– Какой-то мужик, значит? – спрашиваю в свою очередь я, возвращаясь к его беседе по телефону.
– Не собираюсь рассказывать своей девушке, что меня подвезла ты, – как ни в чем не бывало говорит этот неблагодарный, – иначе все выльется в трехчасовой допрос.
– Очень здоровые и честные отношения.
– Если не считать допросов, то так и есть.
– Раз не нравятся допросы, может, не стоило затевать перемещение указателя?
Когда я произношу последние слова, Миллер уже стоит снаружи, однако он наклоняется и, прежде чем захлопнуть дверь, заявляет:
– Я никому не проболтаюсь, что ты была соучастницей преступления, если пообещаешь не рассказывать историю с дорожным знаком.
– Купи мне новые шлепанцы, и я вообще забуду про сегодняшний день.
Парень ухмыляется, будто я сказала что-то забавное, и говорит:
– Мой бумажник внутри. Пойдем.
Само собой, это была шутка. И уже тем более я не собиралась брать у него деньги после того, как увидела состояние дома. Однако во время поездки мы выработали определенный саркастичный стиль общения, и если я сейчас откажусь от оплаты, то это может прозвучать как оскорбление. Я совсем не против подразнить его, но по-настоящему обидеть уж точно не хочу. Кроме того, возражать поздно, так как Миллер уже на полпути к дому.
Я оставляю обувь в машине, не желая запачкать дегтем крыльцо, и босиком поднимаюсь по скрипучим ступенькам. Увидев подгнившую доску, я перешагиваю через нее.
Миллер замечает мой маневр.
Когда мы заходим в дом, он оставляет свою измазанную дегтем обувь рядом с дверью. Внутри жилье находится в гораздо лучшем состоянии. Везде чисто и прибрано. Однако обстановку не меняли, наверное, с шестидесятых годов. Мебель совсем старая. Оранжевый войлочный диван, накрытый самодельным пледом, громоздится у одной из стен. Два зеленых громоздких кресла стоят друг напротив друга. Они выглядят очень устаревшими, словно купили их в середине прошлого столетия. Складывается ощущение, что мебель не меняли с момента приобретения, задолго до рождения Миллера.
Единственный предмет, выглядящий новым, это мягкое кресло с откидывающейся спинкой напротив телевизора. Однако сидящий в нем человек еще старее, чем все в доме. Мне видны лишь часть профиля и лысеющая макушка, а немногие оставшиеся на голове волосы совсем седые. Мужчина храпит.
В комнате удушающая жара. Пожалуй, здесь даже горячее, чем снаружи. Воздух, который едва достигает легких, обжигает и пахнет поджаренным беконом. Окно в гостиной открыто, а по бокам стоят два работающих вентилятора, направленные на спящего. Должно быть, он – дедушка Миллера. Слишком стар для отца.
Парень тем временем пересекает комнату и направляется дальше по коридору. На меня начинает по-настоящему давить тот факт, что я намерена забрать его деньги. Это была шутка. Теперь все выглядит как демонстрация моего характера далеко не с лучшей стороны.
Когда мы добираемся до его спальни, Миллер оставляет дверь открытой, но я остаюсь в коридоре. Из комнаты до меня доносится теплый ветерок, который приносит облегчение, играя с прядями моих волос.
Я осматриваю помещение. Оно тоже не такое ветхое, как дом снаружи. Вплотную к дальней стене стоит широкая кровать. Миллер на ней спит. Прямо там, ворочаясь на тех белых простынях. Я с трудом отвожу взгляд и смотрю на висящий над изголовьем постер The Beatles. Интересно, это Адамс такой фанат старой музыки или плакат повесили в шестидесятых годах, вместе с остальной мебелью? Дом такой старый, что не удивлюсь, если раньше здесь была спальня его дедушки, когда тот был подростком.
Но тут мое внимание привлекает фотокамера на комоде. Совсем недешевая. А рядом лежат несколько объективов. Подобный набор вызвал бы зависть у любого профессионала.
– Любишь делать снимки?
– Да. – Миллер перехватывает мой взгляд. Затем открывает верхний ящик комода. – Но моя настоящая страсть – это кино. Поэтому и собираюсь стать режиссером. – Он искоса смотрит на мою реакцию. – Убил бы за возможность учиться в Техасском университете, но вряд ли для меня там найдется стипендия, так что придется идти в государственный колледж.
Я думала, что тогда в машине он просто издевался, но теперь его комната убеждает меня в обратном. Возле кровати возвышается стопка книг. Название верхней гласит «Как делается кино», автор некая Сидни Люмет. Я прохожу, беру пособие и пролистываю.
– Какая ты любопытная, – с гримасой передразнивает меня Миллер.
Я неодобрительно вздыхаю и возвращаю книгу на место.
– А в колледже есть режиссерский факультет?
– Нет, но он может быть первой ступенькой в образовании, которое приведет к заведению с таким подразделением. – Парень качает головой и подходит ближе, сжимая в пальцах десять доларов. – В супермаркете такие шлепанцы стоят пятерку.
Шикуй!
Я замираю в нерешительности, не желая брать деньги. Видя мои колебания, Миллер неодобрительно закатывает глаза, а затем засовывает купюру в передний левый карман моих джинсов.
– Дом действительно развалина, но я не нищий. Забирай.
Я через силу сглатываю.
Его пальцы побывали в моем кармане. Я до сих пор чувствую прикосновение, словно он их и не вытаскивал.
Я откашливаюсь и выдавливаю улыбку.
– Приятно иметь с тобой дело.
– Правда? Выглядишь ты чертовски виноватой, – парень недоверчиво склонил голову к плечу.
Обычно я гораздо лучше использую свой актерский талант. Ненавижу сама себя.
Подхожу к двери, несмотря на жгучее желание чуть лучше рассмотреть спальню.
– Я и чувство вины? Не смеши. Из-за твоей выходки моя обувь испорчена. Так что с тебя причитается. – Я выхожу из комнаты и направляюсь к выходу, но он неожиданно решает проводить меня. Но, дойдя до гостиной, я останавливаюсь: старика больше не видно. Я поворачиваю голову и замечаю его возле холодильника на кухне. Он открывает бутылку с водой и отпивает, с любопытством глядя на меня.
Миллер обходит меня и спрашивает:
– Ты уже выпил таблетки, дедуль?
Он называет его дедулей. Это так мило.
Мужчина пристально смотрит на внука и презрительно закатывает глаза.
– Я принимаю лекарство каждый божий день с тех пор, как твоя бабушка уехала. Я не инвалид.
– Пока, – язвительно замечает Адамс. – И потом, бабушка не уезжала. Она умерла от сердечного приступа.
– Так или иначе, она меня бросила.
Миллер оглядывается, подмигивает мне. Не уверена, к чему относится этот жест. Может, он просто пытается смягчить эффект от поведения и внешности пожилого родственника, который выглядит точь-в-точь как Мистер Небберкрякер[2]. Я начинаю понимать, откуда взялась саркастическая манера общаться у его внука.
– Ты просто зануда, – ворчит дедуля Миллера. – Ставлю двадцатку, что переживу и тебя, и все ваше поколение номинантов на премию Дарвина.
Адамс лишь хохочет в ответ.
– Осторожнее, дед. Из тебя рвется язвительность.
– Это ты поосторожнее. А то я вижу перед собой изменщика, – незамедлительно наносит ответный удар старик.
Миллера его слова совершенно не задевают, а вот мне становится неловко.
– Осторожнее, дедуля. Твои варикозные вены набухли.
Старший Адамс швыряет крышку от бутылки во внука и попадает тому по щеке.
– Я вычеркиваю тебя из завещания.
– Да пожалуйста. Сам повторяешь, что единственная ценность, которая у тебя есть, – это воздух.
– Значит, он тебе в наследство не достанется, – пожимает мужчина плечами.
Я наконец не выдерживаю и смеюсь. Хотя до последнего не была уверена в благодушности их перепалки.
Миллер подбирает крышку с пола и крутит ее в руках. Затем машет в мою сторону.
– Это Клара Грант. Моя подруга из школы.
Подруга? Ну хорошо. Я улыбаюсь старшему Адамсу.
– Приятно познакомиться.
– Клара Грант? – переспрашивает он, наклоняя голову к плечу и рассматривая меня. Я киваю. – Когда Миллеру было шесть лет, он наделал лужу в штаны, до смерти испугавшись слива в общественном туалете.
Мой новый друг издает тихий стон и открывает входную дверь, выразительно глядя на меня.
– И ведь я знал, что не следует впускать тебя внутрь. – С этими словами он жестом приглашает меня на выход, но я и не думаю покидать дом.
– Не уверена, что готова уйти, – смеясь, комментирую я. – Я бы не отказалась услышать еще несколько подобных историй.
– У меня их полно, – заверяет дедуля. – Вот, эта точно тебе понравится. Есть видео того момента, когда пятнадцатилетний внучек устроил в школе…
– Дед! – резко прерывает Миллер. – Иди лучше вздремни. Прошло уже по крайней мере пять минут с твоего последнего отдыха. – Раздраженный парень хватает меня за руку и буквально вытаскивает за собой из дома, хлопая дверью.
– Подожди. Что произошло, когда тебе было пятнадцать? – спрашиваю я, в надежде узнать подробности.
Миллер отрицательно машет головой, выглядя слегка смущенным.
– Ничего особенного. Он любит нести небылицы.
– Нет, уходишь от ответа. Я хочу услышать продолжение, – ухмыляюсь я.
– Этого никогда не будет. Никогда, слышишь? – Парень кладет ладонь мне на плечо и подталкивает к крыльцу.
– Ты еще не знаешь, какой настойчивой я могу быть. А еще мне нравится твой дедушка. Может, стоит навещать его почаще? – поддразниваю я. – Когда граница города будет официально передвинута, я закажу пиццу с пепперони и ананасом и приеду смаковать унизительные истории о тебе.
– С ананасом? Пицца? – Миллер с притворным разочарованием качает головой. – Тебе больше не рады в этом доме.
Я спускаюсь по ступеням, вновь обходя подгнивший участок. Уже стоя на траве, я оборачиваюсь и замечаю:
– Ты не можешь решать, с кем мне дружить. И кстати, пицца с ананасом просто великолепна – идеальное сочетание соленого и сладкого. – Я достаю мобильник. – У твоего дедушки есть Инстаграм?
Миллер только неодобрительно фыркает, но глаза у него веселые.