— И тебя я замучил, бедняжка.
— Больше всего себя…
Атакузы погладил плечи жены: осторожно, нежно, будто просил прощения.
— Я хотел бы… я готов на колени встать перед стариком. Только знаю — не простит он теперь…
Алия схватила тяжелую мозолистую лапищу мужа. Глотая сбегавшие на губы соленые капли, сказала:
— Простит! Вы не знаете его, простит.
— Сужу по себе, я бы на его месте — ни за что…
— Не знаете его, — повторила Алия. — Он не такой, он не держит обиды!
Атакузы помолчал, потом заговорил задумчиво, будто сам с собой:
— Что-то я и в самом деле загордился. Слава и почет, видно, и впрямь сбили с пути, закружили голову… — Словно обессиленный горем или болезнью, тяжело опустился около машины, растянулся на иссохших кустах полыни. Алия села рядом, положила голову мужа на колени, прижала к груди.
— Милый мой! Бросайте вы эту каторгу! Ведь говорили же сами недавно: и без этого председательства проживем!..
— Бросать? Оставить, не достроив то, что начато? Пустить по ветру четверть века жизни? Нет, не могу, родная, невозможно. Мне одно надо: работать не мешали бы. Не понимают, не хотят понять.
«Опять заладил свое!»
— Я не знаю, как насчет работы… Но с людьми — нельзя так. С Наимджаном, с его женой как поступили… Родной, так же нельзя! И секретарь — я говорю про Шукурова, — не желает он вам плохого. По глазам вижу — хочет добра вам.
— Ты так думаешь?.. — Атакузы замолчал. — Может быть… — Проговорил задумчиво: — Запутался я…
Опять набежали слезы. Алия нагнулась к мужу, стала целовать его в щеки, в висок, в лоб.
Атакузы закрыл глаза. Лежал тихо, чуть слышно дыша, будто даже своим дыханием боялся спугнуть эту минуту. Поддался ласке — большой ребенок — истосковался по любви!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Вставай, сынок, тебя отец спрашивает…
Хайдар раскинулся на широком сури в излюбленном своем уголке сада под старой тутой. Он спал мертвым сном.
Солнце уже взошло, но сад все еще оставался в густой тени, лишь верхушки пирамидальных тополей вдоль ограды — садовых стражей — купались в первых розовых лучах.
— Вставай, говорю, отец зовет, — достиг наконец сознания голос матери.
Хайдар нехотя поднялся. Вчера весь день помогал дяде, домой пришел в полночь. Потом долго лежал, смотрел на звезды — все не мог заснуть, тревожили разные думы.
Вообще был странный день. Нелепая ссора отца с дедом. Директор школы без разговора выделил старику комнату из «хозяйственных помещений». Потом, как узнал, что домла собирается подарить школе свою библиотеку, добавил еще одну. А дальше начались совсем уж странные вещи; сбежались и знакомые и незнакомые. Перетаскивали коробки с книгами, вещи, помогали грузить, путались под ногами. Соседи несли чай, разную еду. Словом, получился самый настоящий ха-шар — каждый хотел помочь, внести свою дань. И Латофат с подругами помогала, укладывала книги. А вечером принесли целое блюдо плова.
Конечно, разве плохо, что люди так заботятся о домле. Оказалось, многие относятся к нему с уважением и любовью. Хайдара беспокоило другое. Он заметил среди тех, кто пришел на незваный хашар, Кудратходжу и еще нескольких человек, из тех, кто любит мутить воду. Шакалы! Им только бросить кость, поднимут вой на весь свет. У Хайдара как бы открылись глаза: неожиданное и всеобщее сочувствие к домле, старания людей поднять его дух — в этом чувствовалось откровенное всеобщее недовольство. Кем?.. Хайдар не сразу решил ответить себе. Тяжело было признать: люди недовольны его отцом, раисом Атакузы! Лежал долго с открытыми глазами, смотрел на звезды и думал, пока не одолел сон. А теперь отец зовет — о чем будет говорить?
Атакузы, заложив руки за спину, медленно вышагивал по коридорчику из виноградных лоз от айвана к летней кухне. У колодца на большом круглом столе стояло глиняное блюдо, на нем гора лепешек. Две касы сметаны были непочаты, нетронут и виноград на подносе. Видно, хозяину было не до еды.
— Садись! — продолжая расхаживать вперед и назад, Атакузы исподтишка взглянул на сына. Глаза раиса ввалились, черные шеки запали, движения были замедленные, вялые. — Ну что, рад старик переезду?
— Удивительные вещи спрашиваете, отец, — сказал Хайдар. — С чего ему радоваться?
Уголок рта Атакузы насмешливо скривился.
— Вижу, и ты перешел в стан деда?
Хайдар готов был съязвить в ответ, но его остановило незнакомое жалкое выражение ввалившихся глаз отца. Ответил сдержанно:
— Ни в чей стан я не перешел, и дело не в этом…
— А в чем же?
— Если говорить честно, вы были неправы…
Атакузы с удивлением взглянул на сына:
— А дядя? Он, значит, по-твоему, прав? Я делаю для него все, забочусь как о родном отце, принимаю на свою голову все камни, а он… Не будем говорить о благодарности, но подставлять ногу!.. — Атакузы закрыл глаза, помолчал. Потом сказал изменившимся голосом: — Ладно, не будем больше об этом. Я позвал тебя по другому делу. Что я хотел сказать?.. Да! Приехал твой учитель.
— Кто?
— Руководитель твой, Вахид Мирабидов! Гостит сейчас у зятя. Вчера мы виделись. О тебе говорил, о твоей работе. Обнадеживает. Уверяет, что все будет в порядке.
— Да ладно уж!..
— Что-о? — Атакузы остановился перед сыном, испытующе посмотрел в глаза.
— Ничего особенного, я что-то остыл к той работе…
— Остыл или нет, но диплом получить надо, — тон отца не допускал возражений. — В жизни еще пригодится! Словом, мы должны принять его у себя в доме, на высоте. — Атакузы почему-то замялся, почесал за ухом. — Да, вот еще что. Вчера твой учитель просил об одном деле. У него есть, говорит, какая-то книга о сибирских реках.
— Ну?..
— Так вот, значит, такое дело… Он сказал, желательно бы по этой самой книге… провести… совещание, что ли. Среди целинников. Хорошо бы, говорит, чтобы выдвинули ее на соискание премии…
— Какой премии?
— Не знаю. Говорит, есть какая-то премия для ученых. Имени Веруни, так, что ли?
Хайдар не поверил своим ушам, переспросил:
— И он сам сказал вам об этом?
— Да, конечно, сам. Как бы нам это дело провернуть?
Хайдар, наверно впервые в жизни, с удивлением посмотрел на отца: неужели он всерьез? Его отец — умный, все понимающий и говорит такие вещи, берется за дело, которое ему совсем не к лицу, да и не под силу!
— Не представляю, дада. Никогда не сталкивался с подобными вещами.
— Гмм… А дядя, наверно, знает, как все это делается?
Хайдар громко расхохотался:
— Не хватало только вашего дядю просить, чтобы выступил с докладом об этой книге перед целинниками!
Что было на уме у отца — непонятно. Видно, наконец понял, какую чушь городит. Умолк, лишь, рукой махнул.
Хайдар в раздумье побрел в конец сада к арыку, зачерпнул в пригоршню ледяной воды, плеснул в лицо — раз, другой. Еще тяжелее, чем ночью, давили думы. Прилег на сури.
Большой сад, засеянный между яблонями клевером, уже прогрелся в лучах солнца. Лишь раскидистое старое дерево туты — громадный шатер — уберегало уголок сада от зноя.
Хайдар лежал в тени этого зеленого шатра и вспоминал. Когда же эти гнетущие думы привязались к нему? В день, когда случился скандал с доцентом? Нет, пожалуй, позже. Они пришли после нежданной-нега-данной беседы с дядей.
Встреча и в самом деле получилась неожиданной. Почтальон оставил телеграмму у них, и Хайдар хотел незаметно опустить ее в ящик старика. Да вот наткнулся на него самого. А дальше и не заметил, как подчинился — то ли ясному уму, то ли душе этого человека, его воле — так и не понял. Конечно, телеграмма сделала свое дело — дед попросил прочитать ее вслух. Да и голос старика был неожиданно ласковый, искренний. И конечно же его слова…
Тогда, после беседы со стариком, Хайдар тоже ворочался всю ночь. Слова деда то казались справедливыми, а то вдруг жестокими. Так до рассвета Хайдар и проспорил мысленно с ним. А потом — нелепая стычка отца с дедом… Сам видел вчера, как старик сгорбился от дикого отцова окрика, как пошел, шаркая шлепанцами. Душа так и перевернулась. Но осунулся за ночь и отец, стал непохож на себя.
Особенно тяжко было смотреть, как пытается он глядеть прежним Атакузы, гордым и несгибаемым. Видно, что-то надломилось в нем.
А насчет своей работы Хайдар сказал отцу неспроста. Он действительно к ней остыл. И дело даже не в том скандале, что разгорелся на защите. Нет, не с потолка взята эта идея о повторном использовании сточных вод. Долгие три года провел Хайдар в Каршинских степях, в новых совхозах Мирзачуля, в знойных просторах Язяванских степей. Испытал влияние сточных вод на почву. В его научной работе даны карты тех мест, схемы, приведены результаты опытов и есть заключения специалистов — все это имеется. Ошибся он лишь в одном — в процентном соотношении минеральных солей. Вот тут-то и сказалась «помощь» Вахида Мирабидова. Он ведь и предложил это самое соотношение.
Впрочем, не к чему Хайдару валить всю вину на руководителя. Он и сам во многом виноват. Старик прав: поторопился Хайдар. А в другом он прав еще более. Уверовал Хайдар в могущество отца, в непогрешимость и силу руководителя. Сел на чужие плечи! А жизнь повернула иначе. Все оказалось куда сложнее, запутаннее.
Хайдар встал, прошелся по саду.
Дома ни души. Младшие братья в горах — в лагере. И Тахира с матерью куда-то ушли, скорее всего по свадебным делам.
Свадебные дела!.. Латофат!..
Так нужно поговорить с ней Хайдару. Решил сходить к деду. Вчера вечером Латофат с подругами до полуночи работала в библиотеке старика. Но поговорить не удалось, — после той стычки она избегает его. Может, и сегодня будет там и все-таки согласится выслушать его?
Не успел выйти за калитку, сзади окликнул взволнованный голос Латофат:
— Хайдар-ака!
Стремительно подъехала на велосипеде, затормозила прямо перед Хайдаром. Видно, очень торопилась. Высокая прическа рассыпалась, волосы разметались по плечам. В лице ни кровинки. В затененных густыми ресницами глазах — отчаяние.