Советская поэзия. Том 1 — страница 14 из 94

(1878–1954)

С таджикского

{27}

Во славу ОктябряПеревод И. Сельвинского

О справедливости святое знамя,

     Ты перед нами!

Ты в прах швырнуло царскую порфиру,

     На радость миру!

Ты, мудрое, горами и полями

     Прошло, как пламя,

Сожгло богов, что в страхе нас держали,

     И их скрижали.

Мир старый, тот, что создан был веками,

     Разрушен нами —

И новый мир, как бы чудесным даром,

     Возник над старым.

Так воцарись же навсегда над нами,

     Святое знамя,

Во имя попираемых столь долго

     Труда и долга.

1918

На смерть моего брата Хаджи СираджиддинаПеревод Б. Лапина и З. Хацревина

Я услыхал суровый голос рока,

Я был сражен мечом его жестоко,

И голос этот сжал в груди дыханье,

Померк рассудок, жизнь ушла глубоко.

Сосед сказал мне: «Друг мой, ты не слышал —

Твой брат скончался, волею пророка:

От топора погиб на грязной плахе

В столице благородного Востока».

     Мой милый друг, мой брат, надежда ока,

     Далеко ты, далеко ты, далеко…

Теперь навек забуду я о славе,

О чтении, о шахматной забаве…

Навек ушел, померкло утро жизни.

Конь красоты погиб на переправе.

Не спрашивайте больше у поэта

Стихов о розе, милой, сне и яви…

И вот они идут, гремя о мести,

Стихи вражды, без рифм и без заглавий.

     Мой милый друг, мой брат, надежда ока, —

     Далеко ты, далеко ты, далеко…

Но говорю: падут ночные тени,

И захлебнется мир в крови гонений,

Тогда эмиры, и муллы, и шейхи

Потонут в мутном море преступлений.

Я говорю: тогда падут короны,

Обрушатся дворцовые ступени!

Я говорю: мы выйдем из темницы,

Перед рабом хан рухнет на колени!

     Но ты, мой друг, мой брат, надежда ока,

     Далеко ты, далеко ты, далеко…

1918

АЛИ КАЗИЯУ(1879–1964)

С кумыкского

{28}

Гора ТаркиПеревод С. Липкина

Ты с парохода видишь каждый раз,

Из Астрахани двигаясь на юг:

Махачкала сияет, словно глаз,

Тарки-гора — как брови полукруг.

Ее топтал и грабил кто хотел,

Не счесть убийств, набегов, святотатств!

Гора Тарки, был жалок твой удел,

А сколько затаила ты богатств!

Тобой властитель алчный обладал,

Народ кумыкский угнетал злодей,

С твоих обрывов сбрасывал шамхал{29}

В корзинах крепко связанных людей.

Тарки, твой газ горит у нас в печах!

Тарки, твой мощный свет блестит в ночах,

Плывут при этом свете рыбаки, —

Ты далеко видна, гора Тарки!

Что в мире камня твоего прочней?

Мы строим зданья из твоих камней.

Полны водою жизни родники, —

Ты наша здравница, гора Тарки.

В твоем подножье, древняя гора,

Сокровища находят мастера,

Фонтаны бьют — фонтаны высоки, —

Богата черным золотом Тарки.

Ты Дагестана ценное добро,

Ты Дагестана лучшее тавро,

И знают молодежь и старики:

Ты свет ночей, ты свет очей, Тарки!

1950

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ(1880–1934)

{30}

Родине

Рыдай, буревая стихия,

В столбах громового огня!

Россия, Россия, Россия, —

Безумствуй, сжигая меня!

В твои роковые разрухи,

В глухие твои глубины, —

Струят крылорукие духи

Свои светозарные сны.

Не плачьте: склоните колени

Туда — в ураганы огней,

В грома серафических пений,

В потоки космических дней!

Сухие пустыни позора,

Моря неизливные слез —

Лучом безглагольного взора

Согреет сошедший Христос.

Пусть в небе — и кольца Сатурна,

И млечных путей серебро, —

Кипи фосфорически бурно,

Земли огневое ядро!

И ты, огневая стихия,

Безумствуй, сжигая меня,

Россия, Россия, Россия, —

Мессия грядущего дня!

Поворовка, август 1917 г.

МАЖИТ ГАФУРИ(1880–1934)

С башкирского

{31}

Вырванные страницыПеревод П. Шубина

1

Вот летопись моей души, и в ней

Начертано на первой из страниц:

«Ты — раб аллаха и его слуга,

Пади пред ним, непросвещенный, ниц!»

Сперва аллаха, а потом царя,

Как бога, возвели на пьедестал

И почитать велели. И с тех пор

Я подневольным человеком стал.

— Обычай — царь, религия — аллах.

И жить тебе под ними и расти,

Чтоб честным мусульманином прослыть!

И клятву мне велели принести.

— Ты верь законам и не верь глазам! —

Сказали мне и сделали слепым;

Меня зажали бог и шариат{32}.

Во всех делах я подчинен был им.

— Аллах и царь — властители твои.

Все, что они прикажут, в тот же миг,

Беспрекословно, не кривя душой,

Ты должен выполнять по воле их!

Сказали: — Пусть живется тяжело,

А ты терпи, хоть тяжесть невтерпеж,

Зато в загробном мире навсегда

Ты, несомненно, счастье обретешь!

Перелистали летопись души,

Заставили страницы подписать,

Потом скрепили подписи мои

И приложили круглую печать.

2

Все тяжести и беды вынося,

Как было суждено, я жил и рос,

Но размышленья мучили меня,

И задал я себе такой вопрос:

«Страх не понятен сердцу моему, —

Так почему ж я в рабстве до сих пор?

Ведь руки у меня крепки, сильны, —

Так почему же я терплю позор?

Неужто должен крыльев я просить,

Ведь крылья за спиною у меня?

И если у меня есть быстрый конь,

Зачем просить мне нового коня?

Кто темную повязку снимет с глаз,

Коль сам за это дело не возьмусь?

Кто цепи угнетенья разорвет,

Коль сам я до конца не напрягусь?»

Я так подумал и пересмотрел

Всю летопись израненной души

И вырвал беспощадно, навсегда

Страницы рабства, ханжества и лжи.

На чистых же страницах начертал

Слова великой веры наших дней:

Слова высокой правды и любви

И трудового братства всех людей.

1923

«Хочу для человечества всего…»Перевод П. Панченко

Хочу для человечества всего

Трудиться свято я в моей стране.

И все деянья лучшие мои —

Тебе, Россия, в память обо мне.

1933

КлятваПеревод Б. Турганова

Клинок остер, рука тверда,

     закалена в боренье грудь.

Рубить врага, громить врага —

     таков мой справедливый путь!

Пока враги родной страны

     в крови не лягут, присмирев,

Я не вложу меча в ножны,

     не усыплю свой правый гнев.

Иду вперед! Моей спины

     врагам не увидать в бою:

Чем больше их передо мной,

     тем им грознее предстаю.

А если в схватке дрогну я,

     пусть не зовут меня «джигит» —

Опасностям наперерез,

     подобно льву, душа спешит.

Лишь в гуще боя для бойца

     достойнейшее место есть.

Клянусь — сквозь горы и леса

     я пронесу святую месть!

Я клятву дал, я знамя взял,

     мой красный стяг, со мною будь:

Рубить врага, громить врага —

     таков мой справедливый путь!

АЛЕКСЕЙ ГАСТЕВ(1882–1941)

{33}

Я полюбил

Я полюбил тебя, рокот железный,

Стали и камня торжественный звон.

Лаву. Огонь беспокойный, мятежный

Гимнов машинных, их бравурный тон.

Я полюбил твои вихри могучие

Бурного моря колес и валов,

Громы раскатные, ритмы певучие,

Повести грозные, сказки без слов.

Но полюбил я и тишь напряженную,

Ровный, и низкий, и сдержанный ход,

Волю каленую, в бой снаряженную,

Мой дорогой, мой любимый завод.

1917

Оратору

Оратор кончил, а мы ему всей толпой

отвечаем:

— Нас целый новый легион.

Мы несем тревогу всему миру, но ему же и радость.

Мы пришли с новой вестью, достоверной,

как железо, и бодрой, как звуки мотора

в пустыне.

Песен небывалых и сказок не рассказанных

мы хотим.

Не тех пропетых, говоренных человеческих

слов. Хотим выше.

Лязги молота и штампы, трепет приводов

и трансмиссий, грохот кузниц, звон ударов,

шепот пил — слова и призывы.

Ненасытный бег колес — наше знамя.

Мы их поднимем, возвеличим механизмы!

Пусть же тревожней и выше загудят валы.

Стремглав ударят миллионами рук кузнецы.

И прервут.

Прольется лавина чугунного грохота.

Дрогнет земля под паровыми молотами,

зашатаются города стальные, машинные хоры заполнят

все пустыри и дебри рабочим трепетом.

И прервут.

Помчатся огненные вестники подземных

мятежей.

И еще прервут зловеще.

Загогочут черные пропасти.

Выйдут силачи-чудеса-машины-башни.

Смело провозгласят катастрофу.

И назовут ее новыми днями творенья.

Оратор, замолкни.

Певучие легенды, застыньте.

Ох, послушаем, —

заговорят возведенные нами домны.

Запоют вознесенные нами балки.

1918

АБУТАЛИБ ГАФУРОВ