(Род. в 1908 г.)
Черта горизонта
Вот так и бывает: живешь — не живешь,
А годы уходят, друзья умирают,
И вдруг убедишься, что мир не похож
На прежний, и сердце твое догорает.
Вначале черта горизонта резка —
Прямая черта между жизнью и смертью,
А нынче так низко плывут облака,
И в этом, быть может, судьбы милосердье.
Тот возраст, который с собою принес
Утраты, прощанья, наверное, он-то
И застил туманом непролитых слез
Прямую и резкую грань горизонта.
Так много любимых покинуло свет,
Но с ними беседуешь ты, как бывало,
Совсем забывая, что их уже нет…
Черта горизонта в тумане пропала.
Тем проще, тем легче ее перейти, —
Там эти же рощи и озими эти ж…
Ты просто ее не заметишь в пути,
В беседе с ушедшим — ее не заметишь.
«От зноя воздух недвижим…»
От зноя воздух недвижим,
Деревья как во сне.
Но что же с деревом одним
Творится в тишине?
Когда в саду ни ветерка,
Оно дрожмя дрожит…
Что это — страх или тоска,
Тревога или стыд?
Что с ним случилось? Что могло б
Случиться? Посмотри,
Как пробивается озноб
Наружу изнутри.
Там сходит дерево с ума,
Не знаю почему.
Там сходит дерево с ума,
А что с ним — не пойму.
Иль хочет что-то позабыть
И память гонит прочь?
Иль что-то вспомнить, может быть,
Но вспоминать невмочь.
Трепещет, как под топором,
Ветвям невмоготу, —
Их лихорадит серебром,
Их клонит в темноту.
Не в силах дерево сдержать
Дрожащие листки,
Оно бы радо убежать,
Да корни глубоки.
Там сходит дерево с ума
При полной тишине.
Не более, чем я сама,
Оно понятно мне.
«Пожалейте пропавший ручей!..»
Пожалейте пропавший ручей!
Он иссох, как душа иссыхает.
Не о нем ли средь душных ночей
Эта ива сухая вздыхает?
Здесь когда-то блестела вода,
Убегала безвольно, беспечно,
В жаркий полдень поила стада
И не знала, что жить ей не вечно,
И не знала, что где-то вдали
Неприметно иссякли истоки,
А дожди этим летом не шли,
Только зной распалялся жестокий.
Не пробиться далекой струе
Из заваленных наглухо скважин…
Только ива грустит о ручье,
Только мох на камнях еще влажен.
Армения
На свете лишь одна Армения,
Она у каждого своя.
От робости, от неумения
Ее не воспевала я.
Но как же я себя обидела —
Я двадцать лет тебя не видела,
Моя далекая, желанная,
Моя земля обетованная!
Поверь, любовь моя подспудная,
Что ты — мой заповедный клад.
Любовь моя — немая, трудная,
Любое слово ей не в лад.
Со мною только дни осенние
И та далекая гора,
Что высится гербом Армении
В снегах литого серебра,
Та величавая, двуглавая
Родная дальняя гора,
Что блещет вековечной славою,
Как мироздание, стара.
И тайна острова севанского,
Где, словно дань векам седым, —
И своды храма христианского,
И жертвоприношений дым.
Орлы Звартноца{286} в камень врублены,
Их оперенье — ржавый мох…
О край далекий, край возлюбленный,
Мой краткий сон, мой долгий вздох…
«Но только и было, что взгляд издалёка…»
Но только и было, что взгляд издалёка,
Горячий сияющий взгляд на ходу.
В тот день облака проплывали высоко
И астры цвели в подмосковном саду.
Послушай, — в каком это было году?
С тех пор повторяю: а помнишь, а знаешь?
И нечего ждать мне и все-таки жду.
Я помню, я знаю, что ты вспоминаешь
И сад подмосковный, и взгляд на ходу.
«Ни ахматовской кротости…»
Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости.
Не напрасно ли прожито
Столько лет в этой местности?
Кто же все-таки, кто же ты?
Отзовись из безвестности!..
О, как сердце отравлено
Немотой многолетнею!
Что же будет оставлено
В ту минуту последнюю?
Лишь начало мелодии,
Лишь мотив обещания,
Лишь мученье бесплодия,
Лишь позор обнищания.
Лишь тростник заколышется
Тем напевом чуть начатым…
Пусть кому-то послышится,
Как поет он, как плачет он.
«Сердцу ненавидеть непривычно…»
Сердцу ненавидеть непривычно,
Сердцу ненавидеть несподручно,
Ненависть глуха, косноязычна.
До чего с тобой, старуха, скучно!
Видишь зорко, да ведь мало толку
В этом зренье хищном и подробном.
В стоге сена выглядишь иголку,
Стены размыкаешь взором злобным.
Ты права, во всем права, но этой
Правотой меня уж не обманешь, —
С ней глаза отвадятся от света,
С ней сама вот-вот старухой станешь.
Надоела. Ох, как надоела.
Колоти хоть в колокол набатный, —
Не услышу. Сердце отболело,
Не проймешь. Отчаливай обратно.
Тот, кто подослал тебя, старуху…
Чтоб о нем ни слова, ни полслова,
Чтоб о нем ни слуху и ни духу.
Знать не знаю. Не было такого.
Не было, и нету, и не будет
Ныне, и по всякий день, и присно.
Даже ненавидеть не принудит,
Даже ненавидеть ненавистно.
«И вдруг возникает какой-то напев…»
И вдруг возникает какой-то напев,
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
Как хмель оплетает, нет сил разорвать,
И волей-неволей откроешь тетрадь.
От счастья внезапного похолодею.
Кто понял, что белым стихом не владею?
Кто бросил мне этот спасательный круг?
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.
Их зря обесславил писатель великий
За то, что бедны, холодны, однолики,
Напрасно охаял он «кровь и любовь»,
И «камень и пламень», и вечное «вновь».
Не эти ль созвучья исполнены смысла,
Как некие сакраментальные числа?
А сколько других, что поддержат их честь!
Он, к счастью, ошибся, — созвучий не счесть.
СТЕПАН САРЫГ-ООЛ(Род. в 1908 г.)
С тувинского
Вечная славаПеревод С. Гудзенко
Навсегда ли погасли глаза
Молодого лихого арата?
И родители ждут и друзья —
И никак не дождутся солдата…
На Украине дружеской — там,
Где окончился путь твой солдатский,
Головою к тувинским хребтам
Ты в могиле покоишься братской.
Город Ровно тебя приютил,
По тебе украинки рыдают.
И венки у солдатских могил
Полыхают и не увядают.
У ограды не вянут цветы,
Имя Родины врезано в камень,
Под которым останешься ты
Навсегда с боевыми дружками.
Ты врага переспорил в бою,
Имя предков навеки прославил.
Охраняем мы славу твою,
Ту, которую внукам оставил.
1945
ТЕМИРКУЛ УМЕТАЛИЕВ(Род. в 1908 г.)
С киргизского
ТалантПеревод В. Потаповой
Пускай хоть в сундуке хранится медь —
На меди зелень с каждым днем заметней
А золото не может потускнеть,
От ржавчины истлеть тысячелетней.
Живой талант всегда идет вперед,
При нем земля ликует и цветет.
И если даже каменные плиты
Ему на грудь живую положить, —
Талант никак нельзя убить, джигиты,
Назло врагам он будет вечно жить!
1939
АркытПеревод Я. Смелякова
Навеки проклят тот ушедший строй,
Нет красоты в короне золотой, —
Зачем же ты в своем стихотворенье
Сравнил Аркыт с короной, сверстник мой?
Зеленый шум его ветвистых крон
Живей и чище всяческих корон.
Мой милый край, наш край высокогорный
Из соловьев и листьев сотворен.
И ханы, и цари, и короли
В небытие бесславное ушли,
А ты опять цветешь, благоухая,
Лесная сказка неба и земли.
Ты словно свадьба вешняя, Аркыт,
Ты всем прекрасен и для всех открыт,
Трель соловьев твоих, не умолкая,
В моей душе магически звучит.
Мне по сердцу твой лиственный наряд.
Естественней, чем он, найдешь навряд.
Чужды тебе и золото и пурпур,
Продажный блеск покоев и палат.
Твой утренний стремительный ручей
Журчит, как песня, в памяти моей.
Я не отдам одной зеленой ветки
За одеянья ханов и царей.
1946
АраванПеревод Т. Стрешневой
Я сроднился с тобой навсегда,
Горный край, где в ущельях туман.
Там шумит молодая вода —
Араван,
Араван,
Араван.
Долго я этой встречи искал,
Тосковал все сильней и сильней
По уступам заоблачных скал,
Как тоскуют по милой своей.
Говорил я с рекой снеговой,
Провожал облаков караван.
Как биение крови живой,
Ты со мной, ты во мне, Араван.
Другом солнца я стал, осмелев,
Усмирял на вершинах буран.
Я твердил твой веселый напев:
Араван,
Араван,
Араван.
По-особому дружим с тобой,
Будто кровный ты мой побратим.
Поразил ты меня чистотой,
Простотой и величьем своим.
Мне б воспеть эти горы хоть раз
И долины, где хлопка ковер,
Так, как Лермонтов славил Кавказ
И Некрасов — российский простор.
С вдохновеньем и силой такой
Петь, как Пушкину было дано,
Каждой мыслью и каждой строкой
Быть с народом своим заодно.
И трудиться, встречая рассвет,
И народные славить дела,
Чтоб нужна твоя песня, поэт,
Словно хлеб, словно хлопок, была.
Знать, что ты помогаешь стихом,
Не напрасно талант тебе дан.
Чтоб звенело и пело кругом —
Араван,
Араван,
Араван.
1957
ВосьмистишияПеревод М. Ватагина
Я человек простой, друзья мои,
В отаре славы нет моих овец.
Хочу лишь одного: чтоб соловьи
Побольше растревожили сердец.
Богатства не ищу и не коплю.
Перед друзьями я не зазнаюсь.
Но точной рифмы чистый звон люблю
И в этом перед вами признаюсь.
Джида серебрится! Джида серебрится!
Прихожу я к ней весной, чтобы насладиться
Нежным ароматом. О, благоуханье!
Прихожу я к ней весной укрепить дыханье.
Надо мной склонилась ветка серебристая.
Будто девушка она — тонкая и чистая.
Светлым ароматом наполняет утро.
Будь вовек благословен твой садовник мудрый!
1965
ПомнюПеревод М. Ватагина
Помню: ясная ночь. Помню: как серп, луна.
Осенней стоянки дни. Гордый бег табуна.
Помню: колючка впилась; помню: бежал босиком,
Гнался что было сил за норовистым телком.
Помню: сугробы белы. Их накрутил буран.
Помню: старый верблюд сорвался, упал в овраг.
Помню, как мой отец сыпал отсев с руки,
Чтоб куропатку поймать, чтоб заманить в силки.
Помню дубы, что росли от озера невдалеке.
Помню плоты, что шли вдоль по Нарын-реке.
Вспомню: плачет комуз{289} — и наплывает грусть.
Вспомню: с коровы упал — и не могу — смеюсь.
Помню: холмы, полынь. Запах крепкий, густой.
Разве можно забыть горький этот настой?
Разве можно забыть милые с детства края?
Ты навсегда во мне, земля родная моя.
Видно, к березкам тем, что у ручья — гурьбой,
Прочно привязан я моей кочевой судьбой.
Вижу: с хребта Бозбу тучи, клубясь, ползут,
Вижу, они несут яростную грозу…
Вижу: осыпь, обрыв. Корни в камни впились —
Тополь, хоть и горбат, тянется все же ввысь…
Облик моей весны любо мне вспоминать.
Моя золотая земля, ты мне отец и мать.
Сколько помню себя, я не обижен судьбой,
Хоть не всегда надо мной был небосвод голубой.
Хочу бросать семена, чтобы росли леса…
О, святая земля, вечная наша краса!
1970