиции». И про «мирных» демонстрантов с дубинками, ножами, цепями и прочим. Или как они потом, после разгона митинга, патрулировали город: движение транспорта и передвижение гражданских после 20−00 было запрещено, поэтому солдаты ходили только по центру проезжей части, т. к. с балконов запросто могли «угостить» цветочным горшком или кирпичом. Такие случаи встречались практически ежедневно. В этих ситуациях, по словам Лениного брата, помогала очередь из автомата в воздух — во всем квартале тут же гасли окна и задергивались шторы…
Про то, что во всем обвинят военных, я помнил из будущего. Мол, это они всё самовольно устроили, без согласования. Но как тот же условный министр обороны Язов мог действовать без санкции Горбачёва? Однако лезть в эти дебри разборок я не собирался: и чин мал, и смысла не вижу. Если честно, я даже рад был, что Кавказ потихоньку отваливается. Мы и без них не пропадём!
— Это что получается — им не нравится в СССР? — возмущенно вопрошал Генка, размахивая руками. —
Да был я у них, в Грузии: тепло, море, фрукты — живут лучше, чем мы! Машины у всех!
Он уже пообедал, мы съели свой десерт, и можно было уходить. Встаем из-за стола, направляемся к выходу… И тут в зал заходит Ельцин. Не один в компании двух мужчин, один из которых мне смутно знаком.
— А Штыба знает, где бутерброды с икрой дают! — увидев меня, обрадовался Борис Николаевич.
Ба! Да он, похоже, выпил. Цвет лица, характерный для таких случаев, и лёгкий, но явный запах алкоголя подтверждали мою догадку. Ну что ж, бывает.
Радости от встречи я не разделяю, но приходится здороваться и знакомить своих спутников с лидером зарождающейся оппозиции. Своих же Ельцин не счел нужным представить, но я уже узнал того, смутно знакомого. Казанник, будущий генпрокурор России!
— Принеси нам что-нибудь! Сам знаешь! — Ельцин, ещё не сев за стол, отдал указания официанту и жестом пригласил меня присесть рядом.
Пока я раздумывал — стоит или нет это делать — ведь места за столиком только для четверых. Лене и Генке, что, стоять за спиной? — Борис Николаевич достал из папки отпечатанные на машинке листы и, положив их на стол, предложил мне:
— Глянь.
На бумагах виднелись правки: подчеркивания, выделения, какие-то стрелочки, кружочки и прочие следы вдумчивой и серьезной работы над документом.
«Считаю главной задачей децентрализацию власти и демонтаж командно-административной системы» — успел прочесть я, прежде чем второй спутник Ельцина прикрыл пачку листов красной папкой с гербом СССР.
— Вот, речь готовлю! Надеюсь, дадут мне слово! — недовольно глянул на услужливого спутника Ельцин и протянул: — Да это Штыба, ему это особо не интересно, да и не побежит Толя никуда… Можно подумать, «он» не знает, о чем я говорить буду!
«Он» — очевидно, Горбачёв, и судя по количеству правок, речь уже давно в работе, и вполне возможно у «него» на столе побывала.
— Дадут, уверен, слово! — пророчествую я, ведь речь эту слушал, и тогда она мне понравилась.
— Молодёжь, берите стулья. Хотите вместе пообедаем? — радушно предлагает Ельцин и ворчит на своего спутника: — Что ты, понимашььь, под руку лезешь?
— Да мы уже поели и, пожалуй, пойдем, — решаюсь я уйти.
Не из-за опаски опальной дружбы, смысла мне нет просто сидеть. Советы давать? Глупо. Попытаться подольститься… А зачем? Он и так ко мне хорошо относится. Попробовать войти в его команду? Вот уж чего точно не надо. По крайней мере, пока. Хоть вот той же Лене знакомство с будущим генпрокурором может пригодиться.
— Ты знаком с Ельциным?
— Тебя Ельцин знает?
Хором выпалили Генка и Лена, когда мы уже спускались вниз. Я невольно усмехнулся. Фразы почти одинаковые, но смысл — совершенно разный. Ведь знакомство с Ельциным — это одно. Его можно списать на случайность… А вот то, что Ельцин знает меня и даже выделяет среди других, — это уже совсем другой уровень.