Первое толкование утверждает: как тот, кто видит свет, не спотыкается, а спотыкается тот, кто ходит ночью так и тот, кто творит добро и ходит в делах света, не подвергнется никакое беде, а кто творит злое, тот потерпит беду; посему вам нет нужды бояться, ибо мы не сделали ничего достойного смерти.
Второе толкование заявляет: если тот не спотыкается, кто видит этот свет, тем более не споткнется тот, кто пребывает со Мною, если только сам не отстанет от Меня. Посему и вы, пребывая со Мною, Светом истинным, напрасно боитесь.
Третье толкование: иные под «днём» разумеют время до страдания, а под «ночью» время страдания. Итак, говорит, доколе идёт «день», то есть пока ещё не настало время страдания, вы не споткнётесь, ибо не встретите гонения от иудеев, ни другой как-нибудь неприятности. А когда придёт «ночь», то есть страдания Мои, тогда вы смятённые соберётесь в одном домике из опасения иудеев. С того времени вы будете испытывать скорби и болезни, и много озлоблений и неприятностей. Когда Я — Свет — не буду уже с вами жить телесно, то обоймёт вас ночь скорбей.
Четвёртое толкование утверждает: день не может окончиться до своего конца. Он имеет двенадцать часов, и они должны пройти, что бы ни случилось. Дневной срок твёрдо установлен и ограничен. Ничто не может ни сократить, ни удлинить его. В Божественном распорядке времени человек имеет свой день, будь он короток или долог.
Ну и, в-пятых, немного изменённую версию этого толкования мы находим у Джона Макартура: «Пока Сын совершал волю Отца, Он находился в безопасности. Но скоро наступит время (ночь), когда по плану Божьему… Он «споткнётся» на смерть».
Мне же представляется, что Господь имеет ввиду, что «…для каждого дела есть свое благоприятное время, назначенное Богом. Тот, кто действует по благословению Божию и в определённое Им для этого время (««ходит днём»), тот «не спотыкается».
Господь как бы заявляет: «Нам нечего бояться, мы ходим днём! Не бойтесь, Отец Небесный всё совершит для славы Своей. Ничего не произойдёт «случайно», как бы во тьме. Мы не споткнёмся и не будем случайно убиты!» Я не думаю, что в этой простой и образной фразе нам нужно искать скрытый подтекст, а также «вторые и третьи» планы. Ученики боялись, а Господь их утешил и ободрил. Так и нам следует ходить во свете дня Христова и не бояться идти за Ним, исполняя волю Его!
2. Фраза Христа, сказанная Марии Магдалине: «Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшёл к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Ин. 20:17).
Тут вообще формируется целая богословская система. Якобы до восшествия к Отцу в небесное «святое святых» невозможно было женщине дотронуться до Христа, чтобы не осквернить Его.
Или другие утверждают, что до восхождения к Отцу Христос ещё был не вполне «в теле» и Мария могла испугаться, прикоснувшись к «привидению».
Третьи говорят, что до восхождения к Отцу Христос ещё не завершил нашего спасения, поэтому Марии было запрещено трогать Его, чтобы не помешать завершению искупления.
Мне же вновь представляется, что всё проще.
Христос как бы в шутку говорит: «Не время, гражданка, обниматься. Ещё будет сорок дней для объятий и бесед. Я ведь пока не восшёл к Отцу, так что не бойся — время есть. Ты лучше-ка вот что… Ты сбегай за учениками моими, а то ведь они так и прошляпят Моё воскресение в своей депрессии. Я уж и вознесусь к Отцу Моему и вашему, а они всё будут в печали сидеть…»
Проще надо быть… «Там где просто, там ангелов со сто!» — гласит присловие. Сложные тексты, конечно, требуют тщательного исследования, но простые фразы не нуждаются в дополнительной псевдобогословской нагрузке.
Так что, там где просто, там умище огромного роста! Так скажу я вам, дорогие мои…
68. Миф о праведности евших колосья и хлебы предложения
Все мы слышали проповеди на известный евангельский текст:
В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками. Некоторые же из фарисеев сказали им: зачем вы делаете то, чего не должно делать в субботы? Иисус сказал им в ответ: разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошёл в дом Божий, взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним? И сказал им: Сын Человеческий есть господин и субботы (Лк. 6:1–5).
Как правило, лейтмотивом этих проповедей становится нехитрая мысль о том, что фарисеи неверно понимали смысл субботы, а точнее — не понимали его вовсе. А Христос укорил их и защитил учеников. Дескать, они всего лишь кушать хотели, а вы, как фашисты этакие им кушать не разрешаете.
При этом нравственный посыл (можно в субботу делать добро) берётся совсем из другой ситуации, которая произошла неделей позже срывания колосьев.
Вывод после таких проповедей напрашивается сам собой: если хочется кушать — кушай даже в субботу, потому что человек важнее субботы…
Такой подход к толкованию истории о сорванных колосьях мне представляется мифичным. Ведь нельзя нравственный урок из другой истории привносить в эту. Да и не похоже, чтобы Христос очень уж хвалил учеников. Ведь не зря Он ссылается на историю, произошедшую с Давидом, уподобляя учеников сыну Иессееву. А Давид в той ситуации вёл себя весьма некрасиво, как некрасиво и неправедно повели себя и фарисеи, и ученики Христа.
К их действиям вполне применим чудесный глагол из современного арго: «накосячили». В той ситуации накосячили все, кроме Христа.
Во-первых, косяков наделал в своё время Давид. Приведём его историю в чудесном пересказе о. Якова Кротова (у меня лучше вряд ли получится):
Давид бежал от Саула, причём бежал благодаря сыну Саула, с которым дружил. Бежал один. Друзья присоединились к нему позже (1 Цар. 22, 1). Когда Давид выпрашивает у архиерея хлебушка в дорогу, он лгал, утверждая, что кто-то ждёт его снаружи.
Ахимелех подозрительно: «А что это Вы, Давид Иессеевич, утверждаете, что посланы царём по делу, а сами без формы?» — «А это для секретности, Ахимелех Ахитувович!».
«А что это Вы, Давид Иессеевич, отправляясь в поход не взяли на провиантском складе сладких пряников?» — «Дык и это для секретности, всё для неё проклятой, Ахимелех Ахитувович, Вы не поверите, сколько шпионов засело в отделе сладостей и пряников!».
«А что это Вы, Ваше превосходительство, по такому важному делу и без охраны?» — «Ну что Вы, Ваше Святейшество, куда же без охраны, есть охрана, мамой клянусь, сорок тысяч охранников по причине секретности притаились там… в засаде на поле Секретов в стране дураков».
«А как же твои молодцы будут есть святой хлеб, если они не говели, акафистов не читали, с жёнами, небось, спали кто во что горазд?» — «Ну что Вы, Ахимелех Ахитувович, мои молодцы завсегда готовы ко всякому повороту дел, они каждый день двадцать акафистов читают и с жёнами вместо чего другого по паре канонов прочитывают, так что не сомневайтесь, всё будет в лучшем виде, давайте хлеб поскорее, а то они в засаде помрут с голоду, премного Вами благодарны, а кстати, оружия у Вас не найдется?»
На этом месте даже идиот (а архиереи редко бывают идиотами, хотя мудрецами — вообще никогда) сообразил бы, что дело нечисто. Оставить роту в засаде и без провианта — ну, допустим. Но выскочить из дому без портупеи военному всё равно, что штатскому в одних подштанниках… Ахимелех ловко вывернулся из положения и предложил Давиду меч Голиафа, который в качестве почётного трофея хранился не просто в Храме, а ещё и завернутый в эфод — парадное облачение первосвященника. Твоя, так сказать, от твоих. Нам чужого не надо — твой трофей, забирай.
По комизму рассказ превосходит даже повести о лукавстве праотца Иакова, потому что Исаак и Лаван, которых дурил Иаков, вели себя как последние растяпы, а Ахимелех явно всё понимал и отбрехивался только, чтобы обеспечить себе алиби. А оно было ему ох как нужно, потому что весь разговор слушал свидетель, и свидетель преопасный, старший дворцовый пастух Доик. Более того, рассказ ещё и трагичен, потому что кончилось всё очень даже печально: Доик донёс, Ахимелеха и всех его родичей — население целого городка Номвы — вырезали, вместе с младенцами, и только чудом уцелевший сын Авиафар бежал к Давиду, захватив, между прочим, тот самый ефод, который служил ножнами мечу Голиафа…
…А врать хорошо? А подставлять первосвященника — не коварство? А поголодать, в конце концов, трудно? Это ж Палестина, это не Сибирь. Гефа, к царю которой направлялся Давид, это то ли нынешний Телл-эль-Меншийе, тогда это 35 километров к северу от Газы, то ли Телль-эль-Сафи, тогда это всего 18 километров от Газы. И не по пустыне, а через самые разнообразные сёла и города, где есть знакомые, где не все знают, в конце концов, о немилости, в которую попал Давид. Да ведь после этой истории Давид сколько времени благополучно прятался от Саула — и ничего, с голоду не помер.
Во-вторых, накосячили сами фарисеи. Приравнять к работе растирание колосьев (фактически эквивалент лузганья семечек) — это, доложу я вам, надо весьма больную фантазию иметь. Тяжелее диагноз можно поставить только тому, кто захочет предположить, что Божий запрет на работу касается и пережевывания пищи. Ведь челюстями тоже работа совершается…
Фарисеи вообще во все времена были горазды к выдумыванию разного рода запретов о которых даже Сам Бог не додумывался. От древних времён до наших дней фарисеи изощряются: то родительские деньги превратят в корван, то придумают субботний путь, то запретят рубашки с короткими рукавами, то презерватив греховным изобретением нарекут…
Их церкви напоминают странные сообщества, где люди отчего-то договорились считать грехом вполне нормальные вещи. Ну, представьте, что вы попали в общество, где запрещено носить носки. Грех это!