… Ты для меня самая лучшая, желанная, но никогда, никогда я не прикоснусь к тебе без твоего желания. Тебе больше не придется бояться. Никогда в жизни. Не плач, все позади, все кончилось.
Он поднялся на ноги, обнял девушку. На этот раз она не отпрянула. Может, просто не видела сквозь заплаканные глаза? Саша осторожно поднял ее со стула и повел в комнату. Когда они сели на диван, его правая рука так и осталась у нее на плече, а девушка доверчиво прижалась к нему, уткнувшись носом в шею и тихонько всхлипывая. Скоро она притихла, но продолжала сидеть совершенно неподвижно. Рука затекла, но Борисов не хотел тревожить Тамару и терпел, следя как мудрая британская бабуля лихо раскусывает одного отпетого бандюгу за другим.
Скоро в Англии преступности не осталось. Фильм, соответственно, кончился, холодную чопорность сменила визгливая реклама. Тамара вздрогнула, подняла голову.
– Ой, я кажется заснула… – застенчиво улыбнулась она.
На этот раз Саша не утерпел, наклонился и впился в ее розовый соленый ротик губами. Она ответила на поцелуй, жарко задышала, Борисов попытался ее обнять, но ощутил как напряглось ее тело и немедленно разжал объятия. У Тамары опять задрожали губы.
– Н-ну неужели… – всхлипнула она, – я всегда… буду бояться мужских рук?..
Борисов молча стал целовать ее влажные ресницы, волосы, носик, щеки, губы. Тома вскинула руку и уже сама обняла его, стала отвечать на его поцелуи своими. Сашины ладони скользнули по ее телу. Внезапно девушка опять его оттолкнула. Саша хотел было вновь прижать ее к себе, но, скрипнув зубами и сжав кулаки, сумел взять себя в руки.
– Выключи свет, – сказала она, – Что б я не видела, что б я ничего не видела и не могла испугаться… Пожалуйста…
Он вскочил, ударил кулаком по выключателю, потом выключил телевизор.
– Отвернись, пожалуйста… Я стесняюсь…
Борисов повернулся к окну. За спиной послышался шелест одежды, скрип кровати. Он быстро разделся, нырнул под одеяло. Девушка лежала на спине, втянув руки по швам, мелко дрожа и зажмурив глаза, словно принося себя в жертву. Саша стал целовать ее милое лицо, ее плечи, ее грудь, осторожно лаская желанное тело, до тех пор, пока дрожь не отпустила Тамару, пока дыхание ее не стало прерываться, а руки не обхватили его спину, прижимая к себе, и тело не рванулось навстречу любви.Он прижался к колесу бронемашины и с тоской смотрел, как за кронами двух огромных старых шелковиц на излучине дороги поднимается к небу длинный пыльный шлейф. Правая рука, туго перетянутая жгутом из аптечки, онемела и совершенно не слушалась. С локтя свисал длинный шмат живой кожи. Он не мог даже нажать на спусковой крючок.
Пыльное облако нырнуло под шелковицы, и из-под крон вынырнули две БТР. И он с удивительной ясностью понял, что пришла смерть.
– Суки! Ну давайте, идите сюда! – левой, здоровой рукой он достал оставшиеся гранаты, положил перед собой. Чеку можно вырвать и зубами. – Ну давайте сволочи, идите сюда! Я вас научу Родину любить!..
– Сашенька, что с тобой, милый? – разбудил его нежный поцелуй. Тамара прижималась к его похолодевшему от ночного страха телу и гладила теплой ладонью по лицу. – Ты так кричал во сне…
– Мне приснилось, что тебя нет рядом, – нахально соврал он, незаметно бросил взгляд на будильник – времени вагон – и стал покрывать горячую кожу девушки поцелуями. Ее худенькому исстрадавшемуся телу не нужно было много ласки, и уже через минуту она сама сжала молодого человека в объятиях.
Сергей Сергеевич ждал его перед раздевалкой.
– Здравствуй, Александр. Как настроение?
– Отличное настроение! Еще бы путевку к нему добавить, и вообще изумительно станет!
– Подожди, не переодевайся. Как сны?
– Исправно вижу. Каждую ночь убивают. Пришлось самому лекарство найти, раз вы мышей не ловите.
– Это какое?
– Не скажу, – ехидно и довольно усмехнулся Борисов.
– Понятно… – улыбнулся в ответ психолог. – Ладно, пошли со мной. Я договорился, тебе до обеда наряд по среднему закроют.
Сергей Сергеевич привел его в заводской медпункт, представил низенькому упитанному пожилому человеку в белом халате.
– Можете называть меня Николай Иванович, – сообщил доктор, показывая рукой на стул. – Значит, говорят, сны вы дурные видите?
– Да сны как сны, – забеспокоился Борисов: одно дело, когда путевку обещают, и совсем другое, когда явно нацелились в мозгах ковыряться.
– Разберемся, юноша, разберемся. – Николай Иванович опустил на лоб круглое зеркало окулиста, приподнял Саше веко на глазу, стал его с интересом рассматривать и внезапно скомандовал – Спать!
Проснулся Борисов посвежевшем и отдохнувшим. Доктор дописывал что-то в учетной карточке больного ручкой с золотым пером.
– Как себя чувствуете, юноша? – спросил Николай Иванович, не отрываясь от писанины. Саша молча поднял большой палец. – Вот и хорошо. – Доктор захлопнул карточку, опустил ее в свой дипломат и откинулся в кресле. – Вы не волнуйтесь, юноша, с мозгами у вас все в порядке. А из нервов вообще канаты вить можно. Вот только работа досталась вам тяжелая. Завтра проведете здесь еще один день отдыха, и никаких ночных кошмаров больше не будет. Гарантирую!
– Да и это, в общем-то, не кошмары, – возразил Борисов. – Просто сны о войне. Наверняка любой рано или поздно такое видит…
– Но не постоянно. Сергей Сергеевич правильно обратил на них внимания. Это было только начало процесса, и мы остановим его до того, как проявятся серьезные последствия. Вы, юноша, избавитесь от расстройства психики прежде, чем оно станет заметно. И избавитесь от угрозы психотропных препаратов и лечебных процедур. Советую бутылку личному психологу поставить. Он заслужил.
Николай Иванович поднялся, пожал Саше руку и вышел. Посидев немного в одиночестве, Борисов посмотрел на часы, пожал плечами и отправился обедать.
– Это мне? – ахнула Тамара, выбежав из дверей столовой. Саша ждал ее с целой охапкой роз. В девять вечера ему удалось купить их по дешевке, но выдавать этот секрет он не собирался. Девушка приняла букет, прижала к груди. Ткнулась лбом ему в плечо. – Спасибо, – она подняла голову. – Саша, я тебе так благодарна… Ты такой нежный, ласковый… Если бы не ты… Я даже не знаю, как пришлось бы жить… Я так рада, что встретила тебя…
– Я тоже очень рад, что тебя встретил, – он положил ей руку на плечо и попытался поцеловать.
– Не надо, – увернулась она, – люди же кругом.
– Ну и что? – улыбнулся он. – Пусть смотрят и завидуют.
– Пусть смотрят! – после короткого колебания решилась она, зажмурилась и подставила губы.
Дома они включили свет только на несколько минут – чтобы поставить розы в вазу.Перед длинным кирпичным домом стоял старый, низкий, глубоко вросший в землю, сложенный из больших, поросших мхом валунов, амбар. Именно из него, из маленького окошка почти над самой травой бил крупнокалиберный пулемет. Умело бил, сволочь, профессионально. Не давал даже носа поднять, не то что отстреливаться.
Он вжимался в пыль за крохотной, незаметной нормальному человеку кочкой, стараясь стать маленьким, незаметным и плоским как фольга.
– Лейтенант, вертушку вызывать надо, не то хана нам всем! – Грохнул пулемет, донесся вскрик. Он представил себе, что может сделать с человеком пуля крупнокалиберного пулемета и на душе стало муторно. Надо заткнуть глотку этому гаду, но как? Он попытался поднять голову – кочка тут же дрогнула от вошедших в нее нескольких пуль.
Земля русская, мать наша, кормилица и заступница, спаси меня и защити…
Но должны же патроны у этого гада кончиться!
Пули зашлепали где-то в стороне, стрельба на миг смолкла, и он, вырываясь из смертельной безнадежности, вскочил, метнулся вперед, давя на спусковой крючок автомата, а глазами выискивая кочку, ямку, деревцо, хоть травинку, за которой можно залечь, спрятаться, скрыться, чтобы потом подобраться еще ближе к этой сволочи… Ничего…
А хищный черный ствол уже повернулся к нему, уже начал выплескивать смерть… Никакой бронежилет не спасет. Он упал, пули просвистели над головой. Ствол немного опустился, фонтанчики от попаданий крупнокалиберных пуль, извиваясь змейкой, побежали к нему. Ровная, как блин, земля и он, беззащитный, как карась на сковородке.
– А-а-а… – вырвался из глотки предсмертный крик…
– Сашенька, что с тобой? – разбудили его нежные руки девушки. – Ты опять кричал… – Томочка, хорошая моя, милая, – он стал целовать ее лицо, ее плечи, грудь, ее руки, ласковые, теплые, родные, прогоняющие усталость и страх, – Тома, счастье мое, радость моя, желанная, любимая моя…
Борисова усадили посреди кабинета в кресло, наподобие зубоврачебного, а Сергей Сергеевич и Николай Иванович, взяв себе стулья, расположились перед ним.
– Александр, – начал разговор Сергей Сергеевич, – ты знаешь, что такое вьетнамский синдром, афганский синдром, посттравматическое психическое расстройство?
– Вообще-то, знаю. Но при чем тут я? Меня бог миловал.
– Все это означает алкоголизм, юноша, наркоманию, невозможность вписаться в жизнь. Разрушенные семьи, искалеченные жизни. Суицид, наконец. Очень частые самоубийства.
– После мясорубки уцелеть невозможно, Александр, добавил Николай Иванович. – Война, это не то место, где может находиться человек. Но нас постоянно суют в это пекло, не спрашивая желания. То, что солдату приходится пережить в бою уже невозможно компенсировать и искупить никакими орденами и медалями…
– Но при чем тут я? – не выдержал их напора Борисов, – Я никогда не участвовал в боевых действиях!
– Александр, – мягко спросил Сергей Сергеевич, – а откуда у тебя длинный шрам на локте правой руки?
– Не помню. Ободрал где-то… В армии…
Врачи ничего не ответили.
– У нас в Военно-Медицинской академии лежал… – добавил Саша, заполняя возникшую тяжелую паузу. – Четыре остановки на метро от дома… А меня потом обратно в Волгоград отправляли… И только оттуда – на дембель…