(Род. в 1894 г.)
С башкирского
Проходя по улицам УфыПеревод Л. Пеньковского
В родной Уфе не только каждый дом,
Пожалуй, каждый камень мне знаком.
Иду и, словно свой дневник, читаю
Листок воспоминаний за листком.
Вот зданье трехэтажное. Оно
Задумалось как будто… Вот окно
Той комнаты, где жил Тукай{85} когда-то,
Гостя в Уфе… Все было так давно!
Впервые здесь Тукай и Гафури,
Богатыри-поэты, бунтари,
Друг другу мыслей тайники раскрыли,
Беседуя по-братски до зари.
Как Гафури мечтал в те дни о том,
Чтобы на резвых лошадях верхом
По живописному прибрежью Демы
Проехать с гостем дорогим вдвоем!
Мечтал об этом страстно он тогда, —
Порадовать хотелось гостя… Да,
Но у ворот, увы, друзей не ждали
Два резвых аргамака, — вот беда!..
С тех пор прошло почти что сорок лет, —
Двух наших пламенных поэтов нет.
А перед старым домом на Свердловской
Всегда стоит блестящий ряд «побед».
Сияет день, горят ли фонари —
Машины здесь, и, хоть держи пари,
Так кажется, что ждут автомобили
Тех двух друзей — Тукая с Гафури,
Которые как бы еще живут,
Как бы вот-вот вдвоем сюда сойдут…
И, горячо в свою мечту поверив,
Я сам, волнуясь, жду Тукая тут.
Грузчик и поэтПеревод Б. Турганова
Однажды грузчик и поэт,
Над морем сидя в час прибоя,
Покуда гаснул солнца свет,
Так рассуждали меж собою.
«Мой труд и тяжек и суров, —
Промолвил грузчик. — Спорить буду:
Ношу до сорока пудов,
Такое впору и верблюду!»
«А я, вот скоро сорок лет,
Ношу в себе все муки слова», —
Спокойно отвечал поэт.
И поняли один другого.
САКЕН СЕЙФУЛЛИН(1894–1939)
С казахского
В степиПеревод С. Наровчатова
В стороне степной, с рожденья мне родной,
Ожидал я ветра раннею весной,
И поднялся теплый ветер-непоседа,
И оделась мигом степь в наряд цветной.
Плыли ветры из-за гор в сиянье дня,
Над ковыльными просторами звеня,
И дарили мне неслыханные вести,
Обнимая с братской радостью меня.
«Те, кто к равенству стремился с давних пор,
Кто к свободе устремился с давних пор,
Против злобных угнетателей восстали,
Ниспровергнув рабства тяжкого позор».
И от счастья грудь расширилась моя,
Словно смелый сокол, встрепенулся я,
Звонким криком ширь степную оглашая,
Я приветствовал родимые края.
Мне в ответ склонились чашечки цветов,
И свершеньем самых лучших в жизни снов,
Бурной радостью мне сердце охватило
Дуновение стремительных ветров!
1917
ПредкамПеревод С. Наровчатова
В черный век меня постигла тьма невзгод,
Уповаю на творца я в тяжкий год.
Нашим пращуром был Тока вдохновенный,
От него и начался наш славный род.
Деды — Ескене, Байбек и Жанибек…
Пращур мой, благослови меня навек,
Испытал я много трудностей и бедствий,
Но провел я жизнь как честный человек.
Ор, Оба, Есён, Нураи — мои края,
Куандыка-Каратока грозный род — родня моя
На защиту предков, отпрыск их строптивый,
В час тяжелый возлагал надежды я.
Вся вина моя написана на лбу,
Против сильных мира начал я борьбу,
Равноправья я для бедных добивался,
Добывал народу лучшую судьбу.
Весь мой грех — я получил на время власть,
Посбивал с господ кичливых спесь я всласть,
Бедноту оберегал от произвола,
Не давал богатым баям вволю красть.
Беднякам я не давал чинить вреда,
С ними шел я рука об руку всегда
И на подкупы и взятки не польстился,
Правый путь не покидая никогда.
Век злодейства разлучил меня с конем,
По чужбине указал брести пешком,
Подчинил сперва мне знатных и богатых,
А затем меня низверг одним броском.
Из потомков наших предков только мне
Довелось пускаться в путь не на коне,
И покрылись мои ноги волдырями
На дорогах в чужедальней стороне.
В тех селеньях, где пешком я проходил,
До конца я чашу горечи испил,
Выдавал себя за путника простого,
А о прошлом тайну в сердце сохранил.
С малолетства я избрал особый путь,
И, намеренно ветрам подставив грудь,
Поднял знамя угнетенного народа
И сумел его над степью развернуть.
Был мой путь тернист и труден до конца,
Уповал я на единого творца,
Предки наши! Спорит с морем ваш потомок
Поддержите в буре смелого пловца!
1919
Скорбный деньПеревод С. Наровчатова
Сегодня скорби пробил час,
Сегодня скорбь пронзила нас,
Сегодня алые знамена
Склонил, скорбя, рабочий класс.
Сегодня, хмурым зимним днем,
Об Ильиче мы слезы льем,
Его заветы вспоминая,
Народ прощается с вождем.
В рабочем классе скорбь и стон,
Но, до зубов вооружен,
Шагает с траурной повязкой
Он впереди людских колонн.
В своей печали он суров
И до конца разбить готов,
Борясь за дело ленинизма,
Любые происки врагов.
Ильич к борьбе призвал народ,
На сто веков глядел вперед,
И путь, который указал он,
К счастливой жизни нас ведет.
Отметим горечь этих дней,
Сплотив ряды еще тесней
Вокруг знамен непобедимых
Великой партии своей!
23 января 1924 г.
ЛасточкаПеревод М. Львова
После долгой спячки зимней
Пробуждается земля —
И вершины и низины
Вышивают зеленя.
И весенний темперамент
За узором ткет узор,
За орнаментом орнамент
На степной кладет ковер.
Виснут капли дождевые,
Как жемчужины, с небес,
И концерты птиц живые
Оглашают звонкий лес.
Снова мать-земля сырая
Соком все поит, растя, —
Словно грудью мать родная
Кормит милое дитя.
Полдень ясный и высокий.
Вытирая потный лоб,
Слышит: бьют земные соки! —
Благодарный хлебороб.
Пробудилось все живое,
С каждым часом жизнь живей.
Начал дело трудовое
Даже малый муравей.
У засеянного клина
Шустро ласточка снует.
В клюве — прутик или глина.
Гимн весне она поет.
Прославляя труд и братство,
Пой, ударница труда!
Коль бедняк взрастил богатство —
Будет с хлебом он всегда!
1927
Е. Ахвледиани. Старый Тбилиси. Майдан. 1927
ЯН СУДРАБКАЛН(1894–1975)
С латышского
Весенний гимн деревьевПеревод Л. Мартынова
Мартовский утренник. Холод. Лед.
Но, дебри хрупкие ломая
И землю к небу поднимая,
Древесный сок в стволах поет!
Мил мне, деревья, ваш голос живой!
Мне ведь казалось, что поздно бороться.
Думал: увидеть вас вновь не придется
И не удастся одеться листвой.
В чудной ошибке признаться я рад.
В сотнях смертей жизнь, бессмертна, таится,
Где б я ни скрылся, вновь превратится
Мир вкруг меня в этот яблочный сад.
Живо прекрасное, чтоб освежить
Души жасмином сквозь пыль суховея.
Я в половодье! Всегда на волне я!
Омут? Упрямец, я выплыву жить!
В зорях над городом вейся, ветвь!
Ветры морей вас, деревья, качали.
Точно спартанцы, мы зиму встречали.
С вами я в путь собираюсь и впредь.
Кто, точно мать, мне поет? Я исчез
Между стволов. Голос в них раздается.
Это не жаворонок несется.
Это — весна. Ветви. Бездна небес!
1919
СердцеПеревод Л. Мартынова
О сердце, ты такой заботы
Не знало много сотен лет!
Нет меры, нет счета
Смертям и горю… предела нет.
Сердечное ожесточенье,
Семь вечностей ты длилось — семь веков
Гнев гонит воина в сраженье.
Бой — избавленье от оков.
Сердца солдатские пылают.
В бой! И — бороться до конца!
Цель высока — солдаты знают,
Что счастьем зацветут сердца!
1941
Латыши идут в бойПеревод В. Невского
Я слышу вести: морозной ранью
Идут полки латышские в бой,
И зарево северного сиянья
У них не меркнет над головой.
Горит над стрелками в огне и дыме,
Сердца согревает лучом золотым,
Чтоб вместе с жаворонками родными
Весной вернуться на родину им.
И русский солдат говорит в окопах:
«Слыхали, друзья, о латышских стрелках?
Их Ленин послал на штурм Перекопа,
Мечом они были в его руках.
А нынче наследники их продолжают
Старинного братства закон боевой.
Советскую землю освобождая,
Идут латыши вместе с нами в бой».
А в Латвии вести о них синица
Разносит, вещунья, во все уголки.
И в воздухе запах весны струится,
Для встречи девушки вьют венки.
И только предатель дрожит, бледнея,
В той вести он слышит себе приговор:
Растоптаны будут коварные змеи
И начисто выметен весь наш двор.
В семье Красной Армии перстень свободы
В жестоких битвах латыш кует,
Чтоб Латвия вечно на счастье народу
Носила сверкающий перстень тот.
Январь 1942 г.
Москва
О будущемПеревод В. Бугаевского
Пусть говорят, что, ветром исщербленный,
С годами осыпается гранит,
Что поле битвы зелень молодит
И материнства не скудеет лоно,
Что зарастают мхом следы былого,
Сочиться медом соты будут снова.
Иное скажет тот, кому судьбою
Годину бедствий пережить дано…
Пройдут десятилетья — все равно
Он будет помнить все пережитое
И до последнего сердцебиенья
Не ведать ни забвенья, ни прощенья.
Войны жестокой заживятся раны,
И солнечными станут дом и сад,
Но вдруг опять, как много лет назад,
В поту проснется ночью он нежданно:
«Сигнал атаки… Танки! Где гранаты?..»
И до рассвета не уснуть солдату.
Душа мечтать о вечном счастье рада,
Жизнь расцветет, но, друг, не позабудь, —
Уже сиял пред нами светлый путь,
Как вдруг поднялся зверь из бездны ада.
Лишь красная звезда все эти годы
К рассвету новому вела народы.
Войны предшествующей стихли бури,
И голос мой о братстве пел, но он
Был громом новой битвы заглушен.
Но поклянусь, что вечною лазурью
Отныне будут небеса лучиться, —
Что не посмеет зло с добром сразиться.
Не кончена борьба. Ей нет предела.
В борьбе природу покоряем мы,
Сражаемся с приспешниками тьмы,
Чтоб ярче с каждым днем заря алела,
И в дайнах будет внуками воспета
Борьба со злом, борьба во имя света.
1944
Клены цветутПеревод В. Невского
Прекрасна Латвия в цвету кленовом!
С травой ручей болтает говорливый,
Клен в воду зонтики цветов роняет,
И пахарь грома первого разрывы,
Сняв шапку, слушает: «Весна меня встречает
И урожай богатый обещает.
Нетерпеливо Сивка бьет копытом,
Жизнь скоро встанет колосом налитым».
Кленовый зонтик падает, порхая,
Скользит и вновь взлетает, легкокрылый.
Весна идет, цветами осыпая
Тех, кто за счастье бился, чьи могилы
Сиянье вечной славы озарило;
Мы помним, помним лица дорогие —
Но о живом заботятся живые.
Пусть родником могучей силы вечно
Воспоминанья остаются с нами.
Пусть мысль терзает сонных и беспечных:
«Что сделал ты, чтоб увенчать их память
Достойными бессмертия делами?»
Кто видел землю, политую кровью,
Тот ждет весны с особенной любовью.
Жизнь, воскресая, к радости стремится.
Редеет скорбь туманом предрассветным.
Летит в грядущее мечта-синица,
И подымается в труде заветном
Земля родная кленом златоцветным,
Что ветви новой жизни предо мною
Раскинул первой мирною весною.
Прекрасна Латвия в цвету кленовом.
1946
Сирень в зимнюю ночьПеревод А. Кафанова
В годовщину смерти Александра Пушкина
Полной пригоршней черпают время часы,
Мне четырежды прокуковала кукушка:
«Похороны не проспи!
Путь неблизок до Пушкинских Гор.
Там могила разверзнется скоро
В монастырском саду.
Бьют ломами промерзлую землю!»
Нет, я рано проснулся, но я опоздал.
Все случилось давно, в беспросветные годы,
Когда выстрел раздался
И — Поэт онемел.
Но я ночь эту чувствую, вижу,
Как на склонах заснеженных Пушкинских Гор
Распускаются кисти сирени.
Может, царь запретит и жандармов пошлет,
Чтоб зимою сирень не цвела?
Мрак развеян теперь навсегда.
Осененная красной звездой,
Твоя родина стала свободной, Поэт!
Всех народов посланцы приходят к тебе,
Как предвидел пророчески ты.
И всяк сущий язык повторяет:
Счастье, братство, свобода!
К торжеству наших дел ты причастен, Поэт!
Из темницы ты вывел свободу,
В радость ты переплавил печаль,
Напоил вдохновением племя младое
И на братство людей созывал.
Бьют часы мои старые.
Ты, кукушка седая, трудись
И минуты сгребай!
Вот уж солнце свой лик показало.
А Поэт, молодой и бесстрашный, идет,
Далеко слышен голос его,
И бессмертья сирень расцветает.
1962