Как правило, подобное развитие событий, характеризующееся резкой эскалацией вооруженного насилия, характерно для кризисных ситуаций, пусковым актом которых стали насильственные военные действия, и особенно для кризисов, возникающих на основе механизма «оправдания собственной враждебности». В этих кризисах инцидент, как правило вооруженный, используется для возложения ответственности за конфронтацию на оппонента, вслед за чем следует заранее подготовленное крупномасштабное наступление.
Так, индо-пакистанский кризис (1971 г.) сопровождался мелкими приграничными столкновениями между индийской и пакистанской армиями[599]. Пакистан, неоднократно обвинявший Дели в целенаправленном, в том числе и военном, поощрении сепаратистского движения в Восточной Бенгалии, с 12 октября начал массированную концентрацию войск на и иди йско-пакистанской границе. В свою очередь обвинив Пакистан в агрессивных намерениях, индийская армия 21 ноября пересекла границу Пакистана и развернула широкомасштабное наступление, в ходе которого пакистанская армия потерпела поражение.
Примерами подобного рода кризисов в послевоенный период стали американо-доминиканский (1965 г.), американо-вьетнамский (1964 г.), сомалийско-эфиопский (1977 г.), кенийско-сомалийский (1963–1964 гг.) и другие кризисы.
К вооруженному конфликту нередко приводит применение вооруженной силы и в так называемых внутривоенных кризисах, развивающихся на основе механизма «постепенного втягивания в кризис». Особенностью этих ситуаций является то, что они возникают уже в ходе ведущихся вооруженных конфликтов из-за стремления одного из протагонистов вовлечь в противоборство другие, пока еще нейтральные страны и тем самым приобрести новых союзников, лишив оппонента военной помощи или ослабив военное давление на себя, а также в тех случаях, когда воюющие стороны за счет военных успехов стремятся достичь наиболее выгодных позиций в уже ведущемся или предстоящем переговорном процессе.
Последнее было характерно для острых внутривоенных американо-вьетнамских кризисов (1968, 1969, 1971, 1973 гг.).
Острые внутривоенные кризисы с широкомасштабным применением вооруженного насилия возникали и в ходе ирано-иракской войны 1980–1988 гг. Это было связано с тем, что оба протагониста постепенно втянулись в ведение войны на истощение, непосредственно влиявшей на их политические и экономические отношения с соседними государствами.
Так, иракское руководство для ослабления экономической мощи противника стало препятствовать экспорту иранской нефти в другие страны через Персидский залив. Весной 1984 г. иракская авиация стала наносить удары по танкерам, в том числе и других государств, перевозившим иранскую нефть в Персидском заливе. Иран ответил ударами по судам Кувейта и Саудовской Аравии, оказывавшим помощь Ираку.
С сентября 1987 г. начался новый этап «танкерной войны», получивший название «минная война» из-за массированных установок Ираком и Ираном мин на путях перевозки нефти[600]. Кроме того, с начала сентября 1987 г. иранцы, используя маневренные и малозаметные средства, начали регулярные нападения на торговые суда, перевозившие нефть из стран, поддерживавших Ирак. В результате возникших для арабских государств Персидского залива внутривоенных кризисов сложились предпосылки для интернационализации конфликта.
В ходе вооруженного конфликта между Ираком и многонациональными силами (1991 г.) в ночь с 17 на 18 января Ирак нанес ракетами «Скад» провокационный удар по Израилю. В последующем ракетные удары со стороны Ирака были нанесены и по Саудовской Аравии. Их целью являлось спровоцировать ответные действия со стороны Израиля и Саудовской Аравии и на этой основе мобилизовать поддержку, в том числе и военную, других арабских стран.
Своими особенностями характеризуется угроза применения ядерного оружия в качестве крайнего средства принуждения оппонента к уступкам, которая может быть явной или подразумеваемой.
Явная угроза применения ядерного оружия выражается в официальных или полуофициальных заявлениях о подобных намерениях. Так, президент США Д. Эйзенхауэр в начале 1953 г. намеревался «косвенным образом» дать знать китайскому или северокорейскому руководству: если переговоры о перемирии не возобновятся и на них не будет достигнут прогресс, Соединенные Штаты будут «действовать решительно, без ограничений в вопросах использования оружия… Мы не будем считать себя связанными никаким мировым джентльменским соглашением»[601]. В условиях, когда противостоящая сторона (КНР) знала о том, что американские атомные боеголовки находились на о. Окинава, эта угроза звучала как достоверная. В результате ход переговоров был значительно ускорен и вскоре завершился подписанием соглашения.
Во время Тайваньского кризиса 1954 г. начальники штабов родов американских вооруженных сил на совещании 12 сентября рекомендовали начать военные действия против Китая, включая применение атомных бомб. В последующем угроза применения атомного оружия против КНР в случае эскалации военных действий неоднократно звучала из уст государственного секретаря Д.Ф. Даллеса[602]. Реальность осуществления этой угрозы сыграла значительную роль в деэскалации Тайваньского кризиса.
В свою очередь в ходе Суэцкого кризиса 1956 г. Председатель Совета Министров СССР Н. Булганин 5 ноября направил телеграммы английскому, французскому и израильскому правительствам, в которых говорилось, что Советский Союз готов использовать силу для разгрома агрессора и восстановления мира. Телеграммы содержали слабо завуалированную угрозу использовать ядерные ракеты против Лондона и Парижа, если франко-английские войска не будут отведены из Суэца[603]. Несмотря на недостаточную достоверность подобной угрозы[604], потенциальная возможность такого сценария, а также давление со стороны США привели к деэскалации кризисной ситуации.
Наглядным примером подразумеваемой, но от этого не менее значимой угрозы применения ядерного оружия стал Карибский кризис 1962 г. Реальная опасность глобального ядерного столкновения в случае эскалации кризисной ситуации побудила обе противостоявшие стороны к особой осторожности в выборе своей кризисной политики, и прежде всего в отношении тех или иных военных мер. Кризис завершился урегулированием проблемы.
Глава 11.Перерастание кризиса в вооруженный конфликт
В том случае, если военно-политические кризисы развиваются по принципу «оправдания собственной враждебности» и используются в качестве повода для развязывания заранее подготовленных военных действий, они неизбежно перерастают в вооруженный конфликт.
Однако значительно чаше основные причины возможного перерастания военно-политического кризиса в вооруженный конфликт следующие: неправильная оценка одним или обоими оппонентами соотношения военных сил, а также подлинных намерений оппонента; характер отношения военно-политического руководства государств-участников кризиса к перспективе его перерастания в вооруженный конфликт; ограниченность политических средств для разрешения кризисной ситуации, а также ряд политико-психологических факторов, оказывающих непосредственное влияние на качество принимаемого решения.
В большинстве кризисов, которые завершились войной или вооруженным конфликтом, лидеры государства-инициатора в значительной степени неправильно оценивали соотношение военных сил между собой и оппонентами. Они были уверены в победе в случае перерастания кризиса в вооруженный конфликт, а в некоторых случаях, к примеру в корейском кризисе 1950 г., они предполагали, что поражение противника не потребует значительных затрат и не вызовет больших потерь.
Так, в ходе китайско-индийского кризиса (1962 г.) решающее влияние на выбор Д. Неру так называемой «передовой политики», то есть занятия спорной территории явочным порядком, через развертывание сети индийских военных постов, оказала его убежденность в боеготовности индийской армии. Она основывалась на соответствующих докладах министра обороны К. Менона, а затем сменившего его на этом посту М. Каула. Поэтому Неру, выступая в Народной палате, неоднократно говорил о том, что индийская армия готова к любым испытаниям, в том числе к отражению совместного военного выступления Китая и Пакистана[605].
Однако полевые командиры индийской армии, знавшие о реальном положении дел, не сомневались в подавляющем военном превосходстве Китая на спорных территориях. На основе их информации генеральный штаб индийской армии в 1959–1961 гг. подсчитал, что в спорном Ладакхском районе, к примеру, китайцы обладали десятикратным преимуществом в военных силах, не говоря уже о более выгодном состоянии транспортных коммуникаций. В апреле 1961 г. генеральный штаб доложил министру обороны о том, что, «если китайцы захотят осуществить крупное вторжение на нашу территорию на избранных направлениях, мы не сможем помешать им осуществить это»[606]. В июне того же года они рекомендовали эвакуировать ряд недавно оборудованных военных постов до тех пор, пока авиация не будет в состоянии доставлять к ним необходимое количество снаряжения и продовольствия. В конце сентября 1962 г. генерал У. Сингх, командир XXIII армейского корпуса, безуспешно пытался убедить высшее командование в необходимости отвести свои силы к югу от линии Макмагона из-за невозможности их полнокровного снабжения[607].
Индийские полевые командиры не сомневались, что Китай рано или поздно ответит силой на попытки размещения индийских военных постов на спорной территории. Однако их возражения учтены не были. Более того, офицеров, не согласных с избранным военно-политическим курсом, увольняли из армии. На их место ставились лица, не способные возразить против принятых руководством страны решений.