Среди доходных домов, превращенных после Октябрьской революции в коммуналки, был дом 21, расположенный на Гоголевском бульваре. Он был построен в 1902–1904 годах по проекту архитектора Льва Кекушева (четырехэтажный, в стиле модерн). Прежние многокомнатные квартиры, занимавшие три этажа (первый этаж – магазины), были превращены в коммуналки.
После революции в Москве на улице Пятницкой многие дома, в том числе дом Никиты Громова (17/4), были превращены в коммуналки. Среди поздних советских коммуналок – в бывшем сталинском элитном доме для сотрудников МГБ на Земляном Валу, 46. Привилегированным сотрудникам Министерства государственной безопасности СССР давали квартиры около 200 кв. метров, но после чисток и арестов многие семьи были выселены и большие квартиры стали коммуналками.
В Северной столице на Кирочной улице в 1905 году был построен дом Бака, в котором жил царский военный министр Александр Редигер. Потом здесь возникли коммуналки, подпольное казино, обитала Фаина Квятковская, автор песни «У самовара я и моя Маша». Там нашли старинный люк и «потайную комнату», где обнаружились документы Южной горнозаводской биржевой артели, размещавшейся в одной из комнат. д.ма в августе 1918 года.
Агитационный фильм «Уплотнение»
Когда началось жилищное уплотнение, то советская власть решила, что нужно продемонстрировать трудящимся, как именно она о них заботится. В стране хватало малограмотных и неграмотных, до запуска радиовещания были еще годы, и поэтому решили снимать фильмы-агитки – одним из первых стало «Уплотнение» по сценарию наркома А.В. Луначарского.
«Уплотнение» снималось в 1918 году в Петрограде под эгидой Петроградского кинокомитета (входившего в состав Наркомпроса – Народного комиссариата просвещения РСФСР) под руководством профессора Дмитрия Лещенко.
Режиссером «Уплотнения» был Александр Петрович Пантелеев, актер Александринского театра, который с 1909 года снимал фильмы. В картине снимались сам глава кинокомитета Дмитрий Лещенко, сыгравший профессора Хрустина (наверное, дореволюционного самого себя), в квартиру к которому вселяют семью рабочих. Главу семейства, слесаря Пульникова, сыграл известный актер Александринского театра Иван Лерский-Далин. Появившийся в самом начале фильма Луначарский – это просто нарком, который написал сценарий и выделил средства на сьемки, то есть просто один из культурных вождей советской власти, сыгравший самого себя.
Сюжет 56-минутного фильма простой и поучительный: в большую профессорскую квартиру вселяют семью рабочих, переселив их из сырого подвала. Поначалу родным профессора все это кажется кошмаром, они не могут понять, как же им жить дальше. Но потом оказывается, что сам профессор – человек с понятием, с уважением относится к рабочему классу и даже читает лекции в рабочем клубе, а младший профессорский сын, несмотря на разницу в манерах, по уши влюбляется в симпатичную дочку рабочего, которая к нему благосклонно относится. А друзья рабочего ходят к нему в гости, и профессор слушает их разговоры о всеобщем равенстве. Все будут счастливы, и никаких проблем с уплотнением нет. Вот такая наглядная агитка, премьера которой состоялась 7 ноября 1918 года. На афише были изображены обнимающиеся рабочий и профессор.
До наших дней не дошло ни одной прокатной копии. Да и вряд ли их в том революционном 1918 году было изготовлено много – показывать особенно было негде, часть частных кинотеатров закрылась и с прокатом были проблемы. Само «Уплотнение» стало со временем полузабытым эпизодом ранней советской истории и агитации, посвященной коммуналкам.
Коммуналки в монастырях
Большевики после прихода к власти начали борьбу с религией и церковью. 20 января 1918 года Советом народных комиссаров был принят. д.крет об отделении церкви от государства. В городах (позже, после победы в Гражданской войне), в селах и деревнях развернулась яростная антирелигиозная пропаганда, при поддержке властей стали отнимать монастыри и церкви.
Часть из отобранных зданий была использована для учреждений и складов, другая часть (причем даже старинных московских монастырей с долгой известной историей) – отдана под устройство коммунальных квартир. Многие церковные строения были превращены в скопище маленьких комнаток, где в тесноте ютились люди, а вещи приходилось сваливать у стен либо класть на самодельные полки. Никакие большие шкафы и кровати, комоды и другая громоздкая мебель в такие каморки не влезала, поэтому интерьер был простым, незамысловатым и бедным. В некоторых коммунальных квартирах из-за их несоответствия первоначальному назначению и техническим возможностям помещения были проблемы как с туалетами, так и умывальниками и ванными, которые прежде были вовсе там не предусмотрены.
Так, в кельях Рождественского монастыря, основанного в 1386 году, были устроены коммунальные квартиры. Со временем все ветшало (деревянные полы и прочее), но одно время, по воспоминаниям очевидцев, жильцы этих коммуналок были счастливыми обладателями небольших собственных огородиков, которые находились за бывшими кельями и монастырской стеной. А вот мыться жильцам приходилось ходить в Сандуновские бани, которые тогда не были еще элитными и дорогими.
Как пытались отстоять свою жилплощадь
Попыток вооруженных противостояний «захватчикам» было мало – бывшие офицеры, не ставшие сотрудничать с большевиками, большей частью уехали, дельцы старались вывезти ценности и сами уехать за границу, тем более что оставаться было опасно. Поэтому вместо вооруженных конфликтов с представителями тех самых делегаций – комиссий по уплотнению – те «бывшие», у которых еще имелись «ценные средства убеждения», делали попытки кулуарно решить вопрос своего «неуплотнения» с ответственными хваткими и жадными товарищами.
Некоторые специалисты надеялись на свою незаменимость, как профессор Преображенский в знаменитом «Собачьем сердце» Михаила Булгакова. Его весьма своеобразные медицинские услуги действительно могли быть востребованы на первых порах.
Хуже было творческой интеллигенции, которой приходилось доказывать свою новую советскую идейность представителям властей. Пару таких эпизодов с безжалостным сарказмом очевидца описала Зинаида Гиппиус в своих «Дневниках»:
«1919 год, 8 сентября. Петроград.
Всеобщая погоня за дровами, пайками, прошениями о невселении в квартиры, извороты с фунтом керосина и т. д. Блок, говорят (лично я с ним не сообщаюсь), даже болен от страха, что к нему в кабинет вселят красноармейцев. Жаль, если не вселят. Ему бы следовало их целых „12“. Ведь это же, по его поэме, 12 апостолов, и впереди них „в венке из роз идет Христос“!
X. вывернулся. Получил вагон дров и устраивает с Горьким „Дом искусств“. Вот. д.а писателя (первоклассные, из непримиримых) в приемной комиссариата Нар. просвещения. Комиссар К. – любезен. Обещает: „Мы вам дадим дрова; кладбищенские; мы березы с могил вырубаем – хорошие березы“. (А возможно, что и кресты, кстати, вырубят. Дерево даже суше, а на что же кресты?)
К И.И. тоже „вселяют“. Ему надо защитить свой кабинет. Бросился он в новую „комиссию по вселению“. Рассказывает: „Видал, кажется, Совдепы всякие, но таких архаровцев не видал! Рыжие, всклокоченные, председатель с неизвестным акцентом, у одного на носу волчанка, баба в награбленной одежде… ‘Мы – шестерка!’, а всех 12 сидит“.
Самого Кокко (начальник по вселению, национальность таинственна) – нету. „Что? Кабинет? Какой кабинет? Какой ученый? Что-то не слыхали. Книги пишете? А в ‘Правде’ не пишете? Верно с буржуями возитесь. Нечего, нечего! Вот мы вам пришлем товарищей исследовать, какой такой рентген, какой такой ученый!“
Бедный И.И. кубарем отт. д. выкатился. Ждет теперь „товарищей“ – исследователей».
Поэтому для того, чтобы избежать жилищного «уплотнения», большинству поэтов и писателей, актеров и исполнителей приходилось наглядно демонстрировать в своем творчестве «новую идейность» и одновременно искать знакомых и сочувствующих себе среди представителей новой власти.
Ставшим же «привилегированными гражданами» представителями властей выдавались специальные охранные грамоты – «окончательные бумаги», которые позволяли им сберечь не только жилище, но и то, что в нем находится, – например, свою библиотеку и личные архивы.
Часто получение или не получение этого документа совсем не зависело от заслуг и талантов человека: одному повезло, другому нет. Так, этот. д.кумент был выдан Максимилиану Волошину, а Михаил Булгаков не получил и поэтому обитал в коммунальной квартире № 50 по Большой Садовой, дом 10, где помимо писателя и его жены проживало еще 16 человек.
Непригодны для проживания
В 1921 году в столице непригодными для проживания признаны более трети – 37 % домов! Причиной такого состояния был в основном бытовой вандализм новых жильцов, которые в бывших особняках и доходных домах разбирали полы, разрушали водопровод и канализацию, совершенно не заботились о жилых помещениях, потому что это «было не ихнее…»
Одной из проблем советских коммуналок была ванная, превращенная либо в жилую комнату, в которой спали по очереди, либо в склад, и поэтому принять душ было невозможно. При этом на кухнях вода часто капала из крана, и в коммуналках были бесконечные споры, кому идти за водопроводчиком и платить ему. Это привело в конце 1920-х – начале 1930-х годов к проблемам с банями, точнее – к трудностям помыться без очереди, описанными в рассказах Михаила Зощенко.
Израиль Григорьевич Гельман, врач, специалист в области профессиональной медицины и гигиены, участник революционного движения в России, с 1919 по 1923 год заведовавший жилищно-санитарным подотделом Народного комиссариата здравоохранения РСФСР, летом 1921 года отмечал в газете «Правда», что «психологической основой этой безответственной эксплуатации и грабежа народного достояния является всеобщее чувство неуверенности в праве длительного прочного пользования жилищем. Убиты стимулы сохранения жилища, бережного к нему отношения, любви к нему. Психология обывателя осталась прежняя. Чтобы что-нибудь делать, о чем-нибудь хлопотать, надо ему быть уверенным, что он же этим в той или иной форме сможет воспользоваться».