Цинизм ситуации и простота схемы меня умилили. Справедливость, равенство и братство в самой свободной стране мира открылись мне очередной непарадной стороной.
А мой наставник задумчиво прихлебывал свое питье, рассматривая молчаливых, но улыбчивых барышень в белых одеждах, суетящихся по ту сторону раздачи.
— Как у тебя отношения с операми складываются? — спросил он меня, отвлекшись от созерцания моих кормилиц.
— Пока никак, — честно ответил я, — Руки до них пока не доходили. Так, в столовой мельком и по именам даже не всех знаю, — Отдельные поручения им направляю, но толку пока никакого.
— Вот это плохо! Это Данилин с Захарченко могут меж собой хоть языками, хоть зубами цепляться, а тебе с операми дружить надо. Особенно сейчас. Ты только наглеть им не позволяй.
Каретников толково наставлял меня, щедро выдавая зерна без плевел, выдавая и без того давно известные мне истины.
— Но имей в виду, когда надо кого-то из оперов взбодрить или на место поставить, обходись своими силами, начальству не фискаль. Если правильно сумеешь с операми отношения выстроить, сильно себе хлопот убавишь. И думай, Сергей, какой информацией с ними можно делиться, а какую лучше придержать. Информация, она штука обоюдоострая.
Мой советчик помолчал и, отхлебнул свежего варева уже из другой кружки, которую со свежезаваренным питьем ему подала улыбчивая прелестница с ямочками на щеках.
И потребовал.
— Вот что, Сергей, ты принеси мне дело по серии. По всем кражам. Все, какие есть материалы, принеси. Крутятся у меня мысли по прошлым нераскрытым.
Глава 4
Проснулся я у себя дома. Вчера мне все-таки удалось выполнить свое обещание, выданное начальнице. И даже два раза. И все оба раза от души. Но ночевать я все-равно пошел домой. Я еще из прошлой жизни твердо знал, что, если есть своё лежбище, то квартировать у женщины с неустроенной личной жизнью чревато. Прежде всего потерей свободы. Правда, потерей в обмен на устроенность той самой личной жизни и той самой женщины. На мой взгляд, это слишком уж неравноценный обмен. Если только при виде этой женщины тебя не бьет волнительный озноб и не расслабляются, как тающий воск, все члены организма. За исключением одного. Н-да…
В отсутствие Ахмедханова, вдруг заболевшего какой-то сердечной болезнью, оперативки стали проходить более спокойно. Но и без него личному составу следственного отделения начальствующий майор Данилин спуску не давал. Нарушители УПК и волокитчики исправно и в достаточных количествах получали крупной соли и жгучего перца под хвост. Меня пока-что барская строгость обходила стороной. Равно, как и барская любовь. Но я и поводов для нареканий пока вроде бы не давал. Впрочем, о чем это я?! Если начальству вдруг приспичит взбодрить меня, то меньше всего его будет заботить наличие какого-либо повода.
— Что у тебя там по срокам, Корнеев? — дойдя до меня по кругу, упер мне в переносицу взгляд суровый майор, — В делах своих еще не заблудился?
— Не заблудился, Алексей Константинович! — изобразил я бодрое выражение лица, поднявшись со стула, — У меня всё в пределах дозволенного! — я постарался не заметить, как на эту вольность неодобрительно дернулась Зуева.
— Сегодня закончу с Брусенцовым по сто пятьдесят четвертой. Ознакомлю его с постановлением о прекращении и карточки сразу выставлю. Я его на десять вызвал! — бодро доложился я руководству по движению того скандального дела, за которое меня уже не раз пнули.
— Ну и слава богу! — Данилин потянулся за сигаретами, — А чтобы тебе скучно не было, вот, прими материал! — он толкнул мне по столешнице тонкую стопку казенных бумажек, сцепленных скрепкой.
— Дело это, как бы сказать, тухлое, — майор со злорадством зыркнул на меня, прикуривая, — Но я в тебя верю, ты у нас парень способный, справишься! Мне даже показалось, что Алексей Константинович где-то глубоко в душе надо мной веселится. Мелькнуло что-то такое в его глазах. А, может, мне это просто почудилось.
— Злодей внизу, в обезъяннике, тебе даже повесткой вызывать его не надо! Его пока по мелкому оформили, чтобы содержать в камере основания были. Так что ты зайди в дежурку, скажи, что он за тобой, а то они его в суд отвезут! — как-то уж слишком благодушно сообщил мне эту в общем-то немаловажную частность отец-командир. И смотрел он опять в этот момент на меня непривычно приветливо.
— Ты, Корнеев, разберись с этим засранцем со всем тщанием и прими по нему безошибочное процессуальное решение! — уже, как обычно сухо, повелел начальник.
— Есть разобраться и принять решение! — подчинился я требованию руководства. С облегчением и чувством глубокого удовлетворения понимая, что на этом мое общение с ним исчерпалось. По крайней мере, на ближайшие пару часов, так это уж точно.
Минут через пятнадцать утренняя оперативка благополучно завершилась и я направился в дежурную часть. Смена сегодня была хорошая, оперативным дежурным с утра заступил старлей Аскер-заде. Парень толковый и вполне грамотный. А самое главное, мы с ним ладили.
— Ты его сейчас заберешь? — поинтересовался Аскер, — Или, может, его через суд пропустить? Помдеж скоро мелких на рассмотрение повезет и твоего прихватит, если что.
— Не надо через суд! Если дело возбужу, то я его сам сразу и арестую. Или не арестую, — вслух сам с собой рассуждал я, — А из суда его нагнать могут. Дадут штраф и отпустят, ищи его потом!
— Жестокий вы народ, следаки! — с ухмылкой поцокал языком оперативный дежурный Аскер, — Вам лишь бы всех арестовать! И пофиг кого, хоть разбойника, хоть засранца!
Прозвучавшее второй раз за крайние двадцать минут слово «засранец», да еще в отношении злодея, который теперь числится за мной, меня насторожило. И я начал листать материал, который до этого просто держал в руках.
Сука! Вот ведь подсуропил мне начальник! Понятно теперь, почему он так мягко стелил. Наслаждался он, а я, дурак, в тот момент простодушно радовался, что меня не ругают! То-то он теперь потешается! Блин, да что-ж я такой везучий парень, ну почему, что ни говно, так оно всё непременно к моему берегу?! Н-да…
Из наспех собранного в прошлые дежурные сутки материала вырисовывалась в прямом смысле вонючая история.
Некий Вязовскин Алексей Мордухаевич, двадцати шести лет от роду, вчера в двадцать три часа сорок минут был задержан в общежитии завода «Прогресс» при весьма странных обстоятельствах. А обстоятельства в тех палестинах случились, не побоюсь этого слова, зловонные. После свадьбы своего приятеля, на которую этот персонаж Вязовскин был приглашен в качестве свидетеля со стороны жениха, он направился в гости к девушке. Которая также была свидетельницей на той же свадьбе, но только со стороны невесты. Барышню эту звали Зинаидой и фамилия у нее была Печенкина. Проникшись взаимной симпатией на почве совместного исполнения свидетельских полномочий, молодые люди решили продолжить общение в более интимной обстановке. И для того поехали они в заводское общежитие, где в комнате на двоих с соседкой и проживала мамзель Печенкина. Работавшая, к слову на «Прогрессе» комплектовщицей.
Опрошенная Зинаида Печенкина показала, что пригласила свадебного коллегу Вязовскина к себе в общагу, потому, что её соседка по комнате Евдокия Котенёва с утра уехала к родителям в деревню. Уехала на все выходные и аж до понедельника. А, значит, комната была свободна для общения с новым интересным и таким многознающим знакомым. Поскольку запасливый Алёша спиртным уже затарился, прихватив со свадебного стола бутылку водки, то дело встало только за закусью. Особо не мудрствуя, Зинаида дала Вязанкину ключ от комнаты, назвала её номер и показала, в какой стороне та находится. А сама направилась в ночной буфет общаги, предназначенный для жильцов, трудящихся на «Прогрессе» во вторую смену.
Но вот тут все пошло не совсем по тому плану, который выстроили свидетели Зина и Алёша. И, если Зинаида всё исполнила безукоризненно и успешно закупилась в буфете куском вареной курицы и полудюжиной беляшей, то Алексей свою миссию начисто провалил. Бездарно, да еще и со скандалом. С дурно пахнущим скандалом.
И я уже совсем тщанием принялся читать объяснение, отобранное у виновника ночных событий. Документ, кроме заполненной шапки, был исписан Алексеем Вязовскиным собственноручно. Подробно и обстоятельно. И даже не без художественных изысков. Мне почему-то подумалось, что автор этих шести страниц подвизается в каком-нибудь литературном кружке или несет общественную нагрузку по выпуску стенгазеты.
Итак, суммировав откровения Зинаиды и Алексея, я начал что-то понимать. Скорее всего, Вязовскина подвела его непреодолимая тяга к халявному гурманству и жадность до гастрономического дефицита. В силу своих свидетельских прерогатив и находясь в непосредственной близости от жениха и невесты, Алёша не отказывал себе ни в чем. А так как стол молодоженов деликатесами был укомплектован побогаче прочих, то и Вязовскин, пользуясь случаем, тоже не дал слабины. Упитанный Алексей и прежде отсутствием аппетита не страдал, а тут и вовсе отвязался. Фамилия обязывала…
Теперь же, задним умом он понимал, что погорячился. Что немного переборщил с потреблением заливных, жульенов и салатов всех четырех видов. Да еще в двойных, а то и в тройных экземплярах. А при воспоминании о жирном бисквитном торте и об, в одну харю съеденных тарталетках с черной и красной икрой, Алёша вполне ощутимо испытывал жуткие рвотные позывы. Он уже несколько раз порывался свалить домой или, хотя бы, скрыться в кустах и проблеваться, но эта дура Зинаида вцепилась в его левую руку, как клещ и непрерывно молола какие-то глупости, над которыми сама же визгливо смеялась.
Сжав в потной руке заветный ключ, брачный свидетель Вязовскин через три ступеньки рванул к указанной Зинаидой комнате. Попадающиеся навстречу ему аборигены, испуганно шарахались в стороны и прижимались к стенам. Его живот разрывался, раздувшись до невообразимых прежде размеров. Алексея чудовищно пучило.