Я улыбался новым знакомым, хотя внутри меня нарастало чувство, что эта встреча станет началом чего-то гораздо более сложного и запутанного, чем просто вечерняя трапеза в роскошном особняке графини. Взглянув на Иржину, я заметил, как она комкает пальцами край рукава своего платья, словно пытаясь скрыть собственное волнение. Мой взгляд встретился с ее, и в тот миг я понял, что, несмотря на всю внешнюю безмятежность, в этом доме скрываются некие тайны, которые ждут своего часа, чтобы быть раскрытыми.
С этого момента ужин в особняке графини Радомилы проходил для меня под знаком едва уловимого и неприятного напряжения, которое я ощущал в воздухе. В просторном зале, освещенном мягким светом свечей, все присутствующие были преисполнены не очень понятной мне деловитости и сдержанности. Эта встреча явно содержала свои определенные смыслы, замыслы и цели, скрытые под масками вежливости и учтивости. А графиня, с ее безупречными манерами и проницательным взглядом, казалась мне центром какой-то сложной системы, наподобие паутины.
Несомненно, эта пожилая знатная дама отлично владела искусством манипулировать людьми. Она была хорошо знакома с каждым из присутствующих, словно, пригласив их, плела невидимую сеть, связывая их интересы и желания воедино со своими собственными. И я не мог избавиться от ощущения, что ее истинные намерения были намного глубже, чем простые деловые переговоры. Возможно, она искала союзников для реализации каких-то своих амбициозных планов, связанных с недвижимостью в Здешове. Но, что-то в ее манере общения с гостями подсказывало мне, что дело было не только в этом.
Иржина сидела за этим же столом, как будто бы близко от меня, но, при этом, достаточно далеко, чтобы мы с ней могли общаться свободно. Стиснутая с двух сторон своими родственницами, она, разумеется, старалась говорить лишь на нейтральные темы. И от этого мы с ней оба чувствовали себя неловко, желая близости, но не имея возможности сблизиться прямо сейчас. В ее красивых глазах читалось беспокойство, и она уже не прятала нервозность. Мы обменялись влюбленными взглядами, и в тот миг я почувствовал, что мы оба оказались втянутыми в игру, правила которой нам еще предстояло узнать.
Я попытался завести разговор о чем-то легком, но слова в этой обстановке застревали у меня в горле, и потому получалось говорить снова и снова только о нашем состоявшемся переходе из Гельфа, ограничиваясь общими фразами о том, что, к счастью, все завершилось благополучно, и я безмерно рад этому. Тему опасности наступления Наполеона на город в самое ближайшее время я старался не поднимать. Я не видел смысла нагнетать сейчас страх и говорить этим гражданским людям о грозящей опасности, чтобы не портить им настроение раньше времени, рассудив, что настрадаться они еще успеют, когда французы решат штурмовать Здешов.
Внезапно разговоры вокруг нас стихли, староста магистрата встал со своего места, поднял бокал и произнес тост. Он взглянул на графиню, как будто искал в ее глазах одобрение, и произнес:
— За ваше счастливое возвращение и за процветание Здешова!
Нотариус посмотрел на него как-то косо, но тоже поднял бокал, как и все остальные присутствовавшие. В этот момент я смотрел на лицо графини и заметил, как оно слегка изменилось — в глазах пожилой женщины мелькнуло нечто, что я не мог определить точно: то ли озабоченность, то ли предвкушение. Будто она намеревалась сделать какое-то важное объявление. Это мгновение показалось мне ключевым, и я почувствовал, как в воздухе повисло предчувствие чего-то неизбежного. Но, мое ожидание каких-то таинственных сюрпризов или публичных объяснений, способных пролить свет на происходящее, все не оправдывалось, а после тоста разговор вновь вернулся к безобидной теме удачного возвращения графини и ее родных в Здешов.
Немного перебрав с выпивкой, я сам уже не мог сосредоточиться на словах. Мой взгляд скользил от Иржины к Радомиле и останавливался на каждом из гостей, а мысли блуждали, пытаясь разгадать загадки, которые, казалось, были неотъемлемой частью этого званого ужина, но в чем они заключаются, я понять пока не мог, как ни старался. И мне в голову даже пришла мысль, что, возможно, наличие каких-то тайн я придумал себе сам, а их, на самом деле, не существует. А если все-таки что-то подобное и имеет место, то касается лишь самой графини и ее личных дел.
Сойдясь однажды с Иржиной, я, в сущности, до сих пор ничего не знал о жизни ее семьи. Даже не подозревал до этого вечера о том, что ее тетя владеет в Здешове очень дорогим особняком, напоминающим маленький дворец. Ведь ни она, ни Иржина не говорили мне об этом. И эта неожиданность вместе с отповедью от Радомилы, возможно, заставили разыграться мое воображение. Я совсем ни в чем не был уверен, прекрасно понимая, что не гожусь ни в шерлоки, ни в пинкертоны, да и вообще, детектив из меня никудышный. Тем не менее, я продолжал чувствовать, что являюсь сейчас не просто незваным гостем, которому не особенно рады хозяева, а кем-то, вроде лишнего свидетеля за этим столом. И при мне собравшиеся лишь проявляют необходимую вежливость, но они не станут раскрывать свои секреты и говорить в моем присутствии о том, о чем, возможно, хотели бы поговорить без меня. Потому я даже испытал облегчение, когда в особняк неожиданно явился адъютант графа Йозефа, чтобы пригласить меня на военный совет.
Когда я вернулся в цитадель замка, там уже собрались участники предстоящего мероприятия. И ждали они, оказывается, только меня. Майор Леонард сообщил, куда я направился, потому граф отправил за мной адъютанта прямиком в особняк графини. Военный совет разместился не в рыцарском зале, и даже не в том просторном кабинете, где я писал письмо Кутузову, а в цокольном помещении башни, которое более всего напоминало бункер с узкими окошками под потолком, пробитыми в горизонтальной плоскости в толстых стенах и этим похожими на пулеметные амбразуры, хотя никаких пулеметов здесь, разумеется, не имелось. Снаружи был поздний вечер, но и самым ярким днем сквозь такие окошки едва ли внутрь могло попасть много света. Впрочем, под довольно высоким сводчатым потолком зала оставалось достаточно места для большой люстры с многочисленными свечами, освещения от которых вполне хватало. А большой старинный камин давал еще и достаточно тепла.
В центре на большом столе лежали карты местности, нарисованные довольно подробно. А вокруг, внимательно их рассматривая, не сидели, а стояли военачальники, указывая на что-то друг другу пальцами на карте. Я сразу узнал графа, эрцгерцога и того самого барона Томаша Моймировича, который громче всех выступал днем, призывая к кровной мести. Этот предводитель мятежников Здешовской долины днем был в гражданском камзоле, а сейчас тоже надел полковничий мундир, как и на графе, на эрцгерцоге и на мне. Получалось, что мужчин в мундирах полковников собралось четверо. И мы здесь оказались самыми старшими по званиям, поскольку ни одного генерала не пригласили.
Еще из присутствующих офицеров я узнал майора Леонарда Моравского и майора Вильгельма фон Бройнера, но остальных, которых собралось еще с десяток, мне пока не представляли. Впрочем, я и не особо ими интересовался, поскольку, когда я разглядывал присутствующих, память князя Андрея вдруг почему-то выдала ассоциацию с тем самым военным советом перед битвой при Аустерлице, на котором выступал австрийский генерал Франц фон Вейротер со своим планом сражения, расхваливая его Кутузову и другим присутствующим военачальникам. Вот только, в реальности этот план оказался весьма неудачным, принеся нашим союзным силам лишь разгром. И мне, конечно же, совсем не хотелось, чтобы подобное непродуманное прожектерство повторилось вновь.
Глава 18
— Что-то я не вижу здесь ни одного генерала, — сказал я, подразумевая, что прямо перед моими глазами разворачивался самый настоящий заговор полковников.
— У нас есть веские доказательства, что многие австрийские генералы, в том числе и Франц Вейротер, который подготовил негодный план сражения при Аустерлице, давно уже подкуплены французами, — сказал граф Йозеф Бройнер-Энкровт, а остальные закивали, соглашаясь с ним.
— Теперь понятно, почему он и нашего Суворова подводил! Ведь это же именно Вейротер настолько неудачно составил план Швейцарского похода, что русские войска чуть было не попали в ловушку в Альпах, подготовленную французами! — воскликнул я.
— Продажная тварь! Но, ничего. Я, например, считаю, что те, кто решается пойти по пути предательства, продают душу князю тьмы, и он обязательно возьмет свое обратно. Конец каждого предателя ужасен. Они умирают в муках, — высказал свое мнение барон Томаш.
Я обратил внимание, что интерьер этого цокольного зала напоминал библиотечный. Во всяком случае, в простенках стояли высокие шкафы с книгами, документами и картами, за письменными столами по углам сидели писари, а в воздухе смешивались запахи свечного воска, каминного дыма, бумажной пыли, чернил и разогретого сургуча для печатей. Карты, разложенные на столе, изображали долину Здешова с прилегающими окрестностями вплоть до Вестина. И все собравшиеся офицеры рассматривали их очень внимательно, стараясь запомнить все изгибы линий, поскольку от этого зависело, насколько точно и слаженно они смогут руководить войсками на местности в предстоящем сражении.
Граф, с его вдумчивым взглядом и суровым выражением лица настоящего стратега, указывал на один из участков, где, по его мнению, враг был наиболее уязвим. И этим участком, разумеется, был узкий вход в Здешовскую долину.
— План очень прост. Если мы обрушимся на французов одновременно с двух сторон, когда они окажутся в узком дефиле между горных отрогов, мы получим все шансы на победу. Мы зажмем их в клещи, ударив с флангов, а потом довершим разгром ударом по центру. Тем более, если на нашей стороне будет внезапность, — слова графа прозвучали, как призыв к действию.
Эрцгерцог слушал внимательно, не перебивая. А Томаш Моймирович высказался в своей резкой манере: