Опять мы в дороге.
Какое наслаждение, говорил он, путешествовать всем вместе, втроем.
И город восхитительный. Какие ухоженные парки, сады и бульвары.
В институтском саду мы с Владо не раз находили четырехлистный клевер. Добрая примета!
До полудня и после полудня проводились обследования, с наступлением вечера доктор Булла показывал нам город.
Мы совершили прогулку к Дымбовице, посидели на ее берегу и покатались по живописным озерам.
Неделя пролетела быстро. Слишком быстро. Нам с Владо пришлось ехать домой, хотя мы видели, что он охотно присоединился бы к нам.
Ведь он мог бы и дома продолжать лечение…
Мы его уговаривали. Как-никак здесь он будет лечиться под наблюдением авторитетных врачей.
Вы правы, я постараюсь быть дома раньше, чем вы думаете.
Но перед самым нашим отъездом он опять приуныл.
Вам именно сегодня необходимо уезжать? Отложить нельзя?..
Когда нужно было ехать на вокзал, мы незаметно дали ему снотворное, чтобы легче было перенести отъезд. А с вокзала перед отходом поезда написали ему. Писали и с каждой большой станции по дороге.
Из его писем мы поняли, что его грызет тоска по родине и долго он не выдержит.
Лучше всего, писал он, если б ты приехала сюда и мы вместе махнули бы к Черному морю. Это заставило бы быстрей бежать мою холодеющую цыганскую кровь. Телеграфируй, когда приедешь!
Коротенькое письмецо, но слова разбросаны по всей странице.
Спустя четырнадцать дней меня вызвала доктор Асланова. Продолжать лечение можно дома.
Это его идея?
Приезжайте за ним, посоветовала она, он очень тоскует по дому.
Мариан по-прежнему считает, что эти поездки ничуть не помогли.
Ты не можешь так говорить, сопротивлялась я. Кто знает, что бы случилось, если бы мы все не перепробовали. И потом, я не верю, что состояние безнадежное.
Когда произошла та автомобильная катастрофа?
Но ведь болезнь не имеет к ней никакого отношения!
А все-таки когда?
Десять лет назад.
Работы у него было более чем достаточно. Университет, клиника, разные комиссии и комитеты дома и за границей и санаторий в Сежане.
Санаторию в Сежане он отдавал всю свою душу. Он стремился чаще бывать там, и если обстоятельства позволяли, то в конце недели мы убегали туда из Любляны.
Чудесные места! — любил говорить он, останавливая машину на обочине. Терпкая прелесть нашего Краса!
Крас всегда изумителен. Особенно осенью, когда вспыхивают дуб боровой и виноградная лоза.
Задняя стена нашего дома упирается в холм. До вершины Табора каких-нибудь двадцать минут. Он всегда обгонял меня, чтобы первым быть на вершине.
Эй, кричит он, мы опять очень удачно вышли, кресла нас поджидают!
Мы садимся на скалы — в наши кресла — и наслаждаемся пейзажем. Внизу раскинулась Випавская долина, вокруг горы. В хорошую погоду видны даже отдаленные Доломиты!
И когда возвращаемся домой, солнца еще предостаточно. Мы выходим на балкон и смотрим через границу в сторону Италии. В ясные дни, особенно после непогоды, видны даже море и контуры Градежа.
А потом мы работаем до самой ночи. Каждый у себя. Двери на общий балкон распахнуты, и дробный стук наших машинок причудливо смешивается.
Когда перестает стучать его машинка, я догадываюсь, что он пошел на кухню варить кофе.
Я на цыпочках пробираюсь на балкон и заглядываю к нему в комнату. Так и есть. Комната пуста, и дверь в кухню прикрыта.
Возвращаюсь к себе и продолжаю работать, будто ничего не заметила.
А вскоре на мои бумаги падает его тень. Словно солнце на мгновенье тускнеет.
Ох, как ты меня напугал! — шутливо кричу я.
Галантным жестом он приглашает меня на чашечку кофе.
Как жалко, сокрушался он, зажигая нам сигареты, что мы не можем здесь жить постоянно!
Я смотрела в раскрытое окно. Темно-зеленые сосны, невысокие терновые кусты и огненно-красные деревья. Точно языки пламени в зелени.
Конечно, жалко, но что поделаешь? Ты сам на себя столько взвалил. И целыми днями в дороге.
Пожалуй, ты права, я и в самом деле много взвалил на себя. Кое от чего можно бы и отказаться…
От чего, собственно? Откажешься от двух обязанностей, останутся еще двадцать две.
Ну зачем же преувеличивать, весело смеялся он.
Я преувеличиваю? Пожалуйста, считай: университет, клиника, санаторий, Общество университетских профессоров, академия, президиум Общества врачей, какие-то дела в Белграде, Загребе и кто знает где еще… а за границей: секретарь Американского общества фтизиатров, член Британского медицинского общества, эксперт Всемирной Организации Здравоохранения, да еще конгрессы, конференции, комиссии и семинары и так далее и тому подобное… У меня не хватало пальцев на руках.
Ну, ну, прервал он, ты же знаешь, что все это не требует от меня полной отдачи… Смотри, какой свет! Не двигайся, пожалуйста, я должен тебя сфотографировать!
И в один из таких субботних дней, когда мы ехали в свой тускул[6], случилось несчастье.
Центр города остался позади, и только я миновала Долгий мост, сразу увидела, как шедшая навстречу «альфа-ромео» пытается обойти маленький «фиат». Оба автомобиля находились еще довольно далеко, и шоссе было почти пустым. Места хватало всем.
И тут «альфа-ромео» на полной скорости стало заносить то влево, то вправо. Что с ним, он с ума сошел?
Видимо, водитель потерял управление. Машину бросало из стороны в сторону, и трудно было сказать, куда она метнется в следующий миг.
Я сбросила скорость и осторожно перевела машину в крайний правый ряд. Собственно говоря, я уже остановилась, когда он врезался в нас. Мне показалось, будто я пережила эту катастрофу еще до того, как она произошла, и будто мои страхи магнитом притянули к нам эту «альфа-ромео». Ведь дорога была пуста. Кругом достаточно места, взбесившийся автомобиль могло швырнуть в любую сторону.
Оглушительный грохот смятой стали и треск разбитых стекол.
Несмотря на шок, я видела, что он, сидевший рядом со мною, головой ударился о крышу автомобиля и вылетел на дорогу — дверца была сорвана.
Я бросилась к нему. И по сей день мне кажется, будто он пришел в себя сразу. Хотя позже он с трудом вспоминал этот эпизод. Или вспоминал неточно.
Милиционер прочел мне его показания, и меня поразило его утверждение, будто «альфа-ромео» была темно-зеленой, ведь она была ярко-красной!
В больницу его приняли с диагнозом: fractura baseos cranii[7]…
Подняв палец, Мариан прервала меня. Тише! Мускулы у нее на лице напряглись.
Кажется, он проснулся.
Мгновенно оказываюсь у двери и заглядываю в щелку. Затылком ощущаю горячее дыхание Мариан.
В комнате темно — шторы закрывают окна. Я скорее чувствую, чем вижу, что глаза у него открыты.
На цыпочках подхожу к постели. Мариан — с другой стороны.
Так и есть.
Он неподвижно лежит на спине. И его большие темные глаза широко раскрыты. Ему хочется говорить, но слышно лишь невнятное бормотанье.
Сейчас все пройдет, не беспокойся! — говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Видишь, кто приехал к нам в гости? — я улыбнулась и указала на Мариан. Целую неделю она пробудет у нас. Я отдам ей твою комнату, разрешаешь?
Он молча благодарит меня.
Белые руки Мариан — на его скрюченных пальцах. Тревожный взгляд ее — на напряженных мускулах его лица. Когда она поворачивается ко мне, я вижу в ее глазах слезы.
Нет, Мариан, неправда, он не безнадежен. Пойми, если мы хотим ему помочь, мы сами должны верить! Мариан, прошу тебя, перестань!
Мариан послушно отошла к окну и громко всхлипнула.
Да? Я повернулась снова к нему, к его глазам, которые хотят что-то сказать мне. Да?
Но я не могу ждать ответа, которого не будет. Я сама должна говорить, чтоб он не подумал, будто мне его жаль. Я должна что-то придумать. Что-то хорошее. Ох, как же я могла забыть, ты знаешь, Яра с детьми в Любляне!
И прихожу в себя, заметив, как вспыхивают его глаза. В них зажигаются огоньки.
И боюсь, как бы он не догадался, почему они в городе. Впрочем, он не догадается. Он радуется своим детям. Ждет не дождется, когда их увидит.
Он медленно, с усилием повернул голову к стене.
Его всегда успокаивало, когда я слегка массировала ему затылок. Так хорошо? Совсем хорошо? Доброй ночи, дорогой мой, спи! До свиданья!
Мариан удивленно глядит на меня.
Ты не считаешь, что лучше остаться в больнице? — спрашивает она и беспомощно разводит руками — где-нибудь здесь устроимся?
Нет. Ничего не случится. Пошли?
А когда я отпирала дверь квартиры — телефонный звонок. Пронзительный и зловещий.
Да, слушаю. Кто? Ах, это ты? Я с облегчением перевела дух и рукой прикрыла трубку, чтобы объяснить Мариан, кто это. Не из больницы. Брацо и Сека едут сюда.
А ты перепугалась? — весело спросила я ее, глядя на смертельно побледневшее лицо Мариан.
Мариан знает, что Брацо и Сека очень близкие нам люди. Она знает и ценит всех наших добрых друзей. Я хочу сказать, тех, кто еще остался.
Впрочем, для быстро развивающегося общества потребления стало характерным, что яркая личность, с определившимися культурными запросами и трудовыми навыками, оказывается подчас одинокой.
Иногда и молодые люди с трудом находят себя. Они суетятся и топают ногами. Где наше место, кричат, что нам делать? Кидаются из стороны в сторону.
Потом, может быть, успокаиваются. Утихают и приспосабливаются. Или не желают приспосабливаться и уезжают. Или даже превращаются в хиппи и на всю жизнь остаются младенцами. Или же…
А наших сверстников общество давно уже оттеснило в тупик и там о них позабыло. Мы общаемся, обсуждаем разные проблемы и удивляемся, что никому не нужен наш мозг. И мы продолжаем работать, хотя знаем, что многие подлинные ценности обесценены. Остались пустые фразы…