Советско-польские дипломатические отношения 1918- 1939 годов в отечественной историографии — страница 7 из 21

Командирам и комиссарам принять все меры к тому, чтобы вполне понятная ненависть солдат Красной Армии к польским белогвардейцам ни в какой мере не распространялась бы на пленных. Пленные должны отправляться в тыл в той же одежде, в какой застало их пленение. Красноармейцы должны твёрдо усвоить, что пленный польский солдат уже не враг. Это в большинстве случаев мобилизованный рабочий или крестьянин Польши. Не оскорблять его нужно, а раскрыть ему глаза на весь позор нападения польских помещиков и буржуазии на русский народ. Быть беспощадным в бою – рыцарем по отношению к побеждённым – вот девиз борцов революции. С настоящим приказом широко ознакомить сражающихся против нас польских солдат.

Командующий армиями фронта

М. Тухачевский

Члены Реввоенсовета фронта

Смилга,

И. Уншлихт

Начальник штаба Генерального штаба

Шварц

Так сложилось, что вопрос о бесчеловечных условиях содержания российских военнопленных, который в первые годы после окончания войны был предметом неоднократных официальных протестов РСФСР по дипломатическим каналам, впоследствии продолжительное время оставался как бы на обочине двусторонних отношений и вне поля зрения советской дипломатии. Времена были жестокие, в Первой мировой и гражданской войне погибли миллионы людей. На фоне подобных гигантских катаклизмов смерть десятков тысяч солдат, к тому же ещё попавших в плен, видимо, рассматривалась лишь в качестве неприятного эпизода, как и вообще сама война с Польшей. После Второй мировой войны вопрос о пленных также не поднимался, поскольку в соответствии с действовавшей в то время установкой высшего партийного руководства считалось неуместным и политически вредным обвинять в чём-то Польшу, ставшую теперь близким союзником. И только лишь спустя 70 лет, в 90-е годы прошлого века, после облегчения доступа к архивам объективные исследователи и публицисты в своих статьях, появившихся в 1993–1995 гг., стали мало-помалу открыто говорить о страшной судьбе российских солдат в польском плену. При этом преследовалась цель обратить внимание российской и одновременно польской общественности, научных кругов обеих стран на существование во взаимоотношениях не менее острого и болезненного вопроса для России, нежели печально известная катынская трагедия для поляков. К этому времени исчез основной сдерживающий фактор: вместе с ликвидацией Организации Варшавского договора перестали существовать союзнические отношения между Россией и Польшей. Вопрос о трагедии в Катыни и вопрос о гибели российских пленных в польских лагерях – это две совершенно разные проблемы, которые должны решаться и решаются не в связке, а отдельно. Вместе с тем нельзя отрицать, что эти два вопроса действительно объединяет одна общая черта – гибель десятков тысяч людей. Только в этом смысле можно и нужно говорить об общности двух трагических эпизодов в истории двух стран.

Чтобы не создавалось впечатления, что приводятся только документы заинтересованной российской стороны, сошлёмся также и на нейтральный источник.

Делегация Ассоциации христианской молодёжи (сейчас ассоциированный член ООН – YMKA), посетившая Польшу в октябре 1920 года, свидетельствовала в своём отчёте, что советские пленные содержались в помещениях, непригодных для жилья, с окнами без стёкол и сквозными щелями в стенах, без мебели и спальных приспособлений, размещались на полу, без матрацев и одеял. К тому же, подчёркивалось в американском отчёте, в польской армии вошло в систему при пленении отбирать у сложивших оружие одежду и обувь. Так, в лагере при штабе 18-й дивизии, который довелось посетить американцам, пленные были босыми и вообще без одежды. В рабочих командах 40–60 % людей не имели белья и одежды. Раненых в лагере Тухоля не перевязывали по 2 недели. Смертность от ран, болезней и отмораживания была такова, что, по заключению американских представителей, через 5–6 месяцев в нем не останется никого.

Много аналогичного содержания документов хранится и в Центральном военном архиве в Варшаве. Приведём некоторые из них.

Рапорт представительства

военного министерства

в IV отдел министерства,

секция пленных

Полевая почта 53, 2 декабря 1920 г.

№ 145292/сан.

“Вследствие недостаточного питания, отсутствия одежды и плохих ниже всяких требований гигиены помещений пленные обладают настолько малой сопротивляемостью к всякого рода инфекционным заболеваниям, что подвергаются ими в массовом порядке, особенно они в высокой степени подвержены инфекции в тёмных и грязных помещениях при непосредственных взаимных контактах.

Сейчас постоянно усиливаются эпидемии возвратного и сыпного тифа. Очаги холеры остаются постоянными и по причине плохих условий не могут быть ликвидированы (распределительный пункт Брест-Литовск).

Вышеуказанное положение угрожает переполнением военных госпиталей. Следует считаться с тем, что все пленные (почти без исключения) подвергнутся указанным выше эпидемиям, а смертность среди них может достичь очень высокого уровня…

В целях предотвращения такого положения необходимо:

1. Обеспечить всех пленных на территории, бывшей ареной военных действий, полной солдатской нормой питания по списку «В».

2. Строгий хозяйственный контроль […] в целях исключения злоупотреблений.

3. Обеспечить пленных тёплой одеждой.

4. Обеспечить все рабочие отряды пленных соответствующими отапливаемыми помещениями, матерчатыми матрацами, сенниками и т. п.

Если вышеизложенные требования не будут выполнены, то следует считаться с фактом, что все пленные, находящиеся на территории, бывшей ареной военных действий, подвергнутся эпидемическим заболеваниям.

Подпоручик-врач

Рогульский

Рассказывая о назначении и работе концентрационного лагеря, его комендант Юзеф Камаль-Курганский честно признавался: «Чем больше заключённых передохнет, тем лучше будет жить в моей Польше».


И ещё один весьма характерный документ.

Ротмистр Тадеуш Томашевский. Варшава,

12 ноября 1920 г.

Командованию 1 дивизиона

военной жандармерии в Варшаве

“Докладываю, что, будучи направленным по приказу командования военной жандармерии в Пулавы для участия в комиссии по проверке эскадрона 2 военного дивизиона, обнаружил следующее: большевистские пленные распределительной станции в Пулавах, барак которых находится рядом с бараками эскадрона… жестоко голодают, что заставляет их собирать на помойке гнилой картофель и очистки.

По словам командира эскадрона, эти пленные с большой жадностью поедают крошки хлеба в помойке, которым кормят домашнюю птицу, и даже отнимают у собак обглоданные кости, что свидетельствует о последней стадии голода.

По мнению командира эскадрона поручика Метцгера, это является следствием халатных и неумелых действий руководства распределительной станции.

Одновременно среди пленных наблюдается большая смертность.

О вышеизложенном докладываю в порядке информации и получения дальнейших указаний.

Томашевский,

ротмистр

Пленный красноармеец и польский мальчик в военной форме. 1920 г., окрестности Варшавы. Польский Музей истории фотографии.


Известно, что по условиям существования в них военнопленных эти лагеря явились предтечами нацистских концентрационных лагерей смерти.

Однако польская сторона не желает признавать этот документально подтвержденный факт и весьма болезненно реагирует, когда в российских СМИ появляются заявления или статьи, в которых упоминаются польские концентрационные лагеря. Так, резко негативную реакцию Посольства Республики Польша в РФ вызвала статья Дмитрия Офицерова-Бельского доцента НИУ Высшей школы экономики (Пермь) под названием “Равнодушно и терпеливо” (05.02. 2015. Lenta.ru)[66].

В этой статье российский историк, анализируя непростые польско-российские отношения, назвал польские лагеря для военнопленных концентрационными лагерями, а также назвал нацистский лагерь смерти Аушвиц Освенцимом. Он тем самым якобы бросил тень не только на польский город Освенцим, но и на польскую историю. Реакция польских властей, как всегда, не замедлила себя ждать.

Заместитель польского посла в Российской Федерации Ярослав Ксёнжек в письме в редакцию «Lenta.ru» заявил о том, что польская сторона категорически возражает против применения определения «польские концлагеря», ибо оно никоим образом не соответствует исторической правде. В Польше периода 1918–1939 гг. такие лагеря якобы не существовали.

B период 2000–2004 гг. российскими и польскими историками, в соответствии с Соглашением Росархива и Генеральной дирекции государственных архивов Польши, подписанным 4 декабря 2000 г., был подготовлен сборник документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 г.» (далее сборник «Красноармейцы…»).

Этот 912-страничный сборник в России был издан тиражом в 1 тыс. экземпляров[67]. В нем содержится 338 исторических документов, раскрывающих весьма нелицеприятную ситуацию, царившую в польских лагерях для военнопленных, в том числе и в концентрационных. Видимо, по этой причине польская сторона не только не издала на польском языке данный сборник, но и приняла меры по скупке части российского тиража.

B сборнике «Красноармейцы…» представлен документ № 72, именуемый:

«Временная инструкция для концентрационных лагерей военнопленных, утвержденная Верховным командованием Войска Польского».

Приведу небольшую цитату из этого документа: «…Вслед за приказами Верховного командования № 2800/III от 18.IV.1920, № 17000/IV от 18.IV.1920, № 16019/II, а также 6675/San. издается временная инструкция для концентрационных лагерей… Лагеря для большевистских пленных, которые должны быть созданы по приказу Верховного командования Войска Польского № 17000/IV в Звягеле и Плоскирове, а затем Житомире, Коростене и Баре, носят название «Концентрационный лагерь для военнопленных №…».