(Род. в 1909 г.)
С грузинского
Голос у стен Крестного монастыряПеревод А. Межирова
«Зачем
богоотступничество
мне
в вину вменяют и грозят расплатой,
когда на свете о моей вине
ты ведаешь один, мой бог распятый?
Расселин горных образ неземной,
поверженных во прахе — утешитель,
обиженных — укромная обитель,
страды великой незакатный зной. Ты —
свет во тьме, пролитый щедрой чашей
с небес на землю…
Там и здесь — един.
Ты —
верой обретенная крепчайшей
причина высочайшая причин.
От колыбели и до дней последних, —
и перейдя последнюю межу, —
я твоего завета исповедник,
всем существом тебе принадлежу.
Все, что во мне созрело, —
Слово, Дело, все, что зачахло,
каждое зерно тобой
неотвратимо и всецело
в меня однажды было внедрено.
Благодаря твоей всевышней власти
аз есмь не зверь…
Не зверь…
Но Человек…
В дороге долгой одолел напасти
и заблуждений горестных избег.
Учение твое — превыше правил…
Ты,
наставляя жить не по злобе,
спас от греха, на правый путь направил
небесным откровеньем:
«Бог в тебе…»
И если в чем-то я ошибся все же,
о прегрешеньях суетных моих
ты, вездесущий,
узнавал не позже,
всеведающий,
ведал в тот же миг.
Не знаю, похулишь или похвалишь,
лишь твоему подсуден я суду,
судья всевышний мой,
и от тебя лишь
великодушья и прощенья жду.
Мой разум и сознанье
высшим даром
я почитал, не ведая вины,
ибо они
из всех существ
недаром
лишь человеку только и даны.
Ты поклоненья требовал слепого,
коленопреклоненья одного,
но только мысли, воплощенной в Слово
я поклонялся, веря в естество.
И если в замысле твоем высоком
я человеком был,
и если ты
однажды взвесил совершенным оком
мои несовершенные черты,
и если ты
печаль и радость —
разом —
дал мне вкусить на праведном пути,
то я желал
раскрепощенный разум,
освобожденье мысли
обрести.
Нежней молитвы и мощней хорала
вошло желанье это в бытие.
Избави бог, чтоб жизнь меня карала
за это вот желание мое!
Но если ты желанье это все же
сочтешь за грех, помыслив о плохом,
то где тогда, не ведаю, о боже,
граница меж грехом и не грехом?!
Не осуждай меня…
Из дальней дали,
недугами согбен, полуживой,
пришел к тебе, поникнув головой,
колени преклонив,
проситель твой
от имени желанья и печали.
Зачем богоотступничество мне
в вину вменяют и грозят расплатой,
когда на свете о моей вине
ты ведаешь один, мой бог распятый!»
«Жаждешь узреть, — это необходимо…»Перевод Б. Ахмадулиной
Жаждешь узреть, — это необходимо —
(необходимо? зачем? почему?), —
жаждешь узреть и собрать воедино
все, что известно уму твоему.
Жаждешь, торопишься, путаешь, боже,
вот сколько нужно: глаза, голоса,
горе… а радости? Радости тоже!
Радости, шалости и чудеса!
Жаждешь и думаешь: помню ль? могу ли?
Вечер в Риони, клонящий к слезам
солнцем и свадьбою: «Лиле»… «Макрули»…
И Алазань? Как забыть Алазань?
Жаждешь в душе твоей, в бедном ковчеге,
соединить без утрат и помех
все, что творится при солнце и снеге:
речи, поступки, и солнце, и снег.
Жаждешь… Но если, всевышним веленьем
вдруг обретешь это чудо и жуть,
как совладаешь с чрезмерным виденьем,
словом каким наречешь его суть?
У АлазаниПеревод А. Межирова
Язык природы смею разуметь, —
Понятно мне, о чем рыдает медь
Листвы осенней, сорванной ветрами,
О чем лепечет и молчит моя
Родная алазанская струя,
О чем вздыхает поле под парами.
Язык природы точен и правдив;
Беседа виноградников и нив
То пробуждает, то влечет в дремоту.
Но я готов беседовать без сна
С тобою, алазанская волна,
Тревогу птиц читать по их полету.
С горами разговаривать могу,
Пойму следы на девственном снегу
И уловлю цветка ночного шепот,
Постигну, для чего тростник поет
И почему на скалах стонет лед, —
Природа мне поведала свой опыт.
Словарь ее бессмертной красоты —
Родной земли тяжелые пласты —
Из века в век без устали листали,
Но как его словами ни владей,
А все равно на языке людей
Язык природы непередаваем.
Миг или вечностьПеревод А. Межирова
В круговороте грозном и великом,
Рассчитанном на долгие века,
Жизнь кажется порой
Лишь кратким мигом,
Коротким дуновеньем ветерка.
Но иногда на вечность жизнь похожа:
Ты долго шел,
И вот идешь опять,
И все живешь, тревожась и тревожа,
И начинаешь снова начинать.
И мнится, что немыслима разлука.
И кажется, что сотни лет назад
Арбу из тонкоствольного бамбука
Ты, несмышленыш, ладил наугад.
Полвека за спиною ты оставил,
Пол века день за днем перелистал,
Ты не был исключением из правил:
И радости и горе испытал.
Жизнь полюбил и объяснялся с нею
Всегда без недомолвок — напрямик.
Так что тебе понравилось сильнее:
Миг или вечность?
Вечность или миг?
«Ты увидел? Заметил? Вгляделся?..»Перевод Б. Ахмадулиной
Ты увидел? Заметил? Вгляделся?
В мире — прятанье, поиск, игра:
улепетывать с резвостью детства,
притаиться, воскликнуть: «Пора!»
Обыскав ледники и теплицы,
перестав притворяться зимой,
март взывает: «Откликнись, Тбилиси!
Ты — мой баловень, неженка мой».
Кутерьма адресатов и почты:
блеск загара грустит по лицу,
рыщет дерево: где его почки?
Не они ль утаили листву?
Ищет сад — пребывания втайне,
ищет ливень — пролиться куда,
но скрывает Куры бормотанье,
что теряет и ищет Кура?
Наконец все находят друг друга,
всех загадок разгадка ясна,
и внутри драгоценного круга
обретает Тбилиси весна.
ВеснаПеревод Б. Ахмадулиной
Деревья гор, я поздравляю вас:
младенчество листвы — вот ваша прибыль,
вас, девушки, затеявшие вальс,
вас, волны, что угодны юным рыбам,
вас, небеса, — вам весела гроза,
тебя, гроза, — тобой полны овраги,
и вас, леса, глядящие в глаза
расплывчатым зрачком зеленой влаги,
я поздравляю с пчелами луга,
я поздравляю пчел с избытком меда
и эту землю с тем, что велика
любви и слез беспечная погода.
Как тяжек труд пристрастия к весне
и белый свет так бел, что видеть больно.
Но заклинаю — не внемлите мне,
когда скажу: «Я изнемог. Довольно».
ХАМИД АЛИМДЖАН(1909–1944)
С узбекского
Зимняя улицаПеревод С. Липкина
До чего эта улица мне дорога,
Где сегодня певуча душа,
До чего же белы и пушисты снега,
До чего тишина хороша.
Эту ясность мне хочется в сердце сберечь,
Чтоб она зазвучала для всех,
Чтобы стала чиста и нежна моя речь,
Словно первый на улице снег.
А деревья белы, будто их облака
Искупали в своей белизне,
И тревога светла, и дорога легка,
И чудесная бодрость во мне.
И по улице в первом пушистом снегу
Я с таким наслажденьем иду,
Что мне кажется: в белом тумане могу
Молодую увидеть звезду…
1935
Снег в степиПеревод С. Липкина
Всюду снег, ослепительный снег.
Как посмотришь — глазам станет больно
Перед ним — ни преград, ни помех,
Он повсюду лежит своевольно.
День бежит по дорогам степным,
И, внимая упорному бегу,
С бесконечных небес белый дым
Опускается медленно к снегу.
И мне кажется, будто на степь,
Где и холм не виднелся доныне,
Низвергается горная цепь,
Вырастая на белой равнине.
Удивленное чудом таким,
На равнинные глядя просторы,
Даже солнце завидует им,
Издалека завидуют горы.
Солнце хочет разрушить огнем
Эти скалы, возникшие мнимо,
И сгорают в пространстве степном
И подножья, и выступы дыма.
Солнце, дымный низвергнув обман
Чашу с пламенем тучам подносит
И художника радостно просит
Воссоздать этот снег и туман.
1936
ПоездаПеревод С. Липкина
Тишина степная. Даль ночная.
Гул в ночи. И снова тишина.
И слежу за степью из окна я:
Степь в чудесный сон погружена.
Этот сон спокоен и недолог —
Сон земли, и неба, и воды.
Опустила ночь свой темный полог,
На котором ни одной звезды.
Ночь безмолвно по земле проходит,
По-хозяйски взгляд ее широк, —
Будто бы задумавшись, подводит
Радостным дневным трудам итог.
Спит земля, и сон ей снится дивный;
Степь лежит без края и конца,
И составы мчатся непрерывно,
Огненные бьются их сердца.
За собой оставив величавый,
Неисхоженный степной простор,
В гору поднимаются составы,
Дерзкие, бегут к вершинам гор!
Мчатся поезда в стране свободной,
Каждый, как степной орел, крылат:
Это нашей дружбы всенародной
Вестники счастливые летят.
1936
РоссияПеревод В. Державина
О Россия! Россия! Могучая Родина,
Беспредельно огромная, как небосвод.
Даже солнце, пока полпути им не пройдено
Тебя сразу лучом своим не обоймет!
Поезда в многодневном пути задыхаются,
Пробежав от закатной черты на восход.
Птицы с неба не раз отдыхать опускаются,
Совершая над ширью твоей перелет.
Не обнять богатырской твоей поясницы
Рекам, славным длиной и обилием вод,
И с великим народом твоим не сравнится
Ни один во вселенной живущий народ.
Сокрушит твоя сила все злые напасти,
Землю солнце любви твоей светом зальет.
Ты воздвигла твердыню свободы и счастья
Где семья наших братьев-народов живет.
Честь великая дней своих встретить начало
В колыбели твоей, под напевы твои.
В каждом доме, где Пушкина имя звучало,
Дышит, свято хранима, и речь Навои{292}.
О, какою громадою дум обняла меня
Моя память у дальних твоих берегов!..
И увидел я меч твой карающий в пламени,
Под Москвой опрокинувший орды врагов.
И когда перед холода силою лютой
Птицы падают замертво в снег на лету,
Твои дети, могучие храбрые люди,
Гонят вражьи полки, как заря темноту.
Под лучами любви твоей солнце светлеет,
Под лучами любви твоей тают снега.
Но пред гневом священным твоим цепенеет
И во прах сокрушается сила врага.
И увидел я вражьи твердыни разбитые,
И услышал твой гром, грохотавший в бою,
Видел я, как орлы твои плыли над битвою,
И наполнился верой в победу твою!
О Россия! Россия! Твой сын, а не гость я.
Ты родная земля моя, отчий мой кров,
Я — твой сын, плоть от плоти твоей, кость от кости
И пролить свою кровь за тебя я готов.
1943