Ночь окутала леса, и холодный ветер усилился. Он гудел в кронах деревьев и в развалинах монастыря, словно предвещая бурю. Дорохов собрал всех своих всадников, каждый из которых был готов отдать жизнь за своего командира. Поручик знал, что в условиях ночной разведки любая мелочь могла стать решающей. И потому перед выходом он еще раз тщательно инструктировал каждого разведчика, как следует действовать, чтобы не попасться на глаза французам и, в то же время, получить сведения о них. Вскоре в ночи наши разведчики уже осторожно небольшими группами пробирались в разных направлениях, отслеживая перемещения неприятеля. Каждая группа всадников четко знала свою задачу. Одни направлялись к дороге, другие — к реке, третьи осторожно пробирались по ночному лесу, покрытому снегом. Прошло какое-то время, и гонцы от этих разведывательных групп начали возвращаться в наш штаб, принося вести, из которых постепенно складывалась картина вражеского замысла.
Ближе к двум часам ночи сам Дорохов тоже вернулся из разведки и доложил мне:
— Судя по всему, ротмистр, французы готовятся к атаке с двух направлений. Но выступят они не прямо сейчас, а на рассвете.
— Почему вы так решили, поручик? — спросил я.
— На каждом из направлений супостаты подходят и останавливаются примерно за три версты до монастыря и до переправы. На этих рубежах они копят силы. И они ложатся спать прямо на снег, не зажигая костров и выставляя очень сильное охранение. Близко к ним незаметно не приблизиться и точно их всех не пересчитать, но, их точно много. И мне кажется, что мы наблюдаем на каждом направлении примерно по кавалерийскому полку французов. На дороге стоят гусары, а к реке через лес подходят конные егеря, — ответил Дорохов.
Отметив на карте данные разведки, я согласился с Дороховым, что авангард кавалерии, отправленный Мюратом в ночь, имел намерения не атаковать сходу в темноте чумной монастырь, а лишь выдвинуться поближе к рубежу предстоящей атаки, которую французы все-таки, похоже, планировали начать с рассветом. Причем, демонстративным выдвижением кавалерийского полка по дороге с факельным шествием пехоты впереди, французский маршал явно старался отвлечь наше внимание. А в это время другой его полк перемещался в полной темноте в сторону реки. Туда осторожно сквозь лес по звериным тропам шли конные егеря, ведя лошадей в поводу. И, по-видимому, главный удар Мюрат планировал нанести именно с той стороны. Егеря накапливались скрытно, не разжигая огня. Стремительно атаковав вдоль речного русла, французы рассчитывали сначала быстро захватить нашу переправу и батарею, а уже потом — взять монастырь.
План противника прояснился. Но и мы времени не теряли. Заранее определив именно эти два направления, как самые угрожаемые, я отдал соответствующие приказы. И австрийские саперы, которых граф после завершения строительства деревянного моста через речку, оставил в моем распоряжении, продолжали работать, и пехотинцы помогали им. Действуя слаженно, они быстро срубали деревья и наваливали их друг на друга, создавая препятствия для кавалерии на узком речном берегу и на кромке леса между берегом и монастырем. А лед на реке мы дополнительно заминировали бочонками с порохом, хотя этот непрочный лед и без того вряд ли выдержал бы кавалерию.
В ночи раздавался глухой стук топоров, звуки падающих деревьев, лязг лопат о камни, громкие команды унтеров и ругательства. Но, в этой суете, несмотря на ночное время и напряжение сил, немолодые солдаты ландштурма все-таки шутили и смеялись. И это говорило мне о том, что уныния среди них нет. А их боевой дух находится на хорошем уровне, подогреваемый для каждого из этих австрийских резервистов, набранных из местного населения, идеей возрождения их Великой Моравии.
Тем временем, мы подготовили еще один интересный сюрприз для супостатов. Обнаружив в обозных телегах довольно много бочонков с лампадным маслом, которое предназначалось для зажигания факелов и масляных ламп, я приказал солдатам готовиться поджигать лес. Это решение вызвало у меня внутреннюю борьбу. С одной стороны, это было необходимым шагом для эффективной защиты нашей позиции, но, с другой — я не мог не понимать, что огонь, как и война, не щадит никого. И потому, если эрцгерцог Фердинанд не успеет к переправе вовремя, то его солдаты тоже пострадают от лесного пожара, который мы намеревались запалить, преградив огнем путь французам с севера.
Французы тоже отправляли в нашу сторону своих разведчиков. Но, они ретировались, едва замечая наши патрули. И пока обходилось почти без стычек, хотя иногда в ночном лесу все-таки звучали одиночные выстрелы. Впрочем, французским разведчикам было понятно, что мы укрепляем подходы к монастырю и переправу, возле которой расположилась наша артиллерия, кроме двух пушек, которые были установлены перед въездной аркой, чтобы лупить картечью вдоль дороги по массе французов, когда они двинутся атаковать нас. И о том, что мы готовимся поджечь лес, французы, скорее всего, не догадывались.
Глава 9
Никто из нас в ту ночь не сомкнул глаз. Но, когда время приблизилось к четырем утра, и долгая зимняя ночь вогнала в сон большинство французов, собравшихся в лесу для последующей атаки на нас, ветер сменился, подув теперь не с северо-востока, со стороны Польши, а с юго-востока, со стороны Венгрии. Определив направление ветра подходящим, я приказал поджигать. И наши всадники с бочонками лампадного масла, вооружившись принадлежностями для разведения огня, двинулись в глубину лесного массива, рассредоточенные определенным образом в разных направлениях, которые были определены после тщательной разведки местности. Когда лес охватил огонь, а языки пламени взметнулись к небесам, я стоял на маленькой скользкой площадке своего наблюдательного пункта наверху старинной башни и смотрел на это завораживающее зрелище.
Огненные всполохи отражались и в глазах Дорохова, который поднялся вместе со мной, чтобы увидеть то, как среди заснеженных лесных крон одновременно с разных сторон вспыхивает свирепое пламя. И я обратил внимание, что поручик смотрит на этот маленький апокалипсис со злорадством. Предвидя гибель врагов от огня, Федор улыбался своей циничной безжалостной улыбкой. И я понимал его чувства, поскольку это пламя разгорающегося пожара несло нам надежду победить французов, несмотря на их подавляющее численное преимущество. В глубине души я надеялся, что лесной пожар остановит неприятеля.
В этот момент, когда зимний лес наполнялся треском горящих деревьев, я ощутил, как в воздухе витает что-то большее, чем просто запах дыма. Это была уверенность наших солдат, что мы все-таки сможем победить. Солдаты видели, что, несмотря на всю мощь французских полков, которые двинул против нас маршал Мюрат, инициатива пока принадлежала нам. Ведь это именно мы подожгли лес, в котором сосредотачивались враги. Я поднял голову к небу. Там ветер, дующий с юго-востока, разогнал облака. И я видел в облачном просвете над собой звезды, которые, казалось, смотрели на меня с одобрением. А в сердце моем вместе с лесным пожаром зажигались искры надежды.
Однако, вскоре, когда пламя уже кое-где разгорелось достаточно сильно, охватив многие сосны, лесная тишина ночи оказалась разрушена. И лес вдруг наполнился не только ярко-оранжевым светом огня и треском деревьев, объятых языками пламени, но и гудением медных труб на фоне стука барабанов. Играя сигналы тревоги, военные музыканты поднимали уснувших французов на ноги. На фоне треска пожара послышались отчетливые крики команд.
Глядя в подзорную трубу, я увидел вдали с высоты башни в отсветах пламени, как вражеские всадники строятся на лесной дороге колонной, начиная движение вперед. Силуэты французских кавалеристов, которых было слишком много, казались зловещими. И я ощутил, как сердце забилось быстрее. Тем более, что и со стороны реки происходила активность противника.
Там вражеские конные егеря восприняли лесной пожар, как сигнал готовиться к атаке. И получалось, что мы сами спровоцировали их двинуться на нас раньше времени. Ведь командиры егерей прекрасно понимали, что лесной массив подожжен специально. Яростные лица егерей, освещенные огнем, были полны решимости сокрушить нас. И они собирались атаковать вдоль реки. А горящий лес, который я надеялся использовать в качестве огненной ловушки для врагов, все-таки разгорался недостаточно быстро.
Заснеженные деревья горели плохо, но те из них, которые все-таки занялись огнем, становились большими факелами, обеспечивающими ночное освещение не только для нас, но и для противника. Огонь пожара, отражаясь от снега и от облаков, подсвечивал зловещими багровыми отсветами поле боя. Врагов на этот раз было слишком много. И теперь любая ошибка с нашей стороны могла стать последней для нас.
Внизу австрийские офицеры отдавали солдатам приказы о последних приготовлениях к бою. И лишь Федор Дорохов все еще находился рядом со мной на монастырской башне. На фоне разгорающегося лесного пожара он повернулся ко мне с жестокой ухмылкой на лице, проговорив:
— Вы хорошо это придумали, ротмистр! Скоро пожар разгорится получше, и французы окажутся в огненной ловушке. Пусть супостаты сгорают, это только ускорит нашу победу!
Но, я знал, что, показная уверенность поручика на этот раз была не более, чем бравадой. Зимние деревья горели слишком медленно. И Дорохов тоже чувствовал нарастающую тревогу, как и я сам. В воздухе витал запах смолы и дыма, а вдалеке разгорались языки пламени, поглощая зимний лес, который совсем недавно был величественно красив и полон жизни. На фоне этого огненного хаоса внутри меня зрела тревога. Мне все еще казалось, что замерзшие зимние деревья, покрытые инеем, горели слишком медленно, словно бы природа не желала поддаваться этому огненному безумию. И я надеялся только на ветер, который, усиливаясь, постепенно раздувал пожар.
— А вам не кажется, поручик, что огонь разгорается очень уж медленно? И, если ветер не усилится, то, боюсь, моя затея с этим лесным пожаром обречена на провал. Потому я надеюсь сейчас только на ветер, — сказал я Дорохову, глядя на пламя, пляшущее в лесу.