(1903–1947)
С эстонского
Узор на перчаткеПеревод Л. Стекольникова
Город чужой вкруг меня суетился
В шумном своем беспорядке,
Перед отъездом я спохватился —
Нету перчатки.
Был на перчатке рисунок строгий —
Белый, черный, зеленый.
Видно, упала где-то в дороге,
В давке вагонной…
В левой руке — груз чемодана.
Вытерпел я еле-еле.
Правую сунул в прорезь кармана —
Пальцы немели.
Поезд помчал меня в тучах дыма —
К дому спешил прибежать он.
Вот наконец-то моей любимой
Рукопожатье.
Вечером села она трудиться.
Голову не поднимая,
Круглые петли считала, спицы
Перебирая.
Молча сидела она в уголочке.
Долго, усердно вязала.
Нитки из трех шерстяных клубочков
Соединяла…
Снова в дорогу перчатки надеты.
Правая стойко хранила
Нежность ладони, тепло привета
Девушки милой.
1941
БессмертиеПеревод Л. Длигача
Здесь имя
Ленин
твердая рука
Врубила в мрамор вековой породы.
Еще прочней
оно войдет в века, —
Его в сердцах
всегда хранят народы.
Вечна любовь к нему.
Она
Зари пленительной светлее.
Он встал над миром, пламенея,
И правдою его
земля озарена.
1943
Новые глазаПеревод Вс. Рождественского
Ветры, в которых весны дыханье,
Солнце и тучек узор сквозистый
Очарованье
Дню придавали в лазури чистой.
Был этот день для тебя началом,
Светом рожденного к жизни мая,
И засиял он,
Глаз твоих ясных цветы раскрывая.
Пусть же глаза твои, как в тумане,
Видят пока лишь мерцанье света,
Скоро предстанет
Мир им в сиянии ясного лета!
Нашего века легенды и оды —
Все в свое время узнаешь на свете.
Движутся годы,
Вновь возрождаясь, как листья и ветер.
Эти глаза, что открылись впервые,
Видят далёко,
Им все просторы видны мировые,
Радость грядущего светит широко.
1943
Русское словоПеревод М. Светлова
Я этот день далекий вспомнил снова,
Он самый яркий из далеких дней, —
Склонился жадно я над «Русским словом»
Над первой хрестоматией моей.
Картинок вдосталь! Царственные лица
Торчат надменно из воротников,
Вот в океане каравелла мчится,
А вот зверье неведомых лесов!
А вот моря, материки, планеты…
Но что мне делать с русским языком?
Ведь я, признаться, в алфавите этом
Лишь с буквой «А» и с «О» чуть-чуть знаком.
Какая птица? Чижик иль синица?
Где проживает эта стрекоза?
Вдруг на меня пытливо со страницы
Взглянули умные и добрые глаза.
И человек с курчавой головою
Пришел ко мне, как сказка входит в сон, —
Как старший друг, он встал передо мною,
Стихами, как цветами, обрамлен.
За слогом слог… блуждаю еле-еле…
И вдруг в роскошном зимнем серебре
Строка взметнулась зимнею метелью
И зашумела на родном дворе.
Ученый кот шагает по опушке,
Богатыри с морского дна встают…
Когда в дома неслышно входит Пушкин,
Его мгновенно дети узнают!
Там, где веками царствует насилье,
Где непробуден тяжкий сон земли.
Поэзия не расправляет крылья.
Замучена, затоплена, в пыли…
О слово русское! С эстонскими детьми
Тебя тогда насильно разлучали,
Над мрачною землею, над людьми
Здесь западные сумерки летали.
Как слава Пушкина сюда пройти могла
Сквозь жандармерию, сквозь тысячи заслонов?
Поэзия! Ты много лет была
На откупе у лордов и баронов!
Поэзии сопутствует борьба,
Они вдвоем — как сестры молодые…
Эстония моя! Твоя судьба
Теперь навеки связана с Россией.
Язык ее священен для меня,
И дух поэта жив в моем народе —
Заря коммунистического дня
Над памятником Пушкина восходит.
И слово русское, как музыка, звучит
В моей стране так радостно и звонко!..
И томик Пушкина раскрыт
В руках счастливого эстонского ребенка.
1949
ВИССАРИОН САЯНОВ(1903–1959)
Современники
Пусть поют под ногами каменья,
Высоко зацветают поля,
Для людей моего поколенья
Верным берегом стала земля.
И путиловский парень, и пленник,
Полоненный кайеннской тюрьмой, —
Все равно это мой современник
И товарищ единственный мой.
И расскажут покорные перья,
С нетерпеньем, со смехом, с тоской,
Всё, чем жил молодой подмастерье
В полумраке своей мастерской.
Снова стынут снега конспираций,
Злой неволи обыденный гнет.
В эту полночь друзьям не пробраться
К тем садам, где шиповник цветет.
Но настанет пора — и внезапно
В белом пламени вздрогнет закат.
Сразу вспышки далекие залпов
Нежилые дома озарят.
И пройдут заповедные вести
Над морями, над звонами трав,
Над смятеньем берлинских предместий
И в дыму орлеанских застав.
Наши быстрые годы не плохи
И верны и грозе и литью,
На крутых перекрестках эпохи
Снова сверстников я узнаю.
1925
«Не говор московских просвирен…»
Не говор московских просвирен,
Но сердцем старайся сберечь,
Как звездное небо России,
Обычную русскую речь.
Ее не захватишь в уставы —
Звенит, колобродит, поет
С частушкой у вербы кудрявой,
С тальянкой у Нарвских ворот.
Бегут перелеском проселки…
У волжских больших переправ
Поют на заре комсомолки
О девушках наших застав.
И светлое очарованье
Ты каждому сердцу даешь,
И что для тебя расстоянье —
Ты в мире как в песне живешь.
Ты рано меня приласкала,
Но крепче слова приторочь
Под режущим ветром Байкала,
В сырую балтийскую ночь!
1925
«Дай руку мне, пойдем со мною…»
Дай руку мне, пойдем со мною
В тот вьюжный край,
Он полонил мне сердце тишиною,
И снегом зим, и свистом птичьих стай.
Там горбоносых желтобровых птиц
Эвенк-охотник ждет, и на рассвете
Слепят огни бесчисленных зарниц,
И гнет пурга тяжелых кедров ветви.
Тайга бежит по белым склонам вдоль
Последних побережий,
Где по заливам высыхает соль
И где во мхах таится след медвежий.
Там сердца моего заветная отрада,
Край детских лет,
Родной страны холодная громада.
Я — твой поэт.
1935
Безымянная строка
Примета времени живая —
Та задушевная строка,
Что и сейчас не остывает
И весь свой жар несет в века.
Каких страстей, каких предчувствий,
Каких надежд она полна!
Она с тобой в минуты грусти,
Она и в бой вести должна.
Ее услышишь ты однажды
И позабыть не сможешь ввек.
Ее в пути повторит каждый
Хороший сердцем человек.
Кто написал ее нежданно?
Чья вывела ее рука?
Не знаю… но и безымянной
Та задушевная строка
Живет в богатстве русской речи,
В певучем слове, и всегда
Твой озаряет путь далече,
Как путеводная звезда.
1955
Любимая книга
Как ржаную ковригу,
В свои руки беру
И держу эту книгу
На холодном ветру.
Сладко бродит в ней солод,
Теплый запах ржаной,
Стих по-прежнему молод,
Стих совсем молодой.
И звучит в нем дерзанье,
Разговор озорной,
В каждом слове — сказанье
О сторонке родной.
Жить тебе, жить не старясь,
Каждой строчкой своей,
Будешь вечно, как парус
На просторах морей,
Подымать за собою,
Как могучий прибой,
Вечно звать к не покою
На гряде огневой.
1957
Поколение
Мы себя, пожалуй, не жалели,
Сил своих совсем не берегли…
Второпях свои мы песни спели,
А в чужих напевах не нашли
Силы той, что двигала громами,
Силы той, что управляла нами
В ежедневных будничных заботах
И в больших деяниях земных.
Мы на всех житейских поворотах
Верили лишь в правду дел своих…
Что сказать? Мы очень трудно жили,
Сил своих совсем не берегли,
Мы порой без спросу в дом входили,
Кой-где двери кулаком открыли,
Кой-где, может, невзначай прошли
Мимо счастья тихого и мимо
Ждавшей нас сердечной теплоты…
Но скажи, далекий правнук, ты:
Разве мы не правы, и неужто
Можно было по-другому жить
В наше время, время грозовое?
К берегам грядущего доплыть
Можно, лишь забывши о покое.
Молодость свою я славлю вновь,
Громкую, как выстрел, славлю дружбу
Чистую, как снег в горах, любовь!
1957