Появление в столовой командира полка моментально прекратило шум. Все замерли в напряженном ожидании. До обеда еще час. И если командир пришел так рано, то явно с новостями. Полынин сурово посмотрел на вставших летчиков. Хотел что-то сказать, этакое, но не выдержал и рассмеялся.
— Все орлы! Перестаньте есть меня глазами. Сейчас поделюсь с вашей шайкой новостями. А то, того и гляди, лопните от нетерпения. Готовы?
Отмахнувшись от заверений, что, мол, «всегда готовы», неторопливо снял мокрый кожаный плащ и промокшую насквозь фуражку. Повесил на вешалку. Так же неторопливо, явно играя на изнывавшую в нетерпении публику, причесался и поправил галстук. Сквозь расступившихся летчиков прошел к своему столу и все так же, демонстративно неторопливо, сел. Расстегнул командирскую сумку и вынул из неё толстый блокнот. Солидно кашлянул в кулак и все же снова не выдержал, рассмеялся так, что аж слезы выступили.
— Ох! Не могу больше! Орлы. Видели бы вы себя сейчас со стороны! Все-все! Не буду больше испытывать ваше терпение. Итак, слушайте сюда. Как только установится погода. На наш аэродром, из Харбина, перегонят сорок СБ-2. — Предупреждая возникший шум, нетерпеливо взмахнул рукой. — Тихо! Успокоились! А то оставлю вас тут толочь воду в ступе до завтра. И не посмотрю, на то, какие вы все тут заслуженные и геройские. Готовы слушать дальше? Тогда — продолжаю. Машина является дальнейшим развитием всем вам хорошо известного скоростного бомбардировщика Туполева — СБ. Но, хочу предупредить сразу, это не просто модернизированная машина, это практически новая модель. И переучиваться придется всем. И мне в том числе.
Полынин полистал блокнот, видимо освежая в памяти некоторые цифры.
— Теперь несколько конкретных данных. Чтобы лучше представляли, с чем придется иметь дело. Моторы новые. М-107. По 1200 лошадок каждый. Звездообразные, воздушного охлаждения. Экипаж четыре человека. Добавили еще одного стрелка. Соответственно поменялось вооружение. Впереди, как и было — два ШКАСа. В верхней башне и в нижней точке по пушке ШВАК. Кабина и стрелковые точки частично бронированные. Насколько понял и двигатели снизу тоже. Баки протекторированные. И напоследок. — Командир эффектно выдержал паузу. — Бомбовая нагрузка семьсот килограммов в люке и еще сто снаружи. Скорость… Мужики, держитесь. 490 км! Вот такой зверь. Вопросы есть?
И тут столовая, честно прослужившая в самых сложных условиях, чуть не рухнула от многоголосого рева. Пожалуй, молчал только Родин. Нет, ему тоже хотелось заорать, но он прекрасно понимал, насколько его вопрос был бы не уместен. А всего-то и хотелось спросить: «Откуда мотор?!».
И правильно, что не спросил. Ответ ему могли бы дать только товарищи Зиньковский и Берия. Ну, может быть еще два — три человека. А вот нездоровый интерес явно привлек бы не менее нездоровое внимание. И зачем ему это? И так уж отметился в свое время по полной программе. Одна драка с Чкаловым чего стоила! Хотя чего она ему стоила, он знал прекрасно. Пятнадцать суток на гарнизонной губе в ожидании отправки в места намного менее уютные и намного более отдаленные. Понижение в звании и отправка на ТФ. И то — легко отделался. Спасибо Валерию Павловичу. Не злобливый мужик оказался. Видимо хорошо помнил свою молодость. А что тогда представлял собой ТФ? Несколько подлодок и десяток сторожевиков. И десять стареньких летающих лодок «Дорнье». Но, как оказалось, Чкалов знал, куда отправлял своего «крестника». Хотя, кто кого перекрестил — вопрос тот еще. Нос ему именно Родин сделал почти курносым. Да и «фара» под глазом Героя Советского Союза, мало чем уступала в размере фаре от любимого Чкаловского «Хорьха». Ну да дело прошлое. А на ТФ начинались большие перемены. И в авиации флота тоже. За один 34-й год, её численность увеличилась до 120 самолетов. Из них пятьдесят — тяжелых ТБ-3. А кто на них летать будет? Ведь подготовленных летчиков катастрофически не хватало. Вот тут начальство и вспомнило про опального летуна. А опыт полетов на ТБ-3 у него был и немалый. Так и началось постепенное восхождение по служебной лестнице. Но уж слишком скользкой оказалась эта «лестница-чудесница». Или характер у Родина оказался такой неприспособленный к карьере. Но что было — то было. В один не очень прекрасный день скатился по лестнице штаба ТФ один очень немалый чин. А потом еще и дверь открыл головой. На этом бы и закончилась карьера летчика Родина, да и жизнь, по крайней мере, в этом теле, тоже. Но на его счастье, оказался в этих краях с инспекцией на строившемся в Комсомольске-на-Амуре авиазаводе, его добрый гений. Ну да, Чкалов, собственной персоной. И не один, а с главным инспектором Красной Армии генералом Слащёвым. Как до него дошла информация о бедственном положении «крестника», бог весть. Но прилетел. И в камеру к Родину допуск получил. Поговорили. Первый раз вот так, в спокойной обстановке. Начали с проблем Сергея, а закончили проблемами авиации и такой неустроенной штуки как жизнь. Как и что докладывал Чкалов Слащёву неизвестно, но пришлось «невинно пострадавшему» чину лететь с лестницы еще раз. Правда на сей раз уже без петлиц и сразу в нежные руки чекистов. Увлекалась эта мразь малолетками. За что и получила свои законные граммы свинца в голову. А отправил сего Донжуана в его последний полет ни кто иной, как генерал Слащёв, лично. А Родина с не меньшей скоростью отправили под Читу. Там как раз формировался легкобомбардировочный полк. И наказ дали на дорогу. Хороший такой, крепкий, голова потом до утра трещала. Правда, не столько от затрещины, сколько от количества выпитого. Ну, а хорошим советом, да еще от хороших людей — грех не воспользоваться. И старался Сергей больше так по-глупому не высовываться. До сих пор бог, как говорится, миловал. А вот теперь чуть не сорвался. Но видать действительно поумнел или научился направлять энергию гормонов в нужное русло — сдержался.
Дождь закончился только через день. И жизнь на аэродроме закипела. Старые машины готовили к перегону в Харбин. Равняли полосу. Поправляли насыпные капониры. Дел было много. Дел было невпроворот. Но даже занятый делами выше макушки народ ждал. К вечеру, когда ожидание уже достигло наивысшей точки, наконец, пришло долгожданное известие — «Летят!». С последними лучами заходящего солнца на ВПП один за другим стали приземляться новые машины. Их ту же разводили по капонирам и накрывали маскировочной сеткой. Причем летчики трудились наравне с техниками. Радость была общая, и забота была общая. Равнодушных людей здесь не было. Да и не могло быть. Ведь здесь были не просто летчики, возможно лучшие во всей авиации страны Советов, здесь были добровольцы. Никто не гнал их в небо. Никто не заставлял летать и сражаться здесь, в огненном небе Китая.
Утром начались занятия. Подгонять людей не требовалось. Освоить новую машину, поднять её в воздух, почувствовать и понять её — мечта летчика. И они мечтали. Мечтали и работали.
Родин сидел на занятиях, как и все, вот только записи делал самые короткие. Появившаяся после переноса феноменальная память не подводила его ни разу. И заметки он делал не для памяти, а для того чтобы лучше понять, как, что и для чего. Собственно, с первого взгляда на представленные схемы, да и раньше, когда помогал заводить самолеты в капониры он понял, что у этой машины с СБ сходство только внешнее, да и то весьма относительное. Практически это была новая машина. По своим данным она больше напоминала ещё не рожденный, а в этом мире, может быть, и не родившийся вовсе, Ю-88.
Особенно поражали двигатели. Что-то они ему напоминали. Никогда не интересовался в прежней жизни двигателями, тем более авиационными. И так и сяк пытался сопоставить схему двигателя и ускользающее воспоминание. Наконец прорезалось! Pratt & Whitney! Ни х… себе! Ведь двигатель должен был появиться только в этом году! Это что же получается?! Его сперли на стадии опытного экземпляра? Причем не только сперли, но и довели до серии! То, что амеры могут продать такой двигатель на корню, да еще Советскому Союзу, Родин не верил ни минуты. «Может здесь и Малыш свою руку приложил?» — мысль неожиданно согрела, словно весточка из дома. А вообще, кто бы ни были эти ребята — они молодцы. Сделали такое дело! А может быть и не только это. И войну, эту, выиграть нам помогли и на будущее такой задел сделали!
Вообще эта война, по мнению Родина, началась как-то не так. После инцидента на мосту Лугоуцяо (вот уж действительно — заколдованное место) всё пошло вроде бы, как и положено. Нарастающее давление Японии на Китай. Постоянные пограничные инциденты. Вот только Чан Кайши повел себя «неправильно». Откупаясь от японцев мелкими уступками, он сосредоточил все усилия на борьбе с Красной амией Мао. И надо признаться, добился в этом несомненного успеха. К концу 35-го, Красная армия, как организованная сила, перестала существовать. Мелкие партизанские отряды — не в счет. Всяких банд и вооруженных групп в Китае в то время было полно. Одной больше, одной меньше.
А потом, странности начали нарастать, как снежный ком. Мало того, что САСШ объявили о своей поддержке правительства Гоминьдана, так в эту кашу полезли и лимонники. Видимо Британцам обломилось в Европе, и они решили компенсировать потери активностью на востоке. А может и еще почему, Родин не очень разбирался в тонкостях мировой дипломатии вообще, а британской тем более.
Началось всё с обычных поставок вооружения и предоставления кредитов. А там где оружие, там и советники. А советники из воздуха не материализуются, они к месту своей службы доставляются и, по возможности, охраняются. У Британии и раньше в этом регионе был стационарный флот, а под такое дело, как прибытие советников, они его изрядно увеличили. Японцы, к тому времени загнали остатки Китайского флота в устья Янцзы и Хуанхэ и решили их добить. Заодно досталось и британским канонеркам. И это бы еще полбеды. Но на одной из этих посудин оказался британский консул, какой-то там лорд и чего-то член. И Британия решила наказать обидчиков. Ввела эмбарго и объявила о намерении производить досмотр всех кораблей идущих в Японию и Китай на наличие та них контрабанды. А сами, под шумок, передали Китаю, целую кучу всякого летающего старья, да и не старья тоже. И своих пилотов заодно.