В этом отношении российский вариант социализма может быть проверен своей верой в науку и своим отношением к ней. Престиж ученого и инженера никогда не был выше в российской истории, чем во время советского периода, и для многих режим открыл двери в науку. Здесь его правители были реалистами и прагматиками. Рассматривая их речи буквально, Запад был несправедлив, ощущая в этом враждебность. Современная Россия с ее тоской по дореволюционным временам находится гораздо дальше от Запада, чем большевики.
«Нашим либералам нечем похвастаться, кроме разрушения этих достижений. Российское будущее должно строиться на основе сохранения и развития достижений прошлого. Преемственность должна сохраняться, даже если определены новые задачи. Сейчас эта связь с прошлым нарушена. Но однажды она восстановится. Это не означает возвращения к доили постреволюционному прошлому. Спросите, что было дорого для вас в прошлом, что должно быть продолжено или сохранено и что поможет вам встретить будущее...
Если прошлое не содержит ничего позитивного, тогда не существует никакого будущего и ничего не остается, кроме как «забыться и забыть»...
Те, кто хочет стереть XX в. - эру великих катастроф, - должны также попрощаться и с великой Россией».
Межуев остается убежденным в том, что российская революция 1917 г. однажды тоже получит признание, как и революции на Западе, - признание, которое, наверное, откроет путь к истинному возрождению России.
Приведенные нами отрывки - не что иное, как подведение итога длинного и бесстрастного выступления Межуева. Он не историк, и у него есть проблемы с интерпретацией. Термины «социализм», «большевизм» и «коммунизм», а также целый ряд идей о революции происходят из терминологии и подхода, которые должны измениться. Однако они означают настоящий вызов «нигилизму», и мы присутствуем при начале битвы за историю, как попытки нации, находящейся в муках болезненного упадка, заново обрести свою идентичность и открыть будущее.
Хорошо известно, что история - это предмет постоянного пользования и жесткого обращения. Слушая рассуждения не-историков о том, как важно для нации объективное историческое знание в дни мучений и в свете славы, очень необычно в наш медиа- и компьютерно-доминирующий век останавливаться на настоящем. Но мгновение - это миг, и оно прошло, а история осталась. Она продолжает давать нам строительный материал для будущего, неважно, прочный или дефектный. Она составляет основу, на которой покоится нация, и которая ее усиливает. Не такой уж абсурд верить в то, что у истории, наряду с другими прикладными науками, есть практическое измерение - даже если оно и не дает немедленных, гарантированных решений.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Название этой книги раздражало и раздражает некоторые умы, формировавшиеся в годы холодной войны и жаркой атмосферы. Ведь по сути век не был советским, хотя Советский Союз и сыграл в нем особую и весьма значительную роль. Однако, даже ненавидя царившую систему, нельзя не признать, что без жертвенности и громадного вклада тех, кто жил, созидал и творил под гнетом одного из самых одиозных режимов, история Европы и всего мира выглядела бы в наши дни совсем иначе.
1914-1917 гг. - мучительное испытание России Первой мировой войной. Следом, как землетрясение, падение царизма - и страна оказалась подобно перышку на ветру. В 1917-м, охваченная всеобщим ощущением свободы, она вступила в новую эру кризисов, когда никто не знал, что делать и как преодолеть усиливающуюся разруху и обрести обновленную государственность.
Решение, названное Октябрьской революцией, отнюдь не являлось идиллическим установлением закона и порядка. Это был чрезвычайно смелый прыжок в неведомое, попытка вновь соединить раздробленные частицы социального уклада в целостную государственную систему, которая - совершенно очевидно - не могла быть простым видоизменением старой.
То, что было создано, просуществовало 75 лет. «Советское столетие» оказалось на 25 лет короче XX века. Крайне запутанное и часто слишком тягостное для простых граждан, оно прошло различные стадии, разительно отличающиеся одна от другой. Но все они претендовали на то, что представляют собой некую идеологическую идентичность - «советский социализм». Именно эти два слова в поисках ответа на вопросы, социализм ли это и если нет, то что, порождали длительные дискуссии и идеологические сражения.
Западное несколько примитивное понятие тоталитаризма, претендующее на то, чтобы подходить ко всем замочным скважинам и открывать любые двери, близко соответствует содержанию одной главы советской истории и данной книги, но совершенно не подходит для другого - более значимого - периода. Оно хорошо - пусть с оговорками - передает сущность сталинизма, но совершенно неприменимо к режиму, который пришел ему на смену. Оно не предоставляет убедительного инструментария для понимания предшествующих и последующих глав данной книги, а также ее итога. Причина - в бедности самого термина, не предусматривающего внутри себя никаких социальных сдвигов, без которых нельзя представить, почему, в конце концов, тоталитаризм перерождается во что-то иное. Однако оставим эти надоевшие софизмы и вернемся к содержанию книги.
В советской эпохе начиная с 1917 года до сих пор остается много неясного. Так, на сцене, открытой для всеобщего обозрения, стояли стратегические ходы Ленина и его партии. Их лозунги были призваны сплотить народ. Решению же кардинальных и других не менее, как теперь принято говорить, судьбоносных вопросов (брать или нет власть? идти ли на подписание Брестского мира с Германией?) всегда предшествовали внутрипартийные дебаты.
Если это так, то Октябрьская революция и большевистский переворот произошли практически открыто. Но все произошедшее, оказалось, имело и другой - параллельный - сценарий, разыгранный за кулисами сцены. Под прикрытием большевизма Иосиф Сталин - хотя публично он не играл никакой выдающейся роли - поднялся на вершину партийного руководства. Уже одно это набросило зловещую тень на развитие российской революции, хотя в то время почти никто не предвидел ужасных последствий происшедшего. Проще говоря, дело не в личности Сталина, а в той программе, которую он вынашивал в своем сознании. Она не была ответом на проблемы взбудораженной страны, а была направлена на внутреннее удовлетворение сложного, психически неуравновешенного индивидуума.
Здесь мы уже в состоянии ухватить главную черту разворачивающейся революционной драмы. Октябрьская революция была порождена глубоким кризисом, в котором очутилась царская Россия, и стремилась преодолеть его последствия, однако сама породила кризис.
По мере того как революция, претворяя в жизнь свою программу и свое видение, пыталась оживить страну, в ее тени - как мы уже установили - из политических традиций вырос особый дополнительный фактор, являвшийся носителем иной, альтернативной системы, который далеко не отвечал нуждам и потребностям текущей революционной драмы. И под широкими крыльями «великой октябрьской» можно разглядеть тень другой, появившейся одновременно с ней, соперничающей системы, призванной удовлетворять психологические нужды одной личности. Одна революция фактически породила две - не одну - системы. И кое-кому из стоявших у ее руля спустя некоторое время это стало ясно...
Однако в каком смысле носителем этой соперничающей системы был Сталин?
Только с позиции удовлетворения собственных амбиций и стремлений.
Они почти сразу же сделали его врагом Владимира Ленина и его партии; а вскоре созрела и решимость уничтожить большевистскую (коммунистическую) партию и заменить ее «восхваляющим и аплодирующим» сборищем, лишенным даже намеков на какие-либо права (ведь каждый мог лишиться жизни или очутиться в лагере, если будет замечено какое-либо сомнение в ведущей роли Сталина в революции).
Победоносный сталинистский переворот уничтожил всех,кто сыграл роль в октябрьской саге, и подменил ее своей собственной интерпретацией. Именно поэтому в настоящей книге рассказ начинается с периода сталинизма, обрисовывает его основные черты, и продолжается постсталинистской эрой, которая представляет собой уже совершенно иную систему, обусловленную вхождением страны в период лихорадочной урбанизации и широкомасштабной и совершенно свободной социальной мобильности.
С конца 60-х и на протяжении 70-х годов страна столкнулась с чем-то, вызывающим тревогу; с признаками грядущих бед. После 1917-го система прошла через ряд стадий, характеризующихся одновременно как возможностями обновления, трансформации и подъема, так и негативными тенденциями - замедлением экономического роста, повсеместным застоем, особенно в сфере политики, упадком и, наконец, крахом. Для историков и специалистов в других научных областях «советское столетие» предоставляет широкое поле для исследований; мы же стремимся ответить лишь на некоторые вопросы, и прежде всего на вопрос: чем же в действительности была советская система?
Эта книга - попытка провести читателя через все причуды советской системы и дать ответ на вопрос, как ее определить. Этот ответ найти очень трудно, если двигаться, как обычно, от прошлого к будущему. Поэтому, поговорив о сталинизме и «пройдя» через шестидесятые, мы вновь сменим направление и вернемся обратно к эпохе ленинизма, к сражениям Ленина со Сталиным, закончившимся победой последнего и установлением своего рода «азиатского деспотизма». Именно тогда мы лучше поймем, почему появление Сталина фактически означало одновременно и большевизм, и его отдающую душком худших дореволюционных моделей деспотизма альтернативу.
Лишь немногие из вождей большевиков быстро поняли, куда ведет столь своеобразное отождествление личности с системой. Ленин раскусил молчаливого грузина и, предварительно разгромив концепцию сверхцентрализованного Русского государства, в котором все прочие национальности вновь оказались обречены на угнетение, рекомендовал свергнуть Сталина с вершин власти. Понял это и Бухарин, правда, слишком поздно - в 1927 году он пророчески сказал: «Этот Чингисхан всех нас уничтожит».