[76].
Уровень образования у представителей революционной элиты различался, впрочем, как и происхождение (табл. 1.6): 40% (31 из 78) посещали высшее учебное заведение, 33% (26 из 78) по меньшей мере обучались в средних образовательных учреждениях, остальные 27% (12 из 78) имели только начальное образование или вообще нигде не учились[77]. Таким образом, старая революционная элита была образованнее новой: 47% людей с высшим (9 из 19) и 37% со средним образованием против 25% с высшим и 31% со средним образованием (8 из 32). Возможно, уровень образования — ключевое различие между двумя указанными подгруппами. Даже несмотря на тот факт, что после завершения революции 1905 г. студенты и учащиеся, участвовавшие в революционной деятельности, реже исключались из учебных заведений, это разделение сохранялось[78].
| Таблица 1.6. Образовательный уровень революционной элиты | |||
|---|---|---|---|
| Все | Старая элита | Новая элита | |
| Высшее образование | 31 | 9 | 8 |
| Среднее образование | 26 | 7 | 10 |
| Начальное образование (или не посещали учебные заведения) | 21 | 3 | 14 |
| Всего | 78 | 19 | 32 |
Примечание. Революционная элита — это члены партии, избиравшиеся в ЦК в период с 1917 по 1922 гг. (включительно). Старая элита — это те, кто не был переизбран после 1920 г. Новая элита — члены партии, которые вошли в ЦК только после 1920 г. В графу «высшее образование» включены и те, кто хотя бы лишь приступил к обучению в институте или университете.
Описывая советскую элиту, исследователи часто забывают об особенностях отношений большевиков и царского правительства. Члены РСДРП был убеждены в необходимости свержения самодержавия. Со своей стороны государство оставляло крайне мало пространства для общепринятой политической деятельности. Проявлением открытого конфликта этих двух сторон стала революция 1905 г., напряжённые отношения между властями и членами РСДРП переросли в открытое столкновение. Отказ депутатов фракции РСДРП в Государственной думе голосовать за военные кредиты в 1914 г. привёл к новому этапу закручивания гаек со стороны правительства[79]. Мы не располагаем абсолютно достоверными сведениями о политических преследованиях членов партии. Ссылки в их биографиях на факт — «подвергался репрессиям» — скрывают разный жизненный опыт. Представители советской элиты 1917–1923 гг. почти все тем или иным образом подвергались репрессиям. Не один год они провели в ссылках (в отдалённых уголках России), некоторые были вынуждены покинуть страну или побывали в тюрьмах и на каторге. Например, Дзержинский (он тогда ещё не был большевиком), впервые сосланный в 1897 г., чья последующая жизнь превратилась в череду ссылок, тюремных сроков, побегов, эмиграции (с 1912 по 1917 гг. он постоянно находился в тюрьмах и на каторге), — скорее исключение. Однако судя по биографическим данным, в той или иной форме репрессиям подвергалось большинство. В этом смысле старая революционная элита была затронута ими в большей степени, чем новая, но всё же это был их общий опыт. Подвергаясь преследованиям со стороны самодержавия, многие скрывались за границей. Впрочем, разница между зарубежным опытом старой и новой элиты невелика. Поэтому было бы грубой ошибкой одних причислять к космополитам, а других нет[80].
Трудно переоценить значение гражданской войны 1917–1921 гг. в процессе формирования революционной элиты. Многие исследователи, и среди них Мосс, полагают, что война явилась главной причиной изменения состава революционной элиты в 1920 г. В 1917 г. большевики достигли власти — и почти сразу же разгорелся военно-политический конфликт, достигший невиданного размаха. Это была жестокая, беспощадная схватка — не на жизнь, а на смерть. С точки зрения дарвинистского подхода, гражданскую войну можно рассматривать как форму естественного отбора, в результате которого среди старых большевиков выделилась новая группа. Шейла Фицпатрик уверена: радикальные меры, к которым прибегали в годы гражданской войны, определили предрасположенность ветеранов партии к идее «революция превыше всего». Впрочем, предлагаемое ею противопоставление среди большевиков групп штатских и военных, то есть тех, кто сражался в рядах Красной армии и кто не участвовал в боях гражданской войны, по крайне мере в отношении революционной элиты выглядит не очень убедительно[81]. Моше Левин, автор вышедшей в 1968 г. книги «Последняя схватка Ленина», обращал внимание на тот факт, что среди представителей революционной элиты все меньше становилось тех, кто представлял альтернативные варианты дальнейшего политического развития. По его мнению, элита прошла строгий отбор. «[Гражданская] война и её последствия, — пишет он, — сказались и на персональном составе партийного руководства. Уже вскоре стало ясно, что в нём появляются люди определённого типа, претендующие на лидерство в партийной иерархии». Левин выделил в партийном руководстве два группы: первая — «мыслители и идеалисты» и вторая — «практики, люди дела, активные революционеры». Представители нового поколения «принадлежали к особой «расе» реалистов и практиков». Интересно, что, сделав этот вывод, Левин не развил его в вышедшей 20 лет спустя обобщающей работе, посвящённой этому периоду. Вместо неё он предложил другую эволюционную метафору. По его мнению, партия в целом после 1917 г. представляла «как бы другой род, состоящий из тех же, если не из совершенно иных, биологических видов»[82]. В наиболее полном виде аргументы Левина развил Марк ван Хаген. Он считал политику «военного социализма» следствием «общего опыта военной службы»[83]. Однако если рассматривать революционную элиту с нашей точки зрения — на уровне членства в ЦК, — эти выводы не столь очевидны. Как мы уже отмечали, состав революционной элиты в 1917–1923 гг. не претерпел значительных изменений. К тому же, в биографиях представителей новой революционной элиты не прослеживается подобная тенденция на примере службы в Красной армии, участия в действиях продотрядов и т.д. Хотя это может быть верным по отношению к следующему после членов ЦК уровню руководителей. Они действительно сделали карьеру как раз в ходе гражданской войны. В то же время вполне уместно предположить, что гражданская война наложила определённый психологический отпечаток на представителей всех уровней власти. Вооружённая борьба ожесточила как ветеранов партии, так и её новобранцев, представителей элиты и рядовых членов.
В течение многих лет внимание исследователей привлекает одна исключительная особенность, роковым образом отразившаяся на судьбах представителей революционной элиты 1917–1923 гг. Почти все они стали жертвами политической системы, ими же созданной. Из 62 ещё живых в 1936 г. представителей революционной элиты 44 человека (71%) стали жертвами политических репрессий в 1937–1938 гг.[84] Их судьба отражена в табл. 1.3. Новая элита понесла почти такие же чувствительные потери, как и другие выделенные нами подгруппы. К высшей мере наказания были приговорены 67% представителей новой элиты (18 из 27), 73% — старой (11 из 15) и 75% из состава её ядра (15 из 20). На скамье подсудимых в 1935–1938 гг. в ходе показательных процессов оказалось 15 представителей революционной элиты. Из них четверо были из новых и только трое относились к старой гвардии[85]. Видимо, «людям дела», о которых писал Левин и которые после 1920 г. взяли в свои руки бразды партийного правления, не удалось построить новый мир и стать его полноправными хозяевами. Этот вопрос мы подробнее обсудим в главах 2 и 3.
Джорж Хопт и Жан-Жак Мари, досконально изучив судьбу высших партийных чиновников (по материалам из энциклопедии «Гранат»), выступили с критикой, по их словам, «расплывчатого и слишком упрощённого понятия «большевистская старая гвардия»». Они полагали, что среди большевиков не было людей, которых можно отнести к какому-то одному определённому типу[86]. Это утверждение, во всех отношениях верное, крайне важно для нас. Можно согласиться с Моссом и другими исследователями, выделяющими в рядах революционной элиты группы новых и старых большевиков, и 1920 г. является разграничительной линией. В то же время нам известно, что кадровый состав ядра революционной элиты, в которое входили 23 человека, не изменился даже после 1920 г., так что, по-видимому, различия между старой и новой элитами не являлись непреодолимой пропастью. Более того, мы не можем убедительно классифицировать их по месту рождения или национальности, по уровню образования либо по принадлежности к тому или иному социальному слою. В обеих подгруппах были и рабочие, и интеллигенция, и русские, и нерусские. Революционная элита всегда была неоднородна, и предполагая, что члены ЦК «из простонародья» постепенно вытеснили своих образованных предшественников, мы чрезмерно упрощаем ситуацию.
Кроме того, представители старой и новой элиты обладали особыми характеристиками, отличавшими их как от низших партийных чинов, так и от остальных членов советского общества. Все они были в прошлом подпольщиками — это, пожалуй, их главная особенность. Их нельзя сравнивать и с представителями следующего уровня в партийной иерархии — делегатами партийных съездов. Например, около 94% представителей новой элиты — это старые большевики. Для сравнения, из 552 делегатов, присутствовавших на съезде РКП(б) в 1922 г. к этой категории могут быть отнесены лишь 48% (более 200 человек; см. табл. 1.4). По-видимому, именно это подр