Только тогда и будем уверены, что святые эти денежки действительно на настоящее дело пошли, когда вступим, например, на окончательную, на суровую, на угрюмую экономию, на экономию в духе и силе Петра…
Мобилизационный путь индустриализации был не нов, а традиционен для России: «Не подлежит никакому сомнению, – указывал на этот факт в 1900 г. видный экономист М. Туган-Барановский, – что крупное производство возникло в России под непосредственным влиянием правительства»[505]. В. Ключевский определил эту политику, как «казенно-парниковое воспитание промышленности»»[506]. «Два ключевых фактора определяли развитие русского капитализма, – подтверждал американский исследователь М. Корт: – непропорциональная роль иностранцев и прямое вмешательство государства»[507].
Мобилизационный путь развития России диктовался ее объективными, крайне неблагоприятными для накопления капитала климатическо-географическими и историческими условиями. Возможности накопления были настолько ограничены, отмечает американский историк С. Беккер, что «тратить капитал на совершенствование хозяйства представляло мало смысла. Вместо этого дворянство предпочитало «извлекать из земли все, что можно, при наименьших затратах времени, сил и денег»», и просто проедать полученный результат[508].
В промышленности сдерживающим фактором являлся не только недостаток капитала, но и нищий российский рынок.Ограниченность внутреннего рынка и недоступность внешнего делали невозможным для России повторение западного пути развития рыночных отношений. «Можно создать искусственно подогретую промышленность, – констатировали эту данность в 1902 г. корреспонденты «комиссии по оскудению центра», – но нельзя создать искусственно рынок; все искусственное, не соответствующее естественным условиям, обречено на погибель»[509].
Мобилизовать капитал и создать рынок для строительства капиталоемких производств можно было только на уровне государства. Не случайно иностранные капиталы, для своего вступления в Россию, не полагались на российский рынок, а требовали дополнительных гарантий государства[510].
В своей нашумевшей книге «Судьбы капитализма в России», известный экономист В. Воронцов уже в 1882 г. приходил к выводу об объективной, экономической «невозможности развития капитализма в России»[511]. В 1907 г. Воронцов, вновь вернувшись к теме, добавлял: «задача нашей общественной мысли заключается, поэтому, в устранении этого посредствующего звена (рынка спроса) в процессе удовлетворения народных нужд и в изыскании форм изыскании форм планомерной организации производства в прямой связи с потреблением»[512]. Эти выводы в 1907 г., подтверждал в своем фундаментальном труде «Русский государственный кредит», доктор финансового права, член совета министра финансов П. Мигулин: «по нашим условиям…, вмешательство государства окажется, конечно необходимым, без проведения принципов государственного социализма мы не обойдемся»[513].
Именно объективные условия страны обеспечили победу большевистской Реформации, поскольку в существовавших условиях никакая другая Реформация в России была просто невозможна.
Плановый путь индустриализации был следствием не столько идеологии, сколько объективных условий, не оставлявших России других возможностей для развития. «Страна, которая, так или иначе, воспитывается торгово-промышленной политикой своего правительства, – подтверждал эти выводы С. Витте, – нуждается, прежде всего, в том, чтобы эта политика проводилась по определенному плану, со строгой последовательностью и систематичностью…»[514]. «Лишь путем строгого и планомерного согласования всех разнообразных способов воздействия на промышленную и торговую предприимчивость с действительно выясняющимися нуждами практической жизни и постоянного наблюдения за тем, насколько усваиваются жизнью эти меры, можно достигнуть осуществления национальной политики на деле…», – пояснял в 1893 г. в своем представлении в Государственный совет директор Департамента торговли и мануфактур, товарищ министра финансов В. Ковалевский[515].
Стартовые капиталы для индустриального развития России и установления в ней капиталистических отношений в царский период, были взяты главным образом за рубежом[516]. Иностранный капитал, концентрировавшийся в основном в тяжелых и высоко технологичных отраслях промышленности, привлекался государственными гарантиями, завышенным курсом золотого рубля и протекционистскими таможенными барьерами. Именно этими иностранными капиталами, указывал М. Вебер в 1905 г., «нынешний зрелый капитализм», был буквально «импортирован в Россию»[517].
«Внешний блеск русских финансов, которым до сих пор правительство ослепляло лиц малосведущих, покоился, – констатировал в 1906 г. статский советник императорского статистического ведомства Германии Р. Мартин, – на двух причинах, а именно: на наплыве иностранных капиталов и на абсолютизме. Двенадцать миллиардов марок (5,5 млрд руб.), которые иностранные государства дали взаймы России, и четыре миллиарда марок (1,8 млрд руб.), которые иностранцы вложили в промышленные предприятия России, придали бедной России богатый вид. Они дали возможность России ввести золотое обращение, платить проценты по долгам в вести мировую политику»[518].
Опорой (рынком), для привлечения этих капиталов, служило крестьянство: «Введением протекционизма мы, – пояснял в 1905 г. видный экономист И. Озеров, – создали как бы насос, выкачивающий средства из мужицких карманов…, но ничего не возвращали деревне… Мы на сельскохозяйственной России создали промышленную Россию, живущую на занятые капиталы, поддерживаемую в настоящее время значительно искусственными мерами… Выращивание этой промышленной России еще более высосало сельскохозяйственную Россию»[519].
«Протекционизм был нужен для фабрикантов, – для помещиков, напротив, он был убыточен, – подтверждал М. Покровский, – заставляя их втридорога покупать необходимые им фабрикаты, начиная с сельскохозяйственных машин…»[520]. Такое положение вещей, констатировал Д. Кандауров в «Гражданине» еще в 1893 г.: «обрекало её (аграрную Россию) на роль внутренней колонии для современных секторов экономики»[521].
Мировая война и интервенция, с вызванной ею гражданской войной, практически полностью уничтожили прежние, накопленные страной капиталы, мало того, Россия оказалась должна западным кредиторам такие суммы, которые было невозможно выплатить даже ценой распродажи всей страны. Отказ Советской России от выплаты внешних долгов закрыл для нее внешние рынки капитала, а начало Великой Депрессии обрушило мировой товарный рынок, что резко ограничило возможности для получения необходимых капиталов за счет экспорта.
Полностью разоренная и перенаселенная страна осталась наедине со своими крайне суровыми климатическо-географическими условиями, которые казалось не давали ей надежд на возрождение, и прежде всего на первоначальное накопление капиталов.
На Западе на это ушли столетия, причем одним из основных источников стартовых капиталов для европейцев были колонии. Говоря о практике получения этих капиталов, Г. Уэллс писал: «столкновения европейских колонизаторов с местным населением… приводило к ужасающим зверствам. Ни одна европейская страна не сохранила там чистые руки»[522]. «Ненасытное стремление европейцев избавиться от бедности», – подтверждает экономический историк А. Туз, привело к тому, что «коренное население Северной Америки, а также большей части Латинской Америки и Австралии подверглось более-менее целенаправленному геноциду. А для работы на плантациях риса, сахарного тростника и хлопка через Атлантику из Африки было доставлено 30 млн. рабов…»[523].
Для накопления капитала у Советской России был единственный путь: мы должны «с величайшей экономией изгнать из своих общественных отношений всякие следы, каких бы то ни было излишеств, – указывал В. Ленин, – Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии… Надо добиться, чтобы «всякое малейшее сбережение сохранить для развития нашей крупной машинной индустрии…»[524].
Накопление капитала могло быть достигнуто только за счет сурового сжатия потребления