«В первые же дни Великой Отечественной войны с дивизией в составе 13-й армии вступил в бои с гитлеровскими захватчиками в районе Могилёва. В районе Трубчевска дивизия была окружена превосходящими силами противника, но сумела выйти из вражеского кольца. Здесь я был трижды ранен, причём в последний раз тяжело. В бессознательном состоянии меня вынесли с поля боя. После госпиталя снова вернулся в ставшую родной дивизию, но ненадолго».[23]
Я думаю, что многие из моих читателей сталкивались не раз с тем, что участники Великой Отечественной войны на просьбу рассказать о пережитом, становятся немногословными, а порой даже отказываются говорить. Почему? – Видимо, так много пережито страшного, что даже вспоминать об этом не хочется. И автобиография маршала С.С. Бирюзова – не исключение из этого правила, общего для всех фронтовиков.
Но, как отмечалось выше, маршал оставил после себя мемуары. Следует отметить, что решиться на это смог не каждый военачальник, прошедший ту войну от первого до последнего сражения. Причин тому много. А Бирюзов решился, причём одним из первых, ещё в 1950-е годы.
В связи с этим, думается, будет уместным привести слова его однокашника генерал-полковника П.И. Зырянова, сказанные о Бирюзове:
«Мужик открытый, весёлый, врождённый оптимист. Прямой, волевой, смелый, всегда имел своё мнение. Был хозяином своего слова и никогда от него не отказывался. Тому негативному, что происходило вокруг, он не находил оправдания. Армия наложила отпечаток на все его действия. Он был всегда подтянут, порой строг. Он не был лириком. К тому обязывали обстоятельства и ответственность. Мы условились с ним писать в своих мемуарах только то, что было, писать честно».
И надо сказать, слово своё Сергей Семёнович сдержал. Материал подан живо, присутствует ощущение взволнованности пережитым и личной сопричастности к тем фактам и событиям, о которых идёт речь. В результате перед читателем разворачивается широкая панорама боевых действий, включающая в себя информацию о героическом поведении солдат и офицеров в исключительно трудных условиях, а порой и в трагических ситуациях.
И всё же следует отметить, «партийного подхода» в подаче некоторого материала маршалу С.С. Бирюзову не удалось избежать. Время написания мемуаров – 50-60-е годы – к тому обязывало. Как известно, период политической оттепели ещё не означал отказа от цензуры, тем более, когда речь заходила о роли партии в победе над фашизмом, чести партийного мундира. Всё это нашло отражение и в описании проведения тех или иных военных операций разных периодов Великой Отечественной войны.
Думается, настало время, на основе вновь открывшихся источников, дополнить некоторые важные эпизоды Великой Отечественной войны, нашедшие отражение в мемуарах С.С. Бирюзова. Это, в конечном итоге, не только не умалит подвига советского солдата и маршала, а наоборот, ещё раз покажет миру силу духа русского человека, его непобедимости.
В своей книге «Суровые годы» С.С. Бирюзов так описывает начало войны:
«22 июня 1941 года был выходной день. Лагерь дивизии располагался неподалёку от железнодорожной станции Ереськи вблизи Миргорода. Играла музыка. У всех было радостное, приподнятое настроение. Только в 12 часов по радио было передано правительственное сообщение о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Оно прозвучало как гром среди ясного неба. На лицах людей, ещё недавно радостно и беспечно улыбавшихся, можно было прочесть недоумение, растерянность и даже испуг…»
Не ожидая указаний из штаба Харьковского военного округа, С. Бирюзов приказал объявить частям дивизии боевую тревогу. После проведения митингов части дивизии покинули лагерь и походным порядком двинулись к местам своего постоянного расквартирования – в Полтаву, Миргород, Красноград. Всё имущество было погружено в эшелоны. В штабе округа это посчитали самоуправством и потребовали вернуть части дивизии в лагерь. Однако комдиву С. Бирюзову удалось убедить командующего войсками округа в правильности своего решения. За три дня удалось доукомплектовать части дивизии до штата военного времени.[24]
Вскоре пришёл приказ о включении 132-й стрелковой дивизии в состав действующей армии и об отправке её на фронт. Началась погрузка в эшелоны, хотя никто (в том числе и С. Бирюзов) не знал, куда и в чьё распоряжение они должны следовать. Командование округа тоже (по мнению С. Бирюзова), по-видимому, не имело ясного представления об этом, но, выполняя директиву из Москвы, оно стремилось поскорее отправить хотя бы первые из тридцати пяти имеющихся эшелонов.
После сообщения о начале военных действий был получен приказ вернуться в места постоянной дислокации. На мероприятия по доукомплектованию дивизии до штата военного времени выделили три дня. Как уже сообщалось, дивизия постоянно дислоцировалась в Полтаве, Миргороде, Краснограде. После доукомплектования отбыла на фронт 8 июля 1941 г., однако в чьё подчинение и куда, не было известно.
По ошибке железнодорожников дивизия С.С. Бирюзова прибыла не на тот участок фронта, где ей надлежало быть по приказу Генерального штаба. В результате 132-я стрелковая дивизия была включена в состав 13-й армии 20-го стрелкового корпуса и в середине июля уже сражалась с войсками Гудериана. Всего в дивизии насчитывалось около 15 тысяч человек, более 3 000 лошадей, сотни автомашин. В целом она представляла собой серьёзную боевую силу, и С.С. Бирюзов не сомневался, что, заняв отведённый ей рубеж, дивизия будет в состоянии прочно удерживать его.[25]
И тут, наверное, уместно будет привести воспоминания дочери маршала, Ольги Сергеевны, которые характеризуют поведение военного человека в сложных ситуациях:
«Перед отправкой на фронт на семейные дела у папы не было времени. Две с половиной недели пронеслись как одни бездонные сутки, заполненные мобилизационной работой, погрузкой в эшелоны пятнадцатитысячной массы людей с вооружением, техникой, имуществом и лошадьми. Папа пришёл домой перед отправкой головного эшелона своей дивизии и сказал маме, что, если придётся, она должна будет покинуть Полтаву со всеми, он имел в виду эвакуацию. Проводить его на вокзал папа не разрешил, попрощались дома. Помню только, как он взял меня на руки, ходил со мной по комнате и что-то говорил тихим спокойным голосом».
Генерал-майор С.С. Бирюзов, 132-я стрелковая дивизия, 1940 г.
Вспоминая об отце, Ольга Сергеевна, и сама, видимо, не подозревая, отметила такую немаловажную черту военачальника, как личный пример во всём. «Папа ушёл со своей дивизией на фронт, а мы остались в Полтаве, он не смог нас эвакуировать раньше. Он говорил: «Я не могу этого сделать, потому что начнётся паника, все будут видеть, что комдив отправил свою семью, а все сидят на месте. И поэтому мы остались в Полтаве, а папа ушёл. С этого момента и до середины декабря 1941 года мы не получали от папы ни строчки. Мама ходила по госпиталям и искала папу, нет ли его среди раненых. И ходила разговаривала с красноармейцами и командирами, не видели ли они комдива. И вот мы так и уехали. Ничего не знали о папе, ни строчки. И таких примеров было много».
Война с фашистской Германией заставила командиров на практике применить усвоенную в академии теорию. Но война создавала сотни проблем, для решения которых академия не дала и не могла дать готовых рецептов. Военная зрелость приходила к генералу Бирюзову непосредственно на поле боя.
Первое боевое крещение
Итак, 132-я стрелковая дивизия выехала на фронт 8 июля 1941 г. Первое боевое крещение дивизия получила на станции Чаусы под Могилёвом, когда она подверглась атаке разведывательного отряда противника. Следует отметить, что С.С. Бирюзовым предусматривалась возможность вступления в бой непосредственно из вагонов. Все люди были заранее проинструктированы и знали, что им нужно в этом случае делать. Бойцы перешли в контратаку и завершили разгром группы противника, захватив при этом несколько пленных.
Ветеран 132-й стрелковой дивизии П.В. Сазонов вспоминал:
«Восьмого июля сорок первого года головной эшелон вместе со штабом дивизии завершил приготовления к выезду на фронт. Перед тем как дать ему «добро», Сергей Семёнович тщательно проверял размещение в вагонах и на платформах личного состава, вооружения, боеприпасов, продовольствия и так далее. Вспоминаю, как он подошёл к платформе, на которой были погружены 37-миллиметровые зенитные орудия. Их зачехлённые стволы находились в горизонтальном положении. Ящики со снарядами лежали на другой платформе. Генерал тут же вызвал командира батареи и сделал ему строгое замечание:
«Вы куда собираетесь ехать, товарищ капитан! К тёще на блины или на фронт? Если на фронт, то будьте добры установить орудия так, чтобы они могли в любую минуту открыть огонь по вражеским самолётам. Чехлы снять. Ящики со снарядами поднести к зениткам. Организовать в расчётах круглосуточное дежурство!»
Много ценных указаний дал генерал и командирам стрелковых рот, сапёрам, связистам, медикам. И не напрасно. Через несколько дней, когда наш эшелон подъехал к станции Чаусы, в небе появились фашистские самолёты. Зенитчики сразу открыли по ним дружный огонь. Один стервятник, объятый пламенем, рухнул на землю. Остальные убрались восвояси. Вскоре подошли и немецкие танки, но их так же хорошо «угостили» наши артиллеристы. Вели залповый огонь прямо с платформ. В этом скоротечном бою наш эшелон превратился в стального, ощетинившегося ежа. Попробуй, возьми его! С нашей стороны потерь не было. И в этом заслуга Сергея Семёновича, который заранее принял все меры к тому, чтобы эшелон в полной сохранности прибыл на фронт.[26]
Дальше следовать в эшелоне дивизии было уже нельзя: железную дорогу немцы разбомбили. С.С. Бирюзов распорядился немедленно приступить к выгрузке прибывающих частей и подразделений. Как следует из журнала боевых действий, 11.07.1941 г. на станцию прибыло 5 эшелонов 132-й стрелковой дивизии, и она сосредотачивалась в районе станции Чаусы.[27]
Станция Чаусы. Здесь в 1941 году приняла свой первый бой 132-я стрелковая дивизия
Обстоятельства складывались так, что сам комдив решил разыскать какой-нибудь штаб: он предполагал, что где-то совсем рядом проходила линия фронта. И, действительно, в лесу восточнее станции Чаусы располагался штаб 13-й армии. С.С. Бирюзов в своей книге пишет обо всех перипетиях поиска. Кроме того, его дивизия в состав армии не входила. И потребовалось некоторое время для решения этого вопроса.[28]
В конце концов, Генеральный штаб распорядился включить 132-ю стрелковую дивизию в состав 13-й армии. 11 июля 132-я стрелковая дивизия получила приказ атаковать противника (передовые части Гудериана) в районе Быхова и сбросить его в Днепр. Объяснить, с каких рубежей и какие дивизии действуют в этом районе, передавший приказ командир из оперативного отдела штаба армии не смог. Лишь несколько позднее задача была уточнена.
Обстановка на фронте была чрезвычайно сложной и непредсказуемой. Наступление немецко-фашистских войск продолжалось. 4 июля передовые части 2-й танковой группы Гудериана вышли к Днепру и завязали ожесточённые бои за переправы. Как стало известно уже после войны из опубликованных воспоминаний гитлеровских генералов, замысел противника сводился к тому, чтобы обойти с севера и с юга Могилёв, где в то время находился штаб нашего Западного фронта.[29]
Боевые действия 132-й стрелковой дивизии на Быховском плацдарме и отход к рубежам реки Сож
11 июля немецкие танковые дивизии форсировали Днепр. И отсюда Гудериан сразу же повёл наступление на важные узлы дорог – Пропойск и Кричев.[30] Вот сюда-то и была брошена 12 июля 132-я стрелковая дивизия.
Обращает на себя внимание тот факт, что в ходе боя С.С. Бирюзов был ранен, распространился слух о тяжёлом его состоянии: говорили, что у него оторвало нижнюю челюсть. Эти слухи быстро достигли Полтавы (как упоминалось выше, семья генерала жила именно там). Жена Сергея Семёновича долго ходила по госпиталям, тщетно разыскивая его.[31] В это время Бирюзов оставался в строю, после перевязки он снова вернулся на свой командный пункт.
Дочь маршала Ольга Сергеевна Бирюзова воспоминает:
«Пока мы жили в Полтаве, прошёл слух, что генерал Бирюзов отвоевался (это было связано с его первым ранением, как стало известно впоследствии). Никто не мог сказать точно, от кого слышал, но многие говорили, что, сражённый фашистским снарядом, он упал у орудия, к которому сам встал в критический момент боя, и вряд ли его можно найти среди живых.
И всё же мама не верила этим слухам. Она ходила от одного госпиталя к другому, пытаясь узнать, нет ли среди раненых нашего папы, но всюду отвечали: «Генерала Бирюзова среди раненых нет». Так и покинули мы Полтаву с последним поездом ночью, под взрывы рвущихся бомб, ничего не зная о папе».[32]
Ничего не зная о муже, Юлия Ивановна продолжала ждать и верить, что он жив.
Одной из особенностей войны является то, что она требует скорых решений. О действиях молодого комдива С.С. Бирюзова в боевой обстановке рассказывает старшая операционная сестра медсанбата 132-й стрелковой дивизии Е.Р. Линник. (Она прошла войну с первого до последнего дня. Награждена орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны второй степени, 12-ю медалями):
«Раненых с каждым днём становилось всё больше. Мы работали почти круглые сутки, не выпуская из рук хирургические инструменты, перевязочный материал, кислородные подушки, медикаменты. Все усилия были направлены на выполнение основной задачи – оказать пострадавшим срочную помощь, чтобы быстрее отправить их в тыловые госпитали.
Однажды после полудня в медсанбат неожиданно пришёл генерал Бирюзов со своим шофёром. Нижняя часть лица комдива была забинтована, свободными оставались лишь покрасневшие от бессонных ночей глаза. Сквозь марлевую повязку проступали кровавые пятна. Появление раненого генерала, только что возвратившегося с передовой, сильно нас встревожило. До слёз было обидно видеть своего любимого командира в таком положении. Ведь все сотрудники медсанбата, начиная от главного врача и кончая санитаром, давно знали Сергея Семёновича, уважали его за доброту и отзывчивость, ценили за строгость, требовательность и справедливость – качества, присущие советскому военачальнику. К счастью, рана Бирюзова оказалась лёгкой. Осколком снаряда ему сорвало кожу на подбородке. Плюс к тому – лёгкая контузия. Несмотря на это, врачи всё же пытались оставить его хотя бы на неделю в медсанбате, но он решительно возразил: «Моё место на поле боя, где решается судьба нашей Родины!»
В то время как хирург, медсестра и комдив находились в перевязочной палатке, шофёр ответил на наш вопрос: при каких обстоятельствах Сергей Семёнович получил ранение и контузию. А дело было так. Один из стрелковых батальонов дивизии вёл тяжёлый бой с фашистскими танками. Пехотинцы оказывали суровое сопротивление, но несли большие потери. Их ряды с каждой минутой редели. Чтобы спасти батальон от неминуемой гибели, требовалась срочная помощь артиллеристов. А их в боевых порядках на этот раз не было.
Наблюдавший за ходом боя генерал Бирюзов обратил внимание на противотанковую батарею, которая находилась сравнительно близко от батальона и занимала очень выгодный рубеж. По его мнению, эта батарея могла бы сыграть решающую роль в отражении танковой атаки. Так, возлагая на артиллеристов большие надежды, комдив вместе со своим шофёром устремился к огневым позициям батареи. Но здесь перед ним предстала очень неутешительная картина: около повреждённых пушек лежали убитые и раненые воины. Правда, одно орудие каким-то чудом уцелело. Сергей Семёнович с помощью шофёра навёл пушку на танк противника. Прозвучали выстрелы – один, второй, третий… и в это время рядом разорвался вражеский снаряд. Воздушной волной орудие опрокинуло, комдива отбросило в сторону. В считаные секунды шофёр вынес его из-под обстрела, доставил в полковую санроту, затем привёз в медсанбат.
Бирюзов задержался у нас в медсанбате ненадолго. Он побывал во всех палатках, беседовал с ранеными, интересовался их нуждами и запросами. Убедившись, что личный состав батальона выполняет свои обязанности с большим усердием и старанием, генерал поблагодарил нас за службу и уехал на командный пункт дивизии».
С тех пор прошло не так уж много времени, и Сергей Семёнович был ранен во второй раз, но более легко. Помощь ему оказали прямо на поле боя санинструкторы подвижного отряда 498-го полка.[33]
132-я стрелковая дивизия двое суток вела тяжёлые бои у деревни Александровки и, прорвавшись, наконец, через шоссе Кричев-Пропойск, взяла направление на восток, то есть вышла из окружения.
«Там, – вспоминал С.С. Бирюзов, – нам пришлось встретиться с исключительной подлостью гитлеровцев. Впереди своего подвижного отряда, направленного против нас, они пустили колонну автомашин, в которых находились захваченные в плен красноармейцы».[34]
С.С. Бирюзов так оценивал обстановку этих первых трудных дней войны: «Весь этот район, казалось, был залит кровью и объят пламенем. Горело всё: подожжённые гитлеровцами деревни, подбитые танки, автомашины. Смрад и дым висели над землёй непроницаемой завесой».[35]
К середине июля 28 советских дивизий оказались в окружении и не вышли из него. Ещё 70 понесли тяжёлые потери[36].
В Журнале боевых действий войск Западного фронта за июль 1941 г. отмечается, что 13-я армия была в окружении.[37]
Я обратил внимание, что искажено название населённого пункта в донесении: БУФНИЧИ, правильное название – БУЙНИЧИ. Можно было бы не заострять внимания на этой ошибке, если бы не одно обстоятельство. Именно события на Буйническом поле нашли отражение в романе К. Симонова «Живые и мёртвые» и в книге его дневников «Разные дни войны». Почему писатель уделил им особое внимание и навсегда сохранил в своей памяти?
В те дни 26-летний К. Симонов был военным корреспондентом газеты «Красная звезда». По заданию редакции он с фотографом П. Трошкиным выехал на линию фронта к Могилёву, где в те дни шли тяжёлые бои. Это была первая военная командировка Симонова. Под вечер 11 июля журналисты прибыли в город, поняли, насколько тяжёлые бои идут в районе Могилёва. Через день узнали ошеломительную новость: на подступах к городу, на Буйничском поле, во время ожесточённого 14-часового боя 12 июля 1941 г. защитники города подбили и сожгли (используя бутылки с горючей смесью) 39 фашистских танков и отстояли рубеж обороны!
С самого начала войны советская пресса не раз писала о множестве уничтоженной вражеской техники, но фотографии её ещё ни разу не публиковались. И ради таких сенсационных снимков военкоры не могли не отправиться на место событий. Для прикрытия на время съёмки им дали взвод автоматчиков – из ближнего леска в любой момент фашисты могли открыть огонь, но журналистам повезло, и заветные снимки были сделаны без помех. Впервые с начала войны были получены фотографии поверженной немецкой техники! Теперь нужно было как можно скорее доставить в Москву ценнейшую на тот момент информацию.
Выписки из донесений
О своих впечатлениях в те дни К. Симонов вспоминал так:
«…Середина поля. Могилёв. С восточного берега на западный перекинут единственный деревянный мост. На нём не было ни одной пушки, ни одного зенитного пулемёта. Мы переехали на западный берег, в полк, оборонявший Могилёв. В этот день был тяжёлый, кровопролитный бой. Полк разбил сорок немецких танков, но и сам истёк кровью. Вечером мы говорили с командиром полка полковником Кутеповым… На его обросшем, небритом и усталом, смертельно усталом лице в самые тяжёлые мгновения вдруг проявлялась неожиданно мягкая, детская улыбка.
Мы сказали ему про мост. Там нет ни одного зенитного пулемёта, если немцы разбомбят мост, то он с полком будет отрезан здесь, за Днепром.
«Ну и что ж, – Кутепов вдруг улыбнулся своей детской улыбкой. – Ну и что ж, – повторил он мягко и тихо, как будто говоря о чём-то самом обычном. – Пусть бомбят. Если другие отступят, мы решили тут остаться и умереть, всем полком решили. Мы уж говорили об этом»…
Эти герои, сумевшие остановить наступление гитлеровских войск среди царившей паники и неразберихи, на 23 дня приковав к себе целый армейский корпус гитлеровской армии, навсегда стали для Симонова не просто однополчанами. А события этих дней легли в основу сюжета его главного произведения – романа-трилогии «Живые и мёртвые». Полковник Кутепов стал прототипом героя романа – генерала Серпилина. При этом следует отметить, что 172-я и 132-я стрелковые дивизии входили в состав 61-го стрелкового корпуса и находились в окружении, по существу, в одном кольце.
«Полной ясности о том, что происходит в этом районе, не было ни у нас, ни у немцев. Во всяком случае, на отчётной карте немецкого генерального штаба с вечерней обстановкой на 13 июля Могилёв показан уже захваченным немцами. То есть, когда мы приехали в Могилёв в полк Кутепова, в немецкой ставке уже считали, что с Могилёвом покончено.
В наших переговорных лентах за тот же день -13 июля – сохранился текст сообщения, полученного штабом фронта: «…район Могилёв. Положение не совсем ясное, делегат ещё не прибыл… Могилёв в наших руках…»
В сохранившейся оперативной сводке штаба 13-й армии за 14-е число сказано: «Армия продолжала упорные бои на Шкловско-Быховском направлении по уничтожению противника и восстановлению положения на восточном берегу реки Днепр… 61-й корпус продолжает бой…»
В немецкой сводке группы армий «Центр» за то же 14-е число указывается, что в то время как «29-я дивизия в 10.00 достигла западной окраины Смоленска», «45-й армейский корпус продолжает бои с упорно сопротивляющимся противником в районе Могилёв». Очень показательна одна фраза в этой же сводке: «Упадка боевого духа в русской армии пока ещё не наблюдается».
В то же время тяжелейшая обстановка сложилась в Чаусах. Именно там комдив С.С. Бирюзов собирал свои полки.
Симоновский камень на Буйничском поле
По архивным данным видно, что немецкие танки неожиданно подошли к Чаусам и к штабу армии 15-го в 5 часов вечера. В документах штаба Западного фронта есть записка, посланная из 13-й армии: «На подступах к Чаусы завязался бой с танками. 17 часов 17. VII с. г. Связь с корпусом прервана. Начальник штаба Петрушевский».
Надо сказать, что 13-й армии в те дни вообще не везло: 8 июля, возвращаясь к себе из штаба фронта, командующий 13-й армией генерал-лейтенант Филатов был обстрелян на дороге «мессершмиттами» и смертельно ранен. В командование армией вступил генерал-лейтенант Ремезов. Выехав вперёд в войска, он по дороге наскочил на прорвавшихся немцев, тоже был тяжело ранен, и 14 июля его сменил Герасименко. В разгар немецкого наступления он оказался третьим командующим за неделю.[38]
Как известно, К.М. Симонова не стало 28 августа 1979 г. Но мало кто знает, что там, где погибли Семён Фёдорович Кутепов и его товарищи, бывший военкор Симонов завещал похоронить и себя. Он писал:
«Я не был солдатом, был всего только корреспондентом, однако у меня есть кусочек земли, который мне век не забыть, – поле под Могилёвом, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков…»
В 1980 году, 25 ноября, на Буйничском поле был установлен большой 15-тонный памятный камень. На огромном валуне, установленном на краю поля, выбита подпись писателя «Константин Симонов» и даты его жизни: 1915–1979. А с другой стороны на валуне установлена и мемориальная доска с надписью: «…Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах».
По странному стечению обстоятельств судьба постоянно прокладывала рядом жизненные дороги этих двух ярких и мужественных людей – К.М. Симонова и С.С. Бирюзова. Сначала в Рязани. И вот они снова рядом здесь, на полях сражений под Могилёвом. На рубеже реки Сож в районе белорусского города Кричева в июле – августе 1941 года шли особенно ожесточённые бои. Генерал-майора С.С. Бирюзова в эти дни можно было встретить на самых опасных и решающих участках. Под его командованием бойцы стойко обороняли занятые рубежи и надолго задержали продвижение противника.
Обелиск «В память воинам, погибшим при обороне г. Кричева в 1941 г.»
В память об этом на берегу реки Сож под Кричевом воздвигнут обелиск. На нём высечены слова:
«Здесь, на рубеже реки Сож в июле-августе 1941 года в ожесточённых месячных боях успешно отражали непрерывные атаки превосходящих сил фашистов героические соединения 13-й армии: 132-я стрелковая дивизия полковника И.Т. Гришина, 4-й воздушный десантный корпус генерал-майора А.С. Жадова, 6-я Орловская Краснознаменная стрелковая дивизия полковника М.А. Папсуй-Шапко, Ленинградский коммунистический батальон полковника Ф.А. Осташенко и другие воинские части».
Вечная слава павшим за свободу и независимость нашей Родины».
Суровые меры
В это время выходит постановление Государственного Комитета обороны (ГКО) № 169сс от 16.07.1941 г. «О строжайшем пресечении в Красной Армии нарушений воинской дисциплины, об аресте и предании суду группы командования Западного фронта.[39]
Как отреагировали на «строгие меры» в войсках, можно узнать из книги С.С. Бирюзова, в которой он писал: «Никого из нас, старших командиров, не могло, разумеется, удовлетворить сенсационное сообщение о предательстве руководства Западного особого военного округа».[40]
В предательство как-то не верилось. Приказ, объявлявший изменниками Родины бывшего командующего военным округом генерала армии Д.Г. Павлова и его ближайших помощников, у Бирюзова оставил самое тягостное впечатление. Ему трудно было представить, что боевой генерал, самоотверженно сражавшийся с германскими фашистами во время Гражданской войны в Испании, переметнулся на их сторону.[41]
«Трагедия Западного особого округа состояла в том, что на него в первый же момент внезапно обрушились самые сильные удары авиации и бронетанковых соединений фашистской Германии. Беда, а не вина Павлова, – пишет С.С. Бирюзов, – заключалась в том, что он, строго выполняя директивы народного комиссара обороны С.К. Тимошенко, написанные по личному указанию И.В. Сталина, до самой последней минуты не отдавал распоряжений о приведении войск в боевую готовность, хотя был осведомлён о концентрации немецких дивизий у нашей границы».[42]
Маршал Г.К. Жуков впоследствии тоже дал оценку этому постановлению: «Всю вину за наши неудачи в начальный период войны Сталин постарался возложить на личный состав Вооружённых Сил. Был организован судебный процесс над командованием Западного фронта».[43]
В те же годы, спустя два десятилетия после Победы, и К. Симонов задаёт вопрос: «Что двигало Сталиным, когда он объявлял этих людей изменниками и предателями: отвести от себя и обрушить на их головы гнев и недоумение народа, не ожидавшего такого начала войны? Или действительные подозрения? Думается, и то, и другое – и расчёт, и подозрения, ибо ему уже давно было свойственно искать объяснения тех или иных неудач не в ошибках своих и чужих, а в измене, предательстве и тому подобном. От этой привычки потом, в ходе войны, ему пришлось, хотя и с рецидивами, но избавляться».[44]
Однако заметим, что постановление ГКО было направлено в войска не для обсуждения, а для беспрекословного исполнения.
«Государственный Комитет Обороны требует от командиров и политработников всех степеней, чтобы они систематически укрепляли в рядах Красной Армии дух дисциплины и организованности, чтобы они личным примером храбрости и отваги вдохновляли бойцов на великие подвиги, чтобы они не давали паникёрам, трусам и дезорганизаторам порочить великое знамя Красной Армии и расправлялись с ними, как с нарушителями присяги и изменниками Родины».[45]
Подчеркнём ещё раз: как показали судебные решения военных трибуналов, ссылки на какие-либо объективные причины невыполнения приказов и оправдывавшие или, по крайней мере, смягчавшие вину того или иного командира, допустившего невыполнение боевой задачи, не принимались во внимание и не учитывались при вынесении приговора. Приказ должен быть выполнен любой ценой.
Генерал С.С. Бирюзов испытал всё это на личном боевом опыте в первые дни войны. К тому же военная обстановка усугублялась целым рядом обстоятельств, о которых говорилось выше. Стоит назвать и ещё одно. «Тогда мы, конечно, не знали, – пишет С.С. Бирюзов, – что 13-я армия находилась в полосе, выбранной гитлеровским командованием для нанесения удара в тыл всей гомельской группировки советских войск. По всей видимости, ожесточённые бои, которые мы вели в июле на рубеже реки Сож, не на шутку встревожили Гитлера, и он решил, во что бы то ни стало, разделаться с войсками, преграждающими путь Гудериану».[46]
Дивизия несёт большие потери. Второе окружение
Следует отметить, что обстановка на фронте продолжала ухудшаться. Так, в боевом донесении штаба 132-й стрелковой дивизии, представленном через две недели (16.09.1941 г.) в штаб 13-й армии, сообщается, что части дивизии, в течение последних двух дней не в состоянии были преодолеть сопротивление противника и несут большие потери. В донесении сообщается о факторах, не способствовавших успешному выполнению боевой задачи, в частности: «местность абсолютно ровная, и части фактически отрезаны огнём противника, связь с ними чрезвычайно затруднена, доставка питания возможна только ночью». С.С. Бирюзов просит командарма разрешить дивизии занять оборонительный рубеж.[47]
«Второе окружение 132-й стрелковой дивизии переживалось нами куда более хладнокровно, чем первое, – вспоминал С.С. Бирюзов. – Имея уже некоторый опыт в этом отношении, я понимал, что главное теперь – это не терять напрасно ни одной минуты, сразу поставить перед людьми чёткую и ясную задачу. И такая задача была поставлена: с наступлением темноты внезапно атаковать противника и разорвать кольцо окружения. Была предпринята одна из попыток вырваться из кольца.[48]
Мы уже изучили повадки гитлеровцев и хорошо знали, что сразу же с наступлением темноты – после ужина – они залягут спать. Уверенные в своём превосходстве, немцы воевали тогда «с комфортом», педантично соблюдая заведённый распорядок дня.[49]
Расчёт наш оказался правильным. Дружная атака застигла фашистов врасплох. В сентябре 1941 г. боевая обстановка вновь осложнилась. 132-я сд снова оказалась почти на самом острие танкового клина сильнейшей танковой группировки гитлеровских войск под командованием Гудериана, нацеленной в конечном счёте на столицу нашей Родины – Москву. 13-я армия оказалась в полосе главного удара противника».[50]
30.09.1941 г. началось новое большое наступление немецко-фашистских полчищ. Гудериан возобновил попытки прорваться к Москве. 3 октября нашими войсками был оставлен Орёл, а спустя ещё три дня – Карачев и Брянск. Дивизии 13-й армии вновь были окружены. Из штаба армии поступило распоряжение готовить прорыв. В центре созданной для прорыва небольшой ударной группировки должна была наступать 132-я стрелковая дивизия. Колонны дивизии походным порядком двинулись по просёлочной дороге в направлении села Негино. Лобовая атака села грозила большими потерями, поскольку перед ними находилась открытая местность. И С.С. Бирюзов решил ввести противника в заблуждение.
В стороне от намеченного рубежа атаки он приказал сосредоточить несколько тракторов и включить их двигатели. Немцы приняли этот шум за работу танковых моторов и сосредоточили свои основные силы на этом направлении. Тем временем в лесу на просёлочной дороге построились в колонну имевшиеся пять танков и все автомобили дивизии, в кузовах которых находились бойцы, вооружённые гранатами и автоматами. Замысел состоял в том, чтобы эта колонна, развив ещё в лесу предельную скорость, под прикрытием артиллерийского огня быстро проскочила открытое место и ворвалась в село, прокладывая путь следовавшим за нею стрелковым цепям. Импровизированный передовой отряд ворвался в село. За ним устремились основные силы, расширяя участок прорыва. Через образовавшуюся брешь начали выходить остальные подразделения и части.
Из воспоминаний Героя Советского Союза генерал-майора С.П. Иванова (в тот период он был начальником оперативного управления штаба 13-й армии и направлялся в одну из частей в районе Быхова). Именно он и был «штабистом», которого разыскал С.С. Бирюзов:
«В тяжёлых боях первого периода войны генерал Бирюзов зарекомендовал себя умелым и храбрым командиром. Он чётко руководил частями дивизии, организовывал прочную оборону, решительно контратаковал врага. Глубокое знание военного дела, тактики, широкий оперативный кругозор сочетались у него с сильной волей, большим самообладанием. А ещё с высочайшим личным мужеством. В сложных ситуациях Сергей Семёнович всегда оказывался на решающих участках, не раз показал пример отваги и находчивости».
Эти обобщения, сделанные начальником управления штаба армии по результатам первых боёв в первые месяцы войны, имели под собой самые серьёзные основания. Молодой генерал С.С. Бирюзов смог именно так убедительно зарекомендовать себя в войсках.
«Вместе с 132-й стрелковой дивизией, – вспоминал С.П. Иванов, – ему пришлось выходить из окружения. В ночь на 17 октября головной полк у села Весёлая Калина был встречен сильным миномётным и пулемётным огнём противника. Наши цепи залегли. И тогда полк в атаку повёл сам Бирюзов. Несмотря на ранение, генерал в числе первых ворвался в деревню.
В том бою комдив был ранен вторично, но, превозмогая боль, продолжал командовать. Собрав разрозненные подразделения в кулак, он вывел их из окружения. И это в третий раз с начала войны. Тогда Сергея Семёновича наградили орденом Красного Знамени.
Генерал-майора Бирюзова военный совет 13-й армии аттестовал так:
«В тактической обстановке разбирается хорошо. Умело управляет частями в бою. В боевой обстановке не теряется. Смелый, решительный, не знающий страха командир… Достоин выдвижения на должность заместителя командующего армией или начальника штаба армии».[51]
«На протяжении трёх с лишним месяцев 132-й стрелковой дивизии пришлось вести ожесточённые бои с противником, пытавшимся окружить и уничтожить нас». За это время дивизия прошла под огнём сотни километров непередаваемо тяжёлого пути отступления. Тысячи уничтоженных вражеских солдат и офицеров, множество подбитых танков, орудий, машин и другой техники – таков итог её боевых действий с момента прибытия на фронт до переправы через реку Свапа. Правда, и в самой дивизии потери были немалыми.
…Однако в основном все подразделения дивизии вырвались из трёхкратно смыкавшегося вокруг них вражеского кольца. Ядро дивизии, её костяк сохранился»[52].
Наградной лист
После тяжёлого ранения С.С. Бирюзова отправили в Воронеж, в тыловой госпиталь, затем на долечивание – в Алма-Ату. Вспоминает дочь
Тов. Бирюзов будучи окружённым тонкими противника под Волковичами и руководя боем сам лично вёл огонь по танкам противника из противотанковой пушки, подбил танк противника и в упор расстреливал фашистов. После окончания боя и отхода к своим частям за т. Бирюзовым была погоня двух фашистских мотоциклистов, каковых расстрелял в упор из ППД.
Под деревней Негино сам лично вёл батальон в атаку, в результате которой было занято Негино, уничтожено много живой силы противника, 4 противотанковых пушки, 6 грузовых автомашин с разным имуществом и боеприпасами, захвачено 6 человек в плен и лично сам Бирюзов в упор расстрелял 4 фашистов. Под Весёлой Калинкой с группой бойцов в количестве 16 человек обошёл деревню с левого фланга атаковал противника и не дал противнику возможности растянуть свой фронт.
Лично сам в этом бою уничтожил 4 фашистов и зажёг 4 грузовые машины с разным имуществом, где и был ранен в упор с автомата в обе ноги и бок.
При выходе из окружения 17 октября будучи тяжело раненным, лёжа на повозке лично руководил собранной с разных частей группой бойцов и командиров в количестве 150 человек и с боем вывел всю группу из окружения к своим частям с оружием.
Тов. Бирюзов за всё время боёв находился непосредственно в частях там где более грозила опасность и сам лично руководил боями, воодушевляя своим личным примером бойцов и командиров но героические подвиги.
Будучи трижды раненым, ни разу не покинул поля боя, а продолжал руководить и уничтожать противника. Волевой, тактически грамотный командир, войсками управляет умело, занимаемой должности командира дивизии вполне соответствует. маршала О.С. Бирюзова: «Ноги (у Бирюзова) были перебиты. Когда он лежал в госпитале, ему хотели ампутировать, и он никак не соглашался, говорил: «Ни за что! Пытайтесь что-то сделать». И, в общем, сделали несколько операций и поставили его на ноги».
С.С. Бирюзов с супругой Юлией Ивановной и дочерьми Валей (слева) и Олей. Полтава, июнь 1941 г.
Из воспоминаний О.С. Бирюзовой:
«Я хочу вернуться к тому моменту, когда он нас нашёл в Чкалове. Получилось так, что наш эшелон, в котором мы ехали, мы путешествовали в этом эшелоне с эвакуированными два месяца. Нас в одном месте высадят… Первый раз нас высадили в шахтёрском городке на Донбассе. И, вы знаете, насколько была дружба у людей, насколько это горе общее всех сплотило. То есть пришли шахтёры на станцию, знали, что придут эшелоны с беженцами, и пришли вот эти шахтёры разбирать семьи по своим домам. И мы попали в одну семью, они нас искупали, потому что мы бог знает сколько ехали – не мыться, ничего. Где-то выскочишь – речушка, мама где-то нас умыла. Нет – значит, вот так вот едем. В товарных вагонах, открытые двери. Слава богу, лето было. Нас разобрали семьи шахтёров, и утром мы просыпаемся – во-первых, всё кругом чисто, в чистой кровати, солнце всё заливает, пришли в кухню – там накрыт стол. Вот как сейчас помню – картошка молодая отваренная, лук, помидоры, огурцы, яйца крутые и масло сливочное. Мы же недели три – месяц питались чем попало. Что мама перехватывала, то мы и ели. И записка: «Будем после обеда. Ешьте всё, что нужно».
Мы побыли у них дней 10, наверное, и нас, семьи военных, снова поместили в эти эшелоны, поехали дальше. Не знаем, куда. И приехали в вечер на какую-то станцию. Это была какая-то татарская деревенька. И в нашем вагоне были почти все из папиной дивизии. А мама взяла документы о том, чтобы просить руководство высадить нас в каком-то крупном центре. Вагон был полный – дети, подростки, всем молчать, задвинули двери, тишина. Весь состав выгрузили, подъехали подводы, всех со скарбом перевезли в эту деревеньку, которая была в нескольких километрах от этого полустанка, и ночью стали проверять состав с факелами. Открывают наш вагон, а он битком набит, полный. Тут такой скандал поднялся: «Что вы наделали! Мы сейчас вас выселим! Будете сидеть в поле! Кто за вами приедет?» Потому что уже всех увезли.
Наступила ночь. В общем, мама говорит: «Вот, у нас есть бумага». Они говорят: «Состав идёт в Чкалов. Если успеете перебраться туда, ваше счастъе. Не успеете, значит, будете здесь ночевать, и что будет дальше с вами, неизвестно». И вот мама говорит, что если бы мы остались в этой деревне, папа нас бы никогда не нашёл, и мы бы там так и остались. Потому что маленькая деревенька – как вообще можно? И вот мы попали в Чкалов и там две недели жили на вокзале на скамейках. Разор был страшный.
Через две недели женщины пошли по военным организациям – ни денег, ничего нет. Аттестат надо. А чтобы взять аттестат, нужны документы или знать, где мужья воюют. В общем, их нигде никто не принимал, выгоняли отовсюду. А среди них была одна из особого отдела. Она говорит, что вот, вас нигде не принимают, пошли тогда в наше КГБ. Ну, вы помните, какие были разговоры и прочее-прочее. Но деваться некуда, пошли. Пришли они в это управление, а им там: «Да садитесь, да отдохните, да мы вам сейчас воды». Они, конечно, разревелись все, потому что их кругом гнали, а тут – садитесь, да в чём дело, да расскажите, да мы сейчас попробуем что-то сделать.
В общем, выделили им какие-то небольшие денежные средства. И вот мама тогда сняла даже не комнату, а угол у бабушки одной на окраине за вокзалом. И когда папа узнал, что мы находимся в Чкалове, приехал на вокзал, выходит, к нему подходит дежурный офицер: «Товарищ генерал, куда вас?» Он говорит: «У меня семья здесь, давай в центр». Вот, значит, они едут в центр. «А на какой улице-то?» Папа: «На 2-й Буранной». «Товарищ генерал, вы бы сказали сразу. Это у нас здесь на слободке, за вокзалом».
И вот они приехали на эту Буранную, а там деревянные домики на курьих ножках стоят. И вот папа поднялся в этот домик, а выпрямиться не может. Маленькие потолки там. Вот так вот стоит и в ужасе, где его семья находится. Тут прибежали все женщины, которые с мамой были, жёны его сослуживцев, конечно, со слезами и со своими просьбами. Он говорит: «Ну, завтра пойду к коменданту Чкалова бить морду. Что это такое? Мы воюем, а наши семьи вот в таком состоянии находятся». И пошёл к коменданту. А навстречу идёт его сослуживец, где-то они вместе служили, знали друг друга. Тот: «Серёжа, дорогой!» А он с костылём, с палкой. Говорит: «Подожди. Я пришёл отколотить тебя. Что ты делаешь с нашими семьями?» Он говорит: «Да я только заступил сегодня».
А того коменданта города расстреляли, у него жуткое безобразие – и растраты были страшные, и раненые у него прямо на вокзале лежали. Страшное дело было. Его под суд. И через неделю папа нас забрал. А он, когда лежал в госпитале в Алма-Ате, там нас разыскивал. Ему выделили комнату, а комнату выделили в домах наркомата. Тогда у нас не министерства были, а наркоматы. И вот у наркома сельского хозяйства была трёхкомнатная квартира, его потеснили и предложили папе одну комнату из этих трёх. Папа говорит – взял самую солнечную. Мы потом с ними очень подружились. Чудесная семья. Было у них двое детей. Мы потом даже с ними переписывались. И в Алма-Ата мы прожили два года. Папа с нами недельку побыл и потом отправился на фронт».[53]
В этом откровенном рассказе спрессовано всё: страшные будни войны на фронте и в тылу, ужасы эвакуации, стойкость женщин и детей, переживших тяжелейшую дорогу от западной границы на Урал. Все там были в равных условиях – дети генералов и дети шахтёров. Все ждали сводок с фронта и писем от родных мужчин. Семье Бирюзова повезло. Сергей Семёнович оказался в отпуске по ранению в тылу, помог своей семье чуть лучше устроиться. А ведь мог и не оказаться в тыловом госпитале. Мог просто до него не дожить… Ранение было слишком тяжёлым. Иначе бы его в далёкий тыл не отправили. Не та обстановка была на фронте, чтобы долечиваться генералу. А могло всё обернуться и вовсе по-другому. После тяжёлого ранения мог 36-летний Бирюзов остаться безногим инвалидом и навсегда остаться в тылу. К его счастью и по его настоянию этого не случилось. Ноги удалось спасти. Генерал Бирюзов возвратился на фронт.
Возвращение в родную дивизию
«После госпиталя снова вернулся в ставшую родной дивизию, но ненадолго. В апреле 1942 года я был назначен начальником штаба 48-й армии, которая вела бои на Орловском направлении в составе Брянского фронта».[54]
Обращает на себя внимание и тот факт, что после излечения С.С. Бирюзова хотели назначить начальником штаба резервной армии. Однако он отказался от нового назначения и попросил направить его в родную 132-ю стрелковую дивизию, посчитав при этом, что на посту командира он принесёт больше пользы.[55]
Дивизия участвовала в зимнем контрнаступлении под Москвой. Она освобождала от противника Елец и Ливны. Люди гордились этим и рвались в новые бои. И ещё одно приятное событие произошло в жизни генерала С.С. Бирюзова. За участие в тяжёлых оборонительных боях осенью 1941 года, когда его дивизия нанесла значительный урон врагу, советское правительство наградило его орденом Ленина.
Наступательные действия к приезду комдива успели закончиться. Весь Брянский фронт опять перешёл к обороне. Исчерпав свои возможности для наступления по всему фронту, 13-я армия продолжала наносить противнику отдельные удары с ограниченными целями. Разумеется, из сказанного не следует, что войска получили передышку. Наши командиры уже в полной мере испытали на себе, что значит иметь слабо обученные войска.
Убедительным примером деятельного подхода к обучению солдат тому, что необходимо на войне, является приказ командира 132-й стрелковой дивизии генерал-майора С.С. Бирюзова от 24.02.1942 г. «О подготовке начсостава штабов, частей и подразделений рядового и младшего начсостава 132-й сд»:
«Боевая и политическая подготовка с начсоставом штабов частей, с командным составом подразделений в частях и рядовым составом поставлена плохо, носит поверхностный характер, не введена в систему и не отвечает требованиям сегодняшнего дня».
Доклад об общем состоянии 132-й стрелковой дивизии был составлен С.С. Бирюзовым. Его содержание даёт полную и объективную характеристику дивизии. Надо сказать, что в нём не замалчиваются недостатки и просчёты. Думается, комдив знал, что вышестоящее командование не любит подобные «объективки», и, тем не менее, написал всё так, как считал нужным. Это ещё раз подтверждает – С.С. Бирюзов был принципиальным командиром. Давайте прочтём некоторые оценки и выводы, содержащиеся в докладе:
«Проверкой установлено, что до 90 процентов командиров взводов совершенно не знают топографию и не умеют пользоваться картой. В дивизии было 1647 чел., с 1 января 1941 г. поступило пополнение – 5367 чел. те. 75 процентов. Абсолютное большинство пополнения не служило в армии и необученные. Большая засорённость пополнения осуждёнными – свыше 400 человек».
Далее отмечается в докладе, что система огня не является целостной, а отдельными очагами и весьма дырявыми. На каждый километр фронта приходится одна пулемётная точка, два миномёта на 1 км фронта.
Общее заключение:
Дивизия частично в состоянии принять материальную часть, но только носимую, возимую же без тягловой силы принять не можем. Необходимо пополнить большим количеством пулемётов и винтовок, тягловой силой (живой или механической)».[56]
В сложившихся условиях в подразделениях дивизии использовались трофеи, что вероятно немного выручало, помогало восполнять имеющийся недостаток оружия и боеприпасов, техники, обмундирования. В этом есть своя глубокая и полная правда войны: сражались, используя все имеющиеся возможности, обращали против врага его же оружие. И крестьянская сметливость, и хватка брали своё – всё шло в дело, всё использовалось для нужд армии. За этим документом ясно просматривается большой жизненный опыт паренька из скопинской глубинки Сергея Бирюзова, вдоволь хлебнувшего лиха.
Есть под Москвой село Филатово. Здесь живёт Семён Ефимович Карякин, ветеран 132-й дивизии. Находясь на службе в 605-м полку, он прошёл в должности старшины с боями от Ельца до Берлина. Награждён за ратные подвиги орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, десятью медалями. Вот о чём он рассказывает:
«Начало 1942 года было ознаменовано большими и радостными событиями на фронте. Советские войска на полях Подмосковья разгромили немецко-фашистские полчища, неудержимо продвигались вперёд, освободили много населённых пунктов. Наша дивизия также провела ряд успешных наступательных операций, перешла к обороне. В это время мне довелось два раза видеть нашего генерала Сергея Семёновича Бирюзова, возвратившегося из госпиталя после тяжёлого ранения.
Наш полк держал оборону шириной примерно до десяти километров. От каждого батальона, как это положено, было выставлено боевое охранение с задачей: зорко следить за передним краем противника, докладывать командиру батальона обо всех изменениях, происходящих в полосе нашей обороны.
И вот произошёл такой случай. На исходе дня, когда на землю спустились сумерки, группа фашистских разведчиков незаметно проделала в проволочном заграждении проход и пыталась завязать ближний огневой бой. В этом случае стрелковому отделению, которое находилось в боевом охранении, следовало бы открыть по немцам ответный огонь. Но этого не произошло. Не приняв боя, отделение отошло в окопы своей роты. Попросту говоря, оно уклонилось от выполнения своей задачи. Конечно, командир роты навёл порядок на переднем крае – отбросил противника за нейтральную полосу.
В этот вечер на командный пункт полка приехал на лыжах С.С. Бирюзов. Поинтересовался, как несут солдаты службу в обороне, хорошо ли охраняют передний край. Командир полка подробно ответил на все вопросы генерала – не стал даже скрывать и случай с боевым охранением.
– Сейчас же направьте ко мне командира этого отделения. С ним надо очень серьёзно поговорить, – обратился Бирюзов к полковому начальнику.
Не прошло и двадцати минут, как сержант был уже в землянке. Между ним и генералом состоялся примерно такой разговор:
– Какую задачу ваше отделение выполняло?
– Несло службу в боевом охранении.
– Почему вы оставили свои позиции? Кто вам дал на это право?
Сержант стоял молча, опустив глаза. Потом сказал, что в его отделении почти все солдаты недавно пришли с новым пополнением. В боях ещё не участвовали. Пороха не нюхали. И вот при первом серьёзном испытании они растерялись.
– Нет, не то слово, сержант! – поправил его Бирюзов. – Они не растерялись. А просто струсили. Проявили недисциплинированность. За это на войне очень крепко наказывают.
Долго разговаривал Сергей Семёнович с сержантом. На простых и поучительных примерах он показал, что воинская дисциплина, организованность и порядок – надёжные спутники воинов на поле боя. Генерал привёл при этом знаменитое изречение русского полководца Суворова: «Дисциплина – душа победы».
А вот другой эпизод. Сергей Семёнович приехал в наш полк, чтобы проверить состояние оборонительного рубежа – минных полей, проволочных заграждений, инженерного устройства артиллерийских и миномётных огневых позиций, пулемётных гнёзд, стрелковых ячеек, ходов сообщений. Комдив остался доволен – оборона была укреплена достаточно прочно. Однако, проверяя наличие в ротах и батареях огневых средств, Сергей Семёнович выявил много недостатков. Так, не все бойцы имели по два-три комплекта патронов, как это положено в боевой обстановке. С отклонением от уставных требований была проложена телефонная связь. Особенно плохо дело обстояло с маскировкой. Обо всех замеченных недостатках Бирюзов тут же сказал командиру полка и начальникам служб. А потом закончил: «Все ваши беды, большие и малые, происходят прежде всего от слабой дисциплины, от низкой требовательности офицеров и сержантов к себе и подчинённым. Если бы этого не было, то мы имели бы гораздо больший успех в наступлении и обороне. Кстати сказать, нам надо теперь готовиться к наступательным боям».
Эти два эпизода – разные по характеру и по масштабам. Но их объединяет одно: стремление командира дивизии прививать чувство высокой ответственности каждому солдату, сержанту и офицеру за выполнение своего воинского долга, воспитывать воинов в духе строжайшей дисциплины, неукоснительного соблюдения присяги и уставов.[57]
К сожалению, некоторые действия войск фронта в этот период были малоэффективными. Например, однажды С.С. Бирюзов получил приказ: взять штурмом Красный хутор. А время шло уже к весне, глубокий снег стал совсем рыхлым. Наступать по такому снегу – чистое наказание.
Оценив должным образом обстановку и прикинув свои возможности, С.С. Бирюзов поделился своими сомнениями с командующим армией Н.П. Пуховым, который заявил: «Ничего не могу сделать, это приказ фронта».
Пришлось приступать к делу.[58]
В ходе боя стало ясно, что нет никакого смысла продолжать это заранее обречённое на неудачу наступление. Комдив приказал прекратить дальнейшее продвижение, окопаться в снегу, а с наступлением сумерек отойти всем на исходные позиции.[59]
По возвращении на свой КП С.С. Бирюзов немедленно связался с начальником штаба армии и доложил, что наступление было неудачным. Генерал Петрушевский ответил на это очень лаконично:
– Для вас, видимо, будут большие неприятности – вы самовольно отменили боевой приказ…
Вскоре последовал телефонный звонок и С.С. Бирюзову было приказано командармом сдать «хозяйство», т. е. дивизию, начальнику штаба и немедленно выехать в Елец в распоряжение штаба фронта.
Из сказанного можно сделать некоторые выводы. Будущий маршал вовсе не принадлежал к числу вояк, исполняющих любые нелепые приказы – недаром он требовал от подчинённых всемерно избегать неоправданных потерь. Решительный и жёсткий начальник, он весной 42-го распорядился отменить штурм маленького хутора Красный, который приказало взять вышестоящее начальство. Бирюзов понимал, что даже прорваться к злополучному хутору не удастся, а солдат можно положить немало. По тем временам такое неподчинение могло стоить Бирюзову не только карьеры, но и жизни. Однако ему удалось доказать свою правоту, и нелепый приказ был официально отменён.
Начальник штаба 48-й Армии
«В апреле 1942 года я был назначен начальником штаба 48-й армии, которая вела бои на Орловском направлении в составе Брянского фронта».[60]
По прибытии в Елец С.С. Бирюзов отправился к командующему войсками Брянского фронта генерал-лейтенанту Филиппу Ивановичу Голикову, который сообщил о назначении его начальником штаба вновь формируемой 48-й армии.[61]
Следует отметить, что армия существовала пока только на бумаге. Её нужно было создать из дивизий и бригад, выделяемых Брянским фронтом и прибывающих из глубокого тыла. Все заботы о формировании армии и её управлении легли на плечи С.С. Бирюзова, т. к. назначенный на должность командующего А.Г. Самохин ещё не прибыл из Москвы. Через сутки выяснилось, что он по ошибке совершил посадку не в Ельце, а в оккупированном немцами Мценске. Там он был пленён, и враг завладел при этом оперативной директивой нашего Верховного Главнокомандующего. С.С. Бирюзов не сомневался в том, что трагический эпизод с генералом Самохиным сыграл свою роковую роль и в какой-то мере предопределил печальный исход наступления на Харьков в мае 1942 г.[62]
По-иному сложилась в связи с этим событием и судьба 48-й армии. Перед ней была поставлена новая задача – готовиться к наступлению не на Харьков, а на Орёл из района севернее Ливны. В ходе подготовки к наступлению проводились различные мероприятия, о которых С.С. Бирюзов докладывал в штаб фронта 04.06.1942 г. Тогда им было проведено расследование провала частной операции:
Причины провала операции.
Операция провалилась без должных мер б/обеспечения, слаба разведка и охранение с очень низкой дисциплиной ночных действий.
Не отработан вопрос взаимодействий между взводами, особенно остро ощущается неотработанность боевых порядков.
Отсутствовала живая связь между ротами и командиром батальона, большой отрыв, отставание командира батальона от рот.
Слаба, на очень низком уровне взаимная выручка в бою.
Растерянность и трусость некоторых лиц начсостава, незнание своей роли в бою.
Отсутствовало управление боем подразделениями во всех звеньях: полк, батальон, рота, взвод.
Боевая задача начсоставом не уяснена и личному составу не доведена до сознания.
Полк потерял убитыми 100 человек, ранеными 33 человека, пропавшими без вести 17 чел.
Важно отметить, что одними выводами командование армии не ограничилось:
Установлены виновники:
Командир 894 сп – подполковникАЛЕЩЕНКО, с должности снят, отдаётся под суд.
Военком 894 сп – бат. комиссар ШУГАЕВ с должности снят, назначен с понижением.
Командир 2/894 сп – старший лейтенант МАРТЫНЮК с должности снят, назначен с понижением.
Зам. командира 2/894 сп – политрук КЛИМУШИН, с должности снят, назначен с понижением.
Зам. командира 2/894 сп – старший лейтенант НИКОЛАЕВ, с должности снят, отдан под суд.[63]
Как известно, в ходе подготовки к наступлению штаб любого соединения выполняет огромный объём работ по оценке войск противника и готовности своих подразделений к бою. Пути сбора информации самые разные: взятие «языка», т. е. пленного, радиотехническая разведка и т. д.
В боевой характеристике С.С. Бирюзова от 29.07.1942 г. отмечалось: «…Энергичен, дисциплинирован и выдержан. В оперативно-тактической обстановке разбирается быстро и правильно, своевременно реагирует на изменения в ней…».[64]
Фронтовые письма маршала С.С. Бирюзова
Письма С.С. Бирюзова – это ценнейшее свидетельство силы духа тех, кто победил фашизм, не щадя собственной жизни, отстаивал родную землю, кто был примером выполнения своего долга перед Родиной. Эти весточки с фронта со штемпелем полевой почты, написанные между боями и атаками жене, дочерям – Ольге и Валентине, племяннику, предельно просты и правдивы.
Письма генерала выходят далеко за рамки семейной хроники, они учат мужеству, чуткости к чужой боли, ненависти к врагам, любви и дружбе. Они впервые были опубликованы в газете «Московская правда» 17.04.1985 г. На одном из экземпляров газеты с опубликованными посланиями «Письма Маршала» есть дарственная надпись: «Музею шк. № 58 г. Рязани от семьи Бирюзовых, 16.05.85».
Автор публикации писем журналист Ю.С. Лурье прислал копии писем Бирюзова в редакцию газеты «Московская правда». В строках этих писем, опалённых войной, вырисовывается образ мужественного, умного военачальника, преданного сына своей Родины.
Приведу отрывки из фронтовых писем С.С. Бирюзова:
«24.07.42.
Завтра у нас «концерт», поэтому уже секрета не представляет. В общем, фрицам будет пропета весёлая музыка. Не одна сотня из них найдёт себе могилу на нашей русской земле. Как я их ненавижу, всеми фибрами своей души. Вот если бы все воспылали такой ненавистью, до единого человека, то мы бы разделались с ним значительно раньше. Враг коварен, подлый и ненасытный. Я свидетель десятков сожжённых и стёртых с лица земли сёл, посёлков и многих городов. Я видел обездоленных, приниженных и несчастных русских людей. Я видел, как люди впрягались в плуга и сохи, пахали на себе. Я видел людей, которые похожи скорее на зверёнышей, живущих в ямах, раздетых, почти что голых и голодных. Я видел десятки малышей, которые везли повозки самодельные, а на этих повозках лежал их скарб. Посмотришь на всё это, и так становится больно, больно. В каждом ребёнке видишь свою Ольгу, Валентину, а в каждой женщине – тебя. И во всех них видишь наших родных, близких нам русских людей и других наций, но Советских. А сколько сволочей, сколько шпионов образовалось из советской молодёжи, из трактористов, колхозников и даже рабочих, которые немцами засылаются к нам. Диву даёшься и не понимаешь: неужели мы не сумели в таких людях воспитать коллективное начало и чувство патриотизма своей страны? Слишком широко развиты были свободные и подчас эгоистичные интересы каждой в отдельности индивидуальной личности. И тем не менее при всех этих отрицательных порочных явлениях победа нашего народа должна быть и будет обеспечена. И эта война научит нас многому. Эта суровая действительность является выявлением наших ошибок и их исправлением».
В следующем письме от 15.08. 42. С.С. Бирюзов описывает некоторые подробности одного из боёв:
«Опишу я вам один бой, который провели недавно наши подразделения. Наступал вечер, всё стихло, готовясь погрузиться во мрак августовской ночи. Вдруг на головы бойцов посыпались снаряды, мины, а за их разрывами показались танки, а за танками шли цепь за цепью в своих серо-зелёных мундирах немцы. Шло их много, до 800 зверей. Все они стреляли и кричали «хох». Все они были пьяные. Шли они на недавно отбитую у них высоту. Там находилось наших 60 бойцов. Завязался неравный бой 800 против 60, да ещё не считая танков. Но вот подбит один, второй танк. Остальные поспешно прячутся в лощине. Пехота идёт всё ближе и ближе. Её косят пулемёты и пули из винтовок, редеют ряды наступающих, но редеют ряды и обороняющихся. На помощь движется рота наших бойцов. К этому времени завязалась рукопашная на высоте в окопах и ходах сообщения. Битва идёт холодным оружием. На одного политрука наседают десятка полтора немцев и в конце концов одолевают его и в ярости начинают отпиливать ему тесаком голову. И вот за этим занятием их застают пришедшие на помощь бойцы. Враг разбит и позорно бежал, но свой звериный след пребывания на высоте оставил. Он оставил и не успел унести отрезанную голову политрука. Бойцы истребили их поголовно, и вот двое из этой падали предстали предо мной как пленные. Как было мерзко и неприятно смотреть на этих волков, так и хотелось их уничтожить. Но нужны «языки». Когда они бессильны, тогда они заявляют, что воевать не хотят и о войне слышать также не хотят. Теперь они прикидываются тихими и мирными, но у всех у них волчье сердце. Они вот таких, как Олечка, берут и сажают на штыки. Вот то, что я описал, это обычные картины. Смерть живёт среди бойцов и командиров каждую секунду и минуту. Вот ты знала Корякина, а говорят, что он уже убит. Погиб случайно. Ехал километрах в 20 от переднего края. Артналёт противника. Осколком снаряда убит, а все остальные, а с ним было восемь человек, целы и невредимы».
В декабре 1942 г. Сергей Семёнович Бирюзов был назначен начальником штаба 2-й гвардейской армии, которая под командованием генерала Малиновского громила немцев в великой битве на Волге.
«15.12.42.
Добрый день, дорогой Виктор[65]!
Несказанно рад твоему письму. Очень и очень рад, что ты жив и продолжаешь бить немцев. Будем бить дружнее и рано или поздно разобьём это чудовище. На море его зверств не видно, т. к. всё поглощает вода, а вот на земле здесь следы его чудовищных представлений видишь на каждом шагу. Сожжённые города и сёла, обездоленные мирные жители, а сколько я видел следов его издевательств, идя по следам его отступления. Всего этого забыть невозможно. С каким остервенением я проводил и провожу бои, особенно когда командовал дивизией, т. к. там к бою ближе. На том участке, где я нахожусь, сейчас временное затишье, так, периодические каждодневные небольшие бои. В этих боях очень многие показывают геройство и боевой дух русского народа.
О себе могу сказать, что воюю с 5.7.41 г. Имел перерыв в результате ранений. Всего я их получил пять. Два, полученных в разное время, не потребовали моей эвакуации, и я оставался в строю с небольшим пребыванием в своём госпитале. А три последующих ранения вынудили эвакуироваться в тыловой госпиталь. Сейчас чувствую себя хорошо. И способным бить немца, как в первые дни.
Сколько пленной сволочи прошло через мои руки. Вот и сейчас ожидаю привоза пленных.
Сегодня с танками пошёл в наступление, в итоге, кроме трупов своих и подбитых танков, ничего не получилось. В общем, эпизод небольшой, но стоил ему свыше 500 человек. Это у нас считается по мелочам.
С приветом, Сергей».
Битва на волге
«В декабре того же года назначен начальником штаба 2-й гвардейской армии, которой командовал Р.Я. Малиновский, ныне Маршал Советского Союза, министр обороны СССР. В дни битвы на Волге части и соединения армии сыграли важную роль в разгроме группировки гитлеровского генерала Манштейна».[66]
04.12.1942 г. пришла телеграмма из Москвы о назначении С.С. Бирюзова на должность начальника штаба 2-й гвардейской армии, управление которой находилось в Тамбове. (Она была развёрнута по приказу Ставки в октябре 1942 г. на базе 1-й резервной армии).
«По пути, – вспоминал С.С. Бирюзов, – то и дело попадались большие сёла. Там прежде всего бросалось в глаза отсутствие мужчин. Навстречу нам сплошным потоком шли автомашины с боеприпасами, продовольствием, горючим.
Смотрел я на этот живой поток и думал: до чего же она прожорлива – эта распроклятая война! Сколько людей и с каким напряжением трудятся для того, чтобы обеспечить фронт всем необходимым! И в то же время меня переполняло чувство глубокой благодарности к скромным труженикам тыла – к нашим героическим женщинам, к старикам, к подросткам. Какое тяжёлое бремя легло на их плечи!»[67]
Родная для С.С. Бирюзова Рязанская область в первые месяцы войны успела побывать тыловой и прифронтовой. На короткое время часть районов области, в том числе и Скопинский район, были оккупированы гитлеровцами и освобождены Красной Армией. В 1942 году труженики области взяли на себя тяжкий труд приёма раненых и эвакуированных, снабжения армии сельскохозяйственной продукцией и промышленными товарами. По числу тыловых госпиталей, расположенных на её территории, Рязанская область занимала одно из первых мест в стране. С высочайшим напряжением работали рязанские (в их числе и скопинские) железнодорожники, доставлявшие грузы в прифронтовую полосу.
Захват врагом Донбасса создал серьёзные трудности в обеспечении народного хозяйства страны топливом. Поэтому пришлось приложить большие усилия для восстановления шахт, расположенных в Скопинском и Новодеревенском районах Рязанской области. Строители и шахтёры при 25-градусном морозе работали по 12–14 часов в сутки, выполняя по 3–4 нормы. В результате добыча угля в 1942 году достигла довоенного уровня. Параллельно с восстановлением шахт на рязанских заводах осваивался выпуск продукции для нужд фронта. Промышленность области начала производить миномёты, гранаты, снаряды и обмундирование. И это в условиях, когда основную массу работавших составляли женщины и подростки.
В 1941 году в Рязанской области 70 % машин, большая часть тракторов, значительное количество лошадей и повозок были мобилизованы в армию. Выполнить возросший объём работ в сельском хозяйстве можно было лишь при условии огромного трудового напряжения, увеличения конно-ручных работ. В силу того, что трудовых ресурсов в колхозах не хватало, на уборку урожая проводилась мобилизация всех жителей сельских, а потом и городских районов в возрасте от 14 до 55 лет, не занятых в промышленном производстве. В результате огромных усилий тружеников села в годы войны область поставила государству более 65 млн. пудов зерна, около 55 млн. пудов картофеля, 11 млн. пудов овощей, 3,5 млн. пудов мяса.[68]
Всех этих цифр С.С. Бирюзов мог и не знать. В одном он был уверен: его земляки, как и вся страна, живут трудно, работают с огромным напряжением, с тревогой прислушиваются к фронтовым сводкам и ждут, когда Красная Армия погонит фашистов с захваченной территории. Ждут результативных действий от него, генерала С.С. Бирюзова.
Добравшись до штаба армии, С.С. Бирюзов представился командующему армией генерал-лейтенанту Р.Я. Малиновскому. Тот выслушал его стоя, приветливо улыбнулся и протянул руку. Затем представил своих заместителей: члена Военного совета армии дивизионного комиссара Ларина и заместителя командарма генерал-майора Крейзера.
Впечатления С.С. Бирюзова: «Родион Яковлевич расположил меня к себе с первой же нашей встречи. Он держался очень просто, по-товарищески, хотя уже тогда пользовался репутацией крупного военачальника. Под его командованием советские войска провели ряд важных операций на юге».[69]
Начальник штаба 2-й гвардейской армии генерал-лейтенант С.С. Бирюзов (справа) и заместитель командующего армией генерал-лейтенант Я.Г. Крейзер (слева) на командном пункте армии. После разгрома Манштейна, 1943 г.
Командующий армией генерал-лейтенант Р.Я. Малиновский обратил внимание нового начальника штаба на то, что главная их задача – быстро и организованно провести перебазирование всех частей в район Сталинграда.[70]
Так для С.С. Бирюзова началась военная служба в новом качестве – руководителя штаба армии. Размышляя о роли штабной работы на войне, генерал С.М. Штеменко писал: «Элементы обстановки для штаба и полководца являются как бы аналогичными, но подход к ним, анализ, назначение и цель их применения в системе организации и проведения операций будут разными. Штаб, как уже сказано, добывает и готовит данные для принятия решения, а полководец, осваивая материалы штаба, синтезирует их и принимает на этой основе решения».
Новую для себя аналитическую работу предстояло осваивать С.С. Бирюзову в новой должности. И он с этой работой блестяще справился. Твёрдый и решительный в своих поступках, Сергей Семёнович порой жёстко, но последовательно вырабатывал у работников штаба навыки чётких и оперативных действий. День ото дня доклады Бирюзова командующему становились всё короче – верный признак того, что армия превращается в единый, хорошо сколоченный боевой организм, готовый к выполнению ответственных оперативных задач.
Через несколько дней после вступления С.С. Бирюзова в должность, войска начали грузиться в эшелоны. Пока шла выгрузка и сосредоточение 2-й гвардейской армии, обстановка на фронте осложнилась. Чтобы деблокировать группировку Паулюса, в составе которой к моменту её окружения было 22 дивизии общей численностью более 330 тыс. человек, гитлеровское командование подтянуло в район Тормосин и Котельникова новые крупные силы.[71]
Перед командованием армии была поставлена задача – разгромить войска генерал-фельд-маршала Манштейна и не допустить продвижения его к окружённой группировке.[72]
О том, как принималось это непростое решение, рассказывал через много лет после войны маршал А.М. Василевский, бывший в 1942 году представителем Ставки на Сталинградском фронте:
«Мы сначала просчитались, недооценили количества окружённых войск. На самом деле в окружении было 300000 человек, и все они могли прорваться и после соединения с Манштейном уйти, и последствия, повторяю, были бы неисчислимыми.
Считаю, что Сталинградский фронт наличными силами уже не в состоянии был сдержать наступление Манштейна. Наблюдая это своими глазами, я, поехав на командный пункт Юго-Западного фронта, позвонил оттуда Сталину и настойчиво попросил, чтобы для контрудара по Манштейну Сталинградскому фронту была придана Вторая гвардейская армия, которая по первоначальному плану действительно была предназначена для наращивания удара на Ростов с тем, чтобы в результате этого удара отрезать не только войска, окружённые под Сталинградом, но и кавказскую группировку немцев. Я это знал, разумеется, но в сложившемся критическом положении настаивал на переадресовке армии.
Сталин эту армию отдавать категорически не хотел, не хотел менять для неё первоначально поставленную задачу. После моих решительных настояний он сказал, что обдумает этот вопрос и даст ответ. В ожидании этого ответа я на свой страх и риск приказал Малиновскому начать движение частей и армий в новый район… приказал ему садиться на командный пункт к Толбухину, забрать у него линии связи, чтобы сразу наладить управление вновь прибывающими войсками. Это приказание было отдано поздно вечером, а ответа от Сталина ещё не было…
Я ходил из угла в угол и ожидал, что мне ответят, потому что фактически я уже двинул армию. Наконец, в 5 часов утра Сталин позвонил мне и сказал:
– Чёрт с вами, берите!
И бросил трубку».[73]
От штаба армии в этой ситуации потребовалась исключительная мобильность. Нужно было в считаные часы разработать план переброски войск, подготовить командующему все необходимые данные для постановки боевых задач соединениям, обеспечить взаимодействие с соседними армиями Сталинградского фронта.
Из воспоминаний Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского: «Мы встретились с С.С. Бирюзовым на дорогах войны холодной метельной зимой 1942 года во 2-й гвардейской армии. Вместе с С.С. Бирюзовым мы проводили бессонные ночи, готовясь к решающему сражению, разрабатывались планы трудной переброски войск. Тогда я увидел Сергея Семёновича непосредственно в боевой работе и не смог не оценить в нём больших способностей военного руководителя, организатора боевой деятельности войск».[74]
Ещё одно воспоминание о С.С. Бирюзове тех дней. Вот что пишет Павел Васильевич Мальцев, служивший в то время в штабе 24-й стрелковой дивизии, входившей в состав 1-го гвардейского стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии.
«Для перевозки личного состава и боевой техники корпуса под Сталинград требовались вагоны, много вагонов. За ними и пришлось идти к Бирюзову.
Вместе с полковником М.Д. Грецовым мы отправились к начальнику штаба армии генерал-майору С.С. Бирюзову. В небольшой комнатке увидели высокого, стройного и внешне очень молодого генерала, который стоял над картой и что-то помечал на ней. Доложил о цели моего прихода. Генерал молча взял мои расчёты и карту, внимательно прочитал их, глянул на меня, Грецова и, не сказав ни слова, написал на карте: «Двенадцать эшелонов». Я было заикнулся, что дивизия полная, и по «Наставлению» для её перевозки необходимо до сорока эшелонов, но генерал ничего не ответил. Стало ясно, что разговор окончен. Мы вышли. Я потоптался в приёмной, соображая, что делать дальше. Зная крутой характер комдива Кошевого, можно было не сомневаться, что он снова пошлёт меня сюда же выбивать недостающие эшелоны.
Набравшись смелости, ещё раз зашёл к генералу Бирюзову. Тот сердито глянул на меня, взял карту и дописал: «Людей и лошадей грузить в вагоны битком, повозки – в шесть ярусов». Возвращая карту, сказал: «Товарищ капитан, поезжайте в дивизию, не мешайте мне работать. А генералу Кошевому передайте, что других возможностей нет». Я вышел и присел в приёмной, чтобы осмыслить происшедшее. А к начальнику штаба армии всё шли и шли командиры разных степеней и рангов. Было видно, что дел у него невпроворот, и больше ничего он нам не даст».
Главный удар противника приходился по правому флангу 2-й гвардейской армии. Там пролегал кратчайший путь к окружённой группировке Паулюса. Когда утром 19 декабря войска Манштейна вышли к реке Мышкова, полагая, что оттуда откроется беспрепятственный путь к окружённой группировке Паулюса, они неожиданно для себя наткнулись на жёсткую оборону неизвестно откуда оказавшихся здесь советских войск. Это были передовые соединения 2-й гвардейской армии, принявшей на себя танковый удар противника буквально в 35–40 километрах от окружённых под Сталинградом немецких соединений.
С 19 по 24 декабря 1942 г. С.С. Бирюзов подписал первую оперативную сводку, в самом начале которой не оказалось привычной фразы: «Войска армии вели упорные, оборонительные бои…» У этой сводки начало было совсем другим: «Войска армии главными силами перешли в наступление на фронте Черноморов, Громославка, Васильевка, Капкинка…».[75]
Решающий удар армия должна была нанести в районе города Котельниково. Бои за Котельникове отличались редкой ожесточённостью. С.С. Бирюзов так воспоминал об этих боях:
«Мне на ум всегда приходит замечательное суворовское изречение «Кто удивил, тот и победил». Всё дело в том, – писал далее С. Бирюзов, – что мы очень удачно выбрали момент перехода в наступление. Оно началось в то самое время, когда противник, потеряв надежду прорвать наш фронт в районе Громославка, стал перебрасывать свои войска в сторону 51-й армии, рассчитывая пробить коридор вдоль железной дороги Котельниково – Сталинград. Тут-то и вступили в действие резервы 2-й гвардейской армии – механизированный и танковый корпуса, полностью сохранившие свою ударную силу».[76]
Бой за Тормосин, декабрь 1942 г.
На очереди был другой важный опорный пункт противника – Тормосин. 31.12.1942 г. Тормосин был освобождён. За смелые и решительные действия 2-я гвардейская армия получила благодарность от Верховного Главнокомандующего.
Расчёт соотношения сил, который сделал С.С. Бирюзов, показывает, что перевес был на стороне советских войск. Необходимо отметить, что этот перевес произошёл не сам по себе, а в результате каждодневной аналитической работы штаба армии, возглавляемого С.С. Бирюзовым. 2-я гвардейская армия, совершив тяжёлый форсированный марш (200–280 км), сыграла решающую роль в отражении удара противника, пытавшегося деблокировать окружённую под Сталинградом группировку и перейти в наступление, вынудила немецко-фашистские войска начать отход на юг.
Командующий армией генерал-лейтенант Р.Я. Малиновский отмечал: «Тов. Бирюзов, будучи начальником штаба 2-й гвардейской армии, проявил умение и настойчивость в подготовке и проведении оборонительной, а затем и наступательной операции армии. Храбрый, волевой командир. Неоднократными выездами непосредственно в штабы корпусов, дивизий и бригад обеспечил решительное проведение в жизнь решений командующего».
01.01.1943 г. Сталинградский фронт был переименован в Южный и получил задачу выйти на рубеж Шахты, Новочеркасск, Ростов, Батайск, чтобы отрезать пути отступления войскам противника с Северного Кавказа. 02.02.1943 г. Р.Я. Малиновский был назначен на пост командующего войсками Южного фронта, 2-ю гвардейскую армию принял от него Я.Г. Крейзер. 31.03.1943 г. С.С. Бирюзов был награждён орденом Суворова 2-й степени.
Донбасская операция
«В апреле 1943 г., когда наши войска вышли на р. Миус, я был назначен начальником штаба Южного фронта, переименованного затем в 4-й Украинский фронт, который освобождал Украину, Таврию, Крым».[77]
09.04.1943 г. Бирюзова назначили начальником штаба Южного фронта. Ему было в ту пору только 38 лет. Он пишет в своей книге:
«Я имел отличное здоровье, не знал усталости и горел неугасимым желанием – отдать новой работе всё, на что способен. Это, не скрою, позволяло мне думать, что возлагавшиеся на меня надежды оправдать сумею».[78]
Бывший командующий артиллерией 2-й гвардейской армии И.Г. Стрельбицкий, в то время генерал-майор артиллерии, о том, каким запомнился ему начальник штаба Южного фронта в период подготовки к летним операциям 1943 года, писал: «Сергей Семёнович – высокий блондин лет 35, с крупными чертами умного лица. Это первое хорошее впечатление позже ещё более окрепло. В какой бы обстановке мы потом ни встречались – в дни затишья на фронте или в период тяжёлых боёв, – он всегда был внимательным, постоянно жил мыслью о делах и состоянии войск, жадно впитывал в себя всё новое из опыта минувших боев. Таким, пожалуй, и должен быть начальник штаба, с удовлетворением думал я, осматривая простую крестьянскую хату, где Бирюзов занимал комнату. Всё здесь тоже говорит о вкусах, характере и стиле работы начальника штаба. В комнате два стола: на одном на доске наколота большая карта, испещрённая красными и синими стрелками, цифрами, условными знаками, на другом – книги, бумаги, разложенные в строгом порядке. Ознакомив меня с обстановкой, начальник штаба говорит о том, чего не может рассказать карта. «Мы находимся накануне новой огромной битвы, – горячо и убеждённо говорит Сергей Семёнович. – Нам дорог каждый час. Время работает на нас, и мы должны бережливо, умело его использовать в целях подготовки к наступлению. Орудия, снаряды, машины – всё это важно и нужно накапливать. Но при этом помните о главном – о людях. Готовьте их к новым испытаниям».
Южный фронт в то время представлял собой большой и сложный военный организм, объединявший сотни тысяч людей, значительное количество разнообразной боевой техники, множество различных вспомогательных служб и предприятий, двигавшихся вслед за войсками по обширной территории Приазовья и Донбасса. Во фронте насчитывалось 28 стрелковых дивизий, 2 механизированных и 1 кавалерийский корпуса, 3 танковые бригады, воздушная армия.[79]
Южный фронт. Командный пункт 2-й гвардейской армии. Сидят (слева направо): командующий фронтом Ф.И.Толбухин, начальник штаба генерал-лейтенант С.С. Бирюзов, 1943 г.
«Первое время командующий (назначенный в марте 1943 г. генерал-полковник Ф.И. Толбухин – А.А.) строго контролировал все мои действия, – писал позднее С.С. Бирюзов. – Это даже вызывало досаду. Но вскоре мне была предоставлена полная самостоятельность. Иначе я и не представлял себе своё положение. Командующий должен верить в своего начальника штаба, как в самого себя. Без этого работать нельзя. Начальник штаба – это не просто исполнитель. Он – один из самых близких помощников командующего, и непременно с творческим складом ума и характера. Со своим аппаратом на основе общего замысла командующего начальник штаба обдумывает все детали дела и готовит мотивированные предложения. С помощью его осуществляется контроль за исполнением приказов и обеспечивается управление войсками. Штаб можно сравнить с центральной нервной системой человека».[80]
Перед Южным фронтом была поставлена задача – разгромить донбасскую группировку противника и освободить Донбасс. Оборонительный рубеж на берегу реки Миус немцы начали создавать ещё осенью 1941 г. Весной 1943-го он состоял из трёх укреплённых полос, глубина которых достигала 50-ти километров. Наступление Южного фронта началось 17.07.1943 г. Противник оказал упорное сопротивление. На направлении главного удара удалось вклиниться в его оборону на 5–6 километров и захватить небольшой плацдарм на реке Миус. Удары на вспомогательных направлениях также не получили развития. Более того, немецкое командование перебросило в полосу Южного фронта два танковых корпуса. 30 июля противник нанёс сильный контрудар на главном направлении и вклинился в расположение советских войск. Войска Южного фронта под натиском превосходивших сил противника были вынуждены уйти на исходное положение.
Слева направо: представитель Ставки Верховного главнокомандующего Маршал Советского Союза А.М. Василевский, командующий войсками Южного фронта генерал-полковник Ф.И.Толбухин и начальник штаба генерал-майор С.С. Бирюзов на совещании с командным составом перед прорывом обороны противника на р. Миус, август-сентябрь 1943 г.
17.08.1943 г. войска Южного фронта вновь начали наступление, которое вошло в историю под названием Донбасской операции. На этот раз Ставка Верховного Главнокомандования смогла подкрепить войска фронта дополнительными силами и средствами. Вместе с Толбухиным Бирюзов вылетал в Москву для доклада Ставке разработанного ими плана предстоящей операции. Из Москвы возвратились ободрённые вниманием Ставки, высоко оценившей представленный план. По собственному признанию Сергея Семёновича, он испытывал чувство гордости.
В ходе подготовки операции штаб фронта и его начальник проделали огромную работу по организации специальных учений с командным составом – командно-штабных игр. Тщательнейшим образом по аэрофотосъёмкам изучалась оборона противника. Детально отрабатывалось взаимодействие между танками, кавалерией, мотопехотой, созданной для ввода в прорыв конно-механизированной группы (4-й механизированный и 4-й гвардейский Кубанский кавалерийский корпуса), и взаимодействие всей группы с авиацией. Дело это было новое и требовало всесторонней подготовки. Неустанно работал партийно-политический аппарат, проводя работу по мобилизации личного состава к наступлению. Войска фронта были пополнены людьми и вооружением. 17 августа войска Южного фронта стремительно и слаженно развернули наступление.
«В результате, – писал А.М. Василевский, – силы противника, действовавшие против Южного фронта, уже в первые дни операции оказались расчленёнными на две части… Я доложил Сталину, что считаю обстановку на Южном фронте многообещающей».[81]
Однако противник сопротивлялся ожесточённо и имел для этого внушительные силы. Против войск Южного фронта действовало 15 дивизий. К 1 сентября фашистам удалось сильным контрударом отрезать 2-й и 4-й гвардейские мехкорпуса от главных сил. Однако пойти на большее вражеское командование не рискнуло. Оно понимало, что немецкие войска сами могут попасть здесь в ловушку и могут быть уничтожены ударами второго эшелона Южного фронта, и поэтому с наступлением темноты начало отводить их на новый рубеж обороны.
Сведения об этом вовремя были получены штабом фронта, но их надлежало проверить. Не менее существенным для командования фронта было то обстоятельство, что оба механизированных корпуса, узнав о выходе противника на их тылы и не желая дальше отрываться от своих войск, приостановили наступление. Бирюзов в этой сложной обстановке предложил Военному совету фронта лично установить контакт с командованием механизированных корпусов. Предложение было принято Военным советом фронта и представителем Ставки Верховного Главнокомандования. С большим волнением Василевский, Толбухин и член Военного совета К.А. Гуров проводили Бирюзова на выполнение задания. Он мог выполнять его только под покровом темноты, а ночь кончавшегося лета не так уж длинна. Сумеет ли он найти командные пункты корпусов? Успеет ли?..
Когда Бирюзов с четырьмя сопровождающими появился на КП командира 4-го гвардейского мехкорпуса генерала Т.П. Танасчишина, тот был ошеломлён. Произошёл следующий разговор:
– Как вы оказались здесь… в тылу противника?!
– Смотал удочки ваш противник. Как только стемнело, так он и ушёл, не спрося вас.
То же самое повторилось и в штабе 2-го мехкорпуса Свиридова. Оба корпуса по указанию Бирюзова продолжили наступление. Бирюзов связался по радио с командующим фронтом и доложил ему об этом. В ответ услышал радостный голос Фёдора Ивановича:
– Благодарю… Все мы благодарим вас. Жду. Возвращайтесь…
О возвращении здесь уместно рассказать словами самого Сергея Семёновича, взятыми из его воспоминаний «Суровые годы»:
«Солнце уже поднялось над разрушенными хуторами, когда я тронулся в обратный путь… Днём я сравнительно легко добрался до КП фронта, хотя дорога была ужасна. На земле не осталось, кажется, ни одного квадратного метра, не повреждённого снарядом или бомбой. Там и сям торчали дыбом брёвна и рельсы, являвшиеся некогда перекрытиями в немецких блиндажах. Часто попадались раздавленные танками пушки.
В одном месте меня остановил раненый сержант. К сожалению, я не смог посадить его в машину, потому что в ней уже разместились человек пять таких же, как он, наскоро перевязанных окровавленными бинтами. Да сержант и не претендовал на это. У него ко мне был только один вопрос:
– Товарищ генерал, высоту-то наши взяли?
– Взяли, – ответил я, хотя и не знал, что это за высота.
– Ну, тогда всё в порядке. Буду спокойно лечиться. Спасибо…»
Донбасская операция закончилась во второй половине сентября освобождением Донбасса.
С.С. Бирюзов даёт в своей книге ёмкую характеристику ситуации на Донбассе, подвергшемся гитлеровской оккупации. Советской армии предстояли трудные и кровопролитные бои за эту территорию, ибо «гитлеровцы, как голодные шакалы, вцепились в лакомый кусок – нашу «всесоюзную кочегарку». Они назвали Донбасс «восточным Руром» и готовили ему судьбу немецкой колонии. Невообразимые зверства творили там фашисты, стремясь сломить волю свободолюбивых советских людей.
Начальник штаба Южного фронта С.С. Бирюзов на всю жизнь запомнил, как однажды к нему на КП пришёл в сопровождении офицера разведки человек средних лет, без документов, оборванный и до крайности истощённый. Офицеры принялись расспрашивать этого человека о том, зачем он пришёл к военному руководству фронта.
– Я донецкий шахтёр, – отрекомендовался он и попросил представить его командующему.
– А что у вас такое? – поинтересовался С.С. Бирюзов и назвал свою должность.
– Пришёл просить… нет, требовать: ускорьте освобождение Донбасса. Люди гибнут! Тысячи заживо погребены в тёмных забоях… Мы сами вам поможем. Донбасский пролетарий – он знаете какой! Его не так-то просто сломить, а покорить совсем невозможно.
Донбасс был нужен всей нашей стране. Он давал до войны около 60 процентов общесоюзной добычи угля, выплавлял до 30 процентов чугуна и 20 процентов стали.[82]
Своими наступательными действиями в Донбассе Южный фронт содействовал войскам, развивавшим наступление на белгородско-харьковском направлении с последующим выходом на Правобережную Украину.
«Лично для меня, – писал С.С. Бирюзов, – Донбасская операция явилась своеобразным экзаменом на зрелость в новом качестве. Здесь я впервые выступал в роли начальника штаба фронта».
В ходе операции С.С. Бирюзов продемонстрировал своё умение планировать и осуществлять задуманное командующим фронтом Ф.И. Толбухиным. Смелые и решительные манёвры подвижными войсками были предприняты в интересах наращивания усилий для быстрого разгрома противника.
30 августа 1943 г. С.С. Бирюзову присвоено воинское звание генерал-лейтенант. 17.09.1943 г. он награждён орденом Кутузова 1-й степени.
Генерал-майоры С.С. Бирюзов и А.Г. Самохин у подбитого немецкого танка, 1943 г.
Мелитопольская операция
Для немцев было важно удержать Мелитополь – «ворота в Крым». Выбранный противником рубеж под Мелитополем являлся сильной оборонительной позицией со всех точек зрения. Начальник штаба Южного фронта С.С. Бирюзов характеризовал его следующим образом:
«Передний край его (противника) обороны проходил по ряду командных высот, надёжно прикрытых рекой Молочной с очень обрывистым западным берегом. На севере в районе Васильевки вражеские позиции упирались в днепровские плавни. На юге они примыкали к солёному озеру Молочному, которое вытянулось почти на 30 км до самого Азовского моря. Озеро это неглубокое, но дно у него илистое, топкое и берега сильно заболочены».
Наличие плавней допускало оборону левого фланга немецкой 6-й армии незначительными силами. Оборона немцев на р. Молочной по западному высокому берегу состояла из сплошного противотанкового рва, а в районе с. Константиновки было сооружено три противотанковых рва. За противотанковыми рвами шла система сооружений полевого типа: окопы, огневые позиции для миномётов и противотанковых ружей, блиндажи, пулемётные площадки, дзоты, бронеколпаки.
На расстоянии 1–1,5 километра от первой линии проходила вторая линия обороны, построенная по тому же принципу и усиленная проволочными заграждениями, минными полями. Ряд населённых пунктов имел круговую оборону, состоявшую также из противотанковых рвов, окопов, дзотов и дотов. Укреплялись и приспосабливались к обороне каменные дома.
Советские части вышли к «линии Вотана» к 22.09.1943 г. Попытки с ходу прорвать оборону немцев положительных результатов не дали, после чего войска Южного фронта приступили к тщательной разведке обороны противника, подтягивали тылы, накапливали боеприпасы, производили перегруппировки и начали подготовку к прорыву оборонительной полосы противника. Войска Южного фронта к началу операции имели тридцать пять стрелковых дивизий, два танковых, два механизированных и два кавалерийских корпуса.
На 26 сентября личный состав Южного фронта составлял 311 246 человек. 8-я воздушная армия, подчинённая Южному фронту, к 26 сентября насчитывала 921 самолёт, в том числе 684 исправных: 337 истребителей, 201 штурмовик, 134 бомбардировщика.
Мелитопольскую операцию планировалось начать 25–26 сентября. Оборона немцев на реке Молочной, по оценке советского командования, должна была рассыпаться как карточный домик. Однако этого не случилось. Ни в один из дней прорыва обороны противника быстрого, ураганного темпа достичь не удалось. Наши войска встречали сильное огневое сопротивление и контратаки противника.
Огневая позиция на южной окраине Мелитополя.
Миномётчики выбивают противника из блиндажей, октябрь 1943 г.
В целом на первом этапе Мелитопольской операции войска Южного фронта на главном направлении прорвали передний край обороны противника на фронте протяжением 22 км и вклинились в глубину его тактической обороны на 2-10 км. Однако взлома неприятельской обороны вследствие её большой огневой и тактической плотности не произошло.
Для развития прорыва в начале октября 1943 г. была проведена перегруппировка советских войск. Главный удар был перенесён с правого на левое крыло фронта 9-13 октября 1943 г. Обозначившийся 10 октября успех на фронте 28-й армии, действующей на вспомогательном направлении, продолжил развиваться и 11 октября. Это заставило командование фронта пересмотреть первоначальный план наступления.
Начальник штаба фронта С.С. Бирюзов вспоминал: «Собрались в просторном блиндаже командующего войсками фронта (Ф.И. Толбухина). Было нас немного: А.М. Василевский, Ф.И. Толбухин, новый член Военного совета Е.А. Щаденко, М.Я. Грязнов и я. Начальник разведки обстоятельно доложил обстановку. Я дополнил его.
Все согласились с нами, что противник уже исчерпал свои основные резервы, и в ближайшее время следует ожидать перелома в ходе боевых действий на главном направлении. В этих условиях не следовало, конечно, ослаблять нашу ударную группировку. Но было признано целесообразным попробовать ввести 19-й танковый корпус в полосе наступления 28-й армии. Использование кавалерии было поставлено в зависимость от развития событий: если осуществится прорыв на главном направлении, она пойдёт туда, но если раньше этого обозначится явный успех южнее Мелитополя, конники последуют за 19-м танковым корпусом».[83]
Войска Южного фронта, наступавшие на главном направлении, преодолеть тактическую зону обороны противника вторично не смогли и вели бои в глубине этой обороны, продвинувшись на отдельных участках от 1 до 8 км. Вследствие неуспеха при прорыве обороны противника на центральном участке была произведена перегруппировка 51-й армии, 19-го танкового и 4-го гвардейского кавалерийского корпусов к левому крылу фронта для развития успеха 28-й армии.
Началась борьба за Мелитополь. В течение 15 и 16 октября бои в Мелитополе носили особенно ожесточённый и кровопролитный характер. В боях за Мелитополь противник применял большое количество танков, штурмовых и самоходных орудий. Противник устанавливал в зданиях мины или сюрпризы, изготовленные из противопехотных гранат, противотанковых мин натяжного действия, с прикреплением к окнам, дверям и другим предметам и вещам.
Строгий, требовательный характер С.С. Бирюзова был хорошо известен на фронтах, где ему довелось воевать. Но столь же хорошо известно было и то, что Сергей Семёнович был человеком справедливым, честным, порядочным. В своих дневниках, вышедших под названием «Разные дни войны», Константин Симонов вспоминал о Бирюзове такую историю:
«Бирюзов был болен. Ему надо было дать успокаивающее, обезболивающее средство. Тот врач, на долю которого это выпало, дал генералу лекарство и только потом вдруг обнаружил, что по нелепой оплошности дал, оказывается, совершенно другое лекарство, и при том в дозе, правильной для обезболивающего средства, а для этого чрезмерной и даже опасной для жизни. Врач немедля принял меры и заявил начальству о происшедшем.
Больному было плохо и делалось всё хуже, несмотря на срочные меры. Помогут ли они, было неизвестно. Врача арестовали. Оплошность носила такой характер, что ему грозил суд.
Бирюзов пришёл в себя. Принятые меры в соединении с природным здоровьем спасли его. А врач сидел под следствием. Придя в сознание, Бирюзов приказал освободить врача из-под стражи и привести к себе. Поговорив с ним и услышав объяснения, как всё это вышло, Бирюзов поверил ему и приказал закрыть дело. А врача оставили на том же месте, где он служил. Бирюзову пробовали возражать, но он был не из тех, кого легко переспорить; поверив, он настоял на своём, не дал сломать человеческую судьбу».[84]
«И во время войны, и после неё, когда я видел Бирюзова, я, глядя на него, молчаливо вспоминал историю с ним и с врачом», – эти слова Симонова многое определяют в их продолжавшихся долгие годы отношениях.
Уличные бои за Мелитополь советская пехота вела при большой насыщенности истребительно-противотанковой артиллерией. Стрелковым полкам, как правило, придавались истребительно-противотанковые полки, которые обеспечивали продвижение батальонов и рот при штурме отдельных зданий и в боях за отдельные улицы.
20.10.1943 г. Южный фронт был переименован в 4-й Украинский, начальником штаба которого до мая 1944 г. был генерал С.С. Бирюзов. О настроениях, владевших Сергеем Семёновичем в эти дни, нам вновь расскажут его письма к родным.
«24.10.1943.
Добрый день, дорогие Юля, Валичка и Олечка!
Работаю я начальником штаба фронта, раньше он назывался Южный, а теперь 4-й Укр. фронт. Поэтому всё то, что читала в приказах Верховного главнокомандующего о Южном фронте, есть частица и моего труда. За этот год наши войска и я с ними отшагали зимой 800 км, и летом два раза по 300 км, итого 1 400 км. За эти операции я в этом году дважды награждён высокими наградами, а всего трижды, включая медаль «За оборону Сталинграда». Не так удовлетворяли награды, как успехи, которые мы проделали».
Далее в письме автор рассказывает о том, что увидел при освобождении сёл Донбасса:
«Жителей почти там не было. Из отдельных подвалов вылазили испуганные измождённые дети, и в каждом из них мне казались мои дети. Я очень жалею и переживаю за всех крошек, и когда еду, то всех находящихся на дороге детишек сажаю в машину. Посадил я однажды двух маленьких мальчиков и вёз их 25 км. Интересные дети. Один из них назвался Мишка, при разговоре картавил, ему лет шесть, и вот он изрёк: вот если бы нам сейчас убитого немца, мы бы с него штаны и ботинки содрали, а то, говорит, у меня худые штаны, а у Гришки нет ботинок. Страшная жизнь: едешь и видишь то там, то там валяются трупы убитых людей и животных, и как-то чувства огрубели и не воспринимают, а вот от посёлков, уничтоженных дотла, бежит по коже мороз. Пойманных поджигателей-факельщиков вешаем.
На днях у нас были тяжёлые бои, сотни танков противника ходили в атаку, но ни одного метра ему не удалось взять, а десятки танков были подожжены. Сейчас идёт дождь и туман. На улице очень грязно, а война не останавливается ни на одну минуту.
Здоровье, в основном, хорошее. Чувствую себя хорошо. Условия работы и сама работа нервная. Все 24 часа звонки, а не каждый звонок несёт радостные вести. Часто бываю на передовых в 2 и менее км. С линии наблюдаю бой и руковожу им, что бывает только на самых ответственных направлениях. Несколько раз пришлось быть под непосредственной бомбёжкой, не говоря уже об обстреле. У нас это обычное явление. Хлопцы со мной ездят храбрые. Шофёр имеет три награды, адъютант – две или три, да и сам не промах».[85]
Осенью 1943 г. под городом Мелитополем разведчики 953-го стрелкового полка 257-й дважды Краснознамённой дивизии проникли в тылы к немцам, взорвали большой склад боеприпасов, а по возвращении привезли двух офицеров в качестве «языков». Вылазка советских разведчиков была настолько дерзкой, что ею заинтересовались начальник 4-го Украинского фронта Ф.И. Толбухин и начальник штаба фронта С.С. Бирюзов. Да и до этого рейда по тылам разведчики полка совершали немало операций и доставляли ценных «языков».
И вот в 20-х числах октября из штаба фронта выехал в место расположения полка ни кто-нибудь, а сам генерал Бирюзов, чтобы взглянуть на «дерзких разведчиков» и вручить им ордена. Вот как рассказывал об этом один из участников событий:
«Мы знали прославленного и бесстрашного генерала, видели его неоднократно даже в боях, опасались за его жизнь. Когда мы выстроились в сопровождении командира полка и других офицеров, к нам шёл высокий стройный богатырь. Один из разведчиков, видевший его впервые, восхищённо произнёс:
– Да это же настоящий Илья Муромец!
С шутками и весёлой задорной улыбкой вручил нам генерал ордена, а затем, кашлянув в кулак, пробасил:
– Ну, хлопчики, а кто из вас, может быть, в детстве лапти носил?
Ребята в смущении переглянулись, не поняв этого озорного вопроса. Да и я, рязанец, тоже по-настоящему не понял намёка генерала, но на его щекотливый вопрос всё-таки осмелился ответить.
– Я носил, товарищ генерал…
– Откуда сам? – оживлённо спросил генерал.
– Из Рязанской области.
– А точнее?
– Чернавский район, село Павловское, бывшие Чёрные Курганы.
– Землячок мой, – и генерал тепло обнял меня.
Смутился я и не знал, что сказать ему.
– Вот она, настоящая русская душа! – в восторге сказал он командиру полка. – Я многих рязанцев встречал, орлы ребята. А сам я из Скопина – рукой подать до его села.
В то время я был комсоргом взвода разведка. А во взводе почта все комсомольцы. Всё же, как-ни-как, был хотя а небольшим, но политработником, как шутили ребята, «без отрыва от производства». И всё же находились озорники, кричали мне:
– Эй, землячок Бирюзова, быстро к комсоргу полка!
Как-то Бирюзов с двумя офицерами ехал по городу на автомобиле. Увидев нас, притормозил.
– Как, ребята, дела?
– Отлично, товарищ генерал! Бьём гадов!
– А Илья Поликахин жив?
Я в это время находился за спиной другого разведчика, вскочи по стойке «смирно», чётко произнёс:
– Рядовой Поликахин пока жив!
– Это почему же пока? – он вышел из машины и подошёл ко мне, пожав руку, – надо уничтожать врага и оставаться живым…
– Ну а в моём Скопине бывал?
– А как же! – отвечаю я. – Много раз. Особенно на базар любил с ребятами ходить. В нашем-то селе его не было.
– Что-нибудь купить?
– Нет, продать, – пробормотал я, – был такой случай. Отец был мне неродным, недолюбливал меня. А тут, как на грех, нечаянно разбил стекло у фонаря «летучая мышь». Украл у матери двадцать яиц и даже курицу упёр. Взрыв громкого хохота не дал мне досказать эту историю. Все поняли её конец. Весело смеялся и Бирюзов, поговаривая: «Ну и ну!».[86]
Илья Поликахин, земляк Бирюзова, ещё станет Героем Советского Союза, встретится с генералом в 1944 году, после освобождения Севастополя. Поликахин отличился в боях при штурме вражеских укреплений на Сапун-rope и в освобождении г. Севастополя.
Из наградного листа: «Тов. Поликахин, выполняя задачу по разведке в тылу врага, 9 мая 1944 г. пробрался с группой своих товарищей в центр г. Севастополь и под сильным артогнём противника, презирая смерть, тов. Поликахин, действуя смело и решительно, сеял панику среди врага, расстреливая из автомата и забрасывая гранатами вражеских солдат. Сам лично уничтожил 14 солдат, один станковый пулемёт вместе с расчётом подорвал гранатой. Одним из первых, несмотря на ожесточённый ружейно-пулемётный и артиллерийско-миномётный огонь врага, водрузил Красный флаг Советского Союза на здании гидрометеостанции». Звание Героя Советского Союза ему присвоено 24.03.1945 г. Войну закончил в Восточной Пруссии.
На фронте воевали также старший брат Поликахина – Дмитрий Поликахин, сводные брат и сестра – Василий и Анна Фомины. 15.05.1945 г. Поликахин был демобилизован. С 1951 г. жил с семьёй и работал в г. Железнодорожный Московской обл., активно работал в комитете ветеранов Великой Отечественной войны, выступал в школах, был внештатным корреспондентом газеты «Знамя коммунизма» и «Ленинское знамя», стоял у истоков создания городского краеведческого музея. Написал книгу «В горниле войны», изданную в 1975 году. Награждён орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степ., 2 орденами Красной Звезды, медалями. Поликахин изображён на диораме «Штурм Сапун-горы 7 мая 1944 г.», созданной художниками-баталистами студии им. Грекова в г. Севастополе.
Наверняка, Сергей Семёнович Бирюзов не раз встречался со своими земляками на войне. Однако в своей книге рассказал только о двух таких волнующих встречах. Одна – с Ильёй Поликахиным, вторая – с тем бойцом, которого застал за колкой дров под Сталинградом. Эта встреча имела продолжение. В своих мемуарах маршал рассказывал о том, как в 1943 году под Мелитополем к нему, начальнику штаба фронта, пришёл солдат и принёс письмо от смертельно раненного брата – младшего лейтенанта Истомина: «Вам пишу вот почему. Податель сей записки – брат мой родной Илюша. Лет ему немного, но он меня заменил в бою. Просто совестно, что его послали служить в какой-то медсанбат санитаром… Прошу Вас, помогите перебраться ему на передовую, где бы он смог сполна проявить себя и за одно и за мою гибель отомстить… Не откажите, товарищ генерал, и прощайте. Извините, если что не так. Младший лейтенант Истомин».
Бирюзов напишет в уголке письма: «Истомина зачислить в разведку, а по окончании наступления командировать на курсы младших лейтенантов».
Через много лет С.С. Бирюзов вспоминал: «Истомин-младший прочитал эту резолюцию и к моему величайшему удивлению, сняв пилотку, отвесил поклон:
– Спасибо, товарищ генерал…»[87]
По истечении 20 лет после победного окончания войны маршал Советского Союза Бирюзов напишет:
«Иногда просто диву даёшься: почему в странах Восточной Европы нет, пожалуй, ни одного крупного города, где бы ни стоял на самом видном месте монумент в честь советского воина – защитника и освободителя, а у нас можно по пальцам сосчитать такие памятники? В боях пали тысячи героев, прославивших и Рязань, и Тамбов, и Ярославль, и Горький. А загляните в эти и многие другие наши города. Что вы найдёте там в воздаяние бессмертным подвигам своих земляков?»[88]
Прав был маршал Бирюзов. День Победы стал государственным праздником только в 1965 году. Только через 20 лет после войны повсеместно стали устанавливать мемориалы в память о погибших на войне – героях и просто рядовых бойцах. Потом возникли многочисленные музеи в память о героях Великой Отечественной войны. Сергей Семёнович не дожил до этих лет. Но все послевоенные годы он помнил о своих героически воевавших земляках, о других солдатах и офицерах, которые не щадили жизнь свою в борьбе с фашизмом. Он помнил и думал о них. Потому и написал такие горькие слова в своих мемуарах.
Но вернёмся в осень 1943 г., когда войска Южного фронта прорывались в Таврию.
Освобождение Донбасса. С.С. Бирюзов – начальник штаба 4-го Украинского фронта, 1943–1944 гг.
21.10.1943 г. после артиллерийской подготовки оба крыла фронта перешли в решительное наступление, прорвали оборону противника на участке севернее Васильевка, Карачекрак, Эристовка, Гейдельберг по фронту более 20 км и продвинулись на отдельных участках на глубину от 1 до 6 км, а в Мелитополе овладели несколькими кварталами. В течение двух дней советские войска продолжали развивать прорыв, ведя ожесточённые бои на обоих направлениях, на отдельных участках правого крыла удалось продвинуться в глубину от 1 до 8 км, а на левом крыле к 16 часам 23 октября овладеть Мелитополем.
В ходе Мелитопольской операции войска фронта полностью разгромили 8 вражеских дивизий и нанесли значительный урон 12 дивизиям. Было уничтожено более 85 тысяч солдат и офицеров противника. Наши войска с выходом к Днепру и крымским перешейкам создали условия для освобождения Крыма. Операция поучительна скрытой перегруппировкой сил и тем, что стала неожиданной для противника. 19.03.1944 г. С.С. Бирюзов был награждён орденом Богдана Хмельницкого 1-й степени.
С освобождением от немцев Мелитополя – основного опорного пункта в обороне на р. Молочной – решилась судьба всей обороны противника и открылась дорога к выходу советских войск в оперативную глубину обороны немцев со свободным выдвижением на запад и в Крым.
Крымская операция
«Трудности и самые неожиданные неприятности как-то сразу обрушились на нас, едва наши передовые части достигли ворот Крыма – Перекопского перешейка».[89]
Вот как развивались события у ворот Крыма 03.11.1943 г. Командир 10-й кавалерийской дивизии (входившей в состав 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского корпуса генерала Н.Я. Кириченко) генерал Миллеров доложил о любопытном случае, который только что произошёл в 36-м кавалерийском полку. Коноводы этого полка вместе с лошадьми расположились рассредоточено на кукурузном поле у перекрёстка железной дороги и просёлка Чаплинка – Армянск. Внезапно их атаковали с воздуха вражеские самолёты. Напуганные кони табуном в 150–200 голов устремились галопом вдоль дороги на Чаплинку и почти без потерь примчались в наше расположение.
Это происшествие натолкнуло нас на мысль, что здесь-то и следует атаковать противника. Было совершенно очевидно, что в том месте, где беспрепятственно проскочило такое число коней, во вражеской обороне имеется какая-то брешь.
Атака началась сразу же с наступлением темноты. За тридцать четыре часа армия прорвала перекопские позиции врага и уничтожила в боях до десяти тысяч гитлеровцев. 10 апреля утром гвардейцы ворвались в траншеи Ищунского укреплённого района. Гитлеровцы бросили сюда подкрепления. Бои приняли характер исключительной ожесточённости и доходили до рукопашных схваток.
В этот напряжённый момент и прибыл в армию начальник штаба фронта генерал С.С. Бирюзов. Он всегда считал 2-ю гвардейскую армию, с которой прошёл нелёгкий путь от Сталинграда до реки Миас, своей родной. Была и вторая причина:
«В представлении людей моего поколения, – писал после войны Бирюзов, – само слово «Перекоп» ассоциировалось с понятием наивысшего проявлении воинской доблести. Как же я мог не побывать там, где история вновь поставила нас перед необходимостью штурма Перекопского перешейка».
Вместе с командирами Г.Ф. Захаровым и командующим артиллерией армии И.С. Стрельбицким С.С. Бирюзов направился в части, ознакомился с обстановкой, дал очень ценные указания по прорыву укреплений и уточнил последующую задачу: во взаимодействии с 51-й армией, действующей на главном направлении от Сиваша, развивать наступление на Севастополь и частью сил на Евпаторию. 51-я армия под командованием генерала Я.Г. Крейзера решила создать группу войск, усилив танковый корпус 279-й стрелковой дивизией и 21-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой. Командование было поручено Разуваеву.
В ходе операции войска фронта обогатились опытом прорыва глубоко эшелонированной обороны противника. В ходе операции С.С. Бирюзов организовал эффективное управление подчинёнными войсками и обеспечил их тесное взаимодействие. Вспоминая ту тяжёлую осень, маршал Бирюзов не без обиды подчеркнёт:
«Обычно, когда заходит речь об освобождении Крыма, всё внимание концентрируется на событиях весны 1944 года. Действительно, они наиболее интересны. В результате наступательной операции, осуществлённой весной 1944 года, враг был уничтожен, и весь Крым окончательно освобождён от оккупантов. Но едва ли следует замалчивать предшествующую этому тяжёлую подготовительную работу».
Такого рода работа была привычна для Бирюзова. Он вспоминал о ней так:
«…самым важным здесь была ликвидация вражеского плацдарма под Никополем. Никопольский плацдарм явился для нас сущим бедствием. Нависая над нашим правым флангом и тылом, он как бы раздваивал силы 4-го Украинского фронта. Отсюда противник мог в любой момент внезапным ударом отрезать наши войска, находившиеся в Таврии и перед Крымом».
Дело сдвинулось с мёртвой точки только в феврале 1944 г., когда по указанию Ставки в него включились войска 3-го Украинского фронта, и была проведена так называемая Никопольско-Криворожская операция. Ликвидация никопольского плацдарма лишила командование противника надежды на восстановление сухопутной связи с заблокированной в Крыму 17-й армией. Только теперь войска 4-го Украинского фронта, высвободившиеся в результате существенного сокращения линии фронта, получили возможность приступить к освобождению Крыма.
Возобновление наступления 4-го Украинского фронта во взаимодействии с Отдельной Приморской армией, Черноморским флотом и Азовской военной флотилией планировалось в марте, но всё время этому что-то мешало.
«Первым неприятным для нас сюрпризом был необычайный для Таврии в это время снегопад, – писал С.С. Бирюзов. – Снегу навалило почти на метр. Им забило все траншеи, замело дороги, засыпало технику».
Отсрочку использовали с пользой дела – начальник штаба проверял укомплектованность и боевые качества соединений, отрабатывал вопросы взаимодействия и управления.
Наступление началось 08.04.1944 г. Вражеская оборона не выдержала мощного натиска советских войск. Сначала у фашистов возникло замешательство, которое вскоре переросло в паническое бегство. После быстрого прорыва оборонительных рубежей противника войска фронта умело развивали наступление. В армиях, корпусах и дивизиях создавались подвижные группы. Они действовали в качестве передовых отрядов, стремительно выходили к районам обороны противника, не давая отходившим войскам закрепиться на них.
Приморская армия наступала с Керченского полуострова. Сломив упорное сопротивление 5-го корпуса гитлеровцев, она 10 апреля освободила Керчь, и продвинувшись к Феодосии, к 16 апреля встретилась с 51-й армией. Советские войска вышли к Балаклаве. Однако попытка взять Севастополь с ходу не увенчалась успехом.
С утра 17.04.1944 г. начался заключительный этап Крымской операции. 250 дней гитлеровцы осаждали Севастополь. Советские войска взяли город за 35 дней, благодаря массовому героизму советских солдат. Штурм укреплений города начался 5 мая после двухчасовой артподготовки и ударов авиации. Бои за город продолжались до 9 мая 1944 г., к исходу дня наши войска подошли к оборонительному рубежу от бухты Стрелецкой к морю. Впереди лежала последняя полоска крымской земли, ещё принадлежавшая врагу, – от Омеги до мыса Херсонес.
Но тут случилась совсем непредвиденная ситуация, о которой С.С. Бирюзов вспоминает следующее:
«10 мая радио возвестило на весь мир о том, что Москва от имени Родины салютует войскам 4-го Украинского фронта и морякам Черноморского флота, освободившим город-герой, крепость и важнейшую военно-морскую базу на Чёрном море. Объявляя приказ Верховного Главнокомандующего, радиодиктор Ю. Левитан с присущей ему торжественностью произнес:
– Ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму, и Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков.
Мы с Фёдором Ивановичем (Толбухиным. – А.А.) невольно переглянулись. Командующий, вероятно, подумал в ту минуту: «Зачем это Бирюзов поторопился передать в Москву такие сведения?» А я, грешным делом, мысленно упрекнул Толбухина: «К чему такая поспешность?» Мне казалось, что сам он доложил в Ставку о полном очищении от гитлеровских войск всего Крымского полуострова».
Ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму
В действительности в Крыму ещё оставалась значительная группировка врага, прижатая к морю на мысе Херсонес. В течение 10 и 11 мая противник продолжал удерживать этот последний клочок крымской земли. Зенитная артиллерия гитлеровцев была поставлена на прямую наводку. В ночь на 12 мая к Херсонесу было стянуто значительное количество советской артиллерии, проведена мощная авиационная подготовка, а с рассветом части 51-й армии и несколько подразделений 19-го танкового корпуса пошли в решительную атаку. Противник был деморализован и не смог оказать никакого серьёзного сопротивления. К полудню 12 мая ни одного вооружённого врага на территории Крыма не осталось. Остатки 17-й армии были пленены.[90]
16 мая 1944 г. Сергей Семёнович был награждён орденом Суворова 1-й степени, а 17 мая С.С. Бирюзову присвоено воинское звание генерал-полковник.
Ясско-кишенёвская операция
«После освобождения Крыма в мае 1944 г. мне был доверен пост начальника штаба 3-го Украинского фронта. Здесь я участвовал в разработке, организации и проведении одной из выдающихся операций Великой Отечественной войны – Ясско-Кишинёвской, осуществлённой силами 2-го и 3-го Украинских фронтов, а также Черноморского флота и Дунайской военной флотилии. В результате этой операции были освобождены Советская Молдавия, Румыния и Болгария, созданы условия для освобождения Югославии, Венгрии, Чехословакии, для удара под самое сердце гитлеровской Германии».[91]
На штабной работе талант Бирюзова засверкал новыми красками. Как неоднократно отмечали командующие фронтами, Сергей Семёнович искусно планировал боевые действия, обеспечивал творческое управление войсками при выполнении ими боевых задач. Руководимые им штабы отличались сплочённостью, умением быстро и качественно отрабатывать оперативные документы, держать под строгим контролем выполнение решений.[92]
После войны Сергей Семёнович в своей книге «Советский солдат на Балканах» напишет: «Чтобы наступление развивалось успешно, надо безошибочно оценить обстановку, сделать из неё точные выводы и принять на основе их единственное правильное решение. Это очень напряжённый, я бы даже сказал, мучительный процесс. Исключительная собранность, мужество, воля должны сопутствовать при этом не только командующему войсками, но и его штабу, всем службам управления».
С таким чувством ответственности, неиссякаемого творчества подходил С.С. Бирюзов к подготовке операции. Особенно весом его вклад в осуществление Ясско-Кишинёвской операции. Сергей Семёнович умело руководил разработкой плана операции, подготовил и провёл широкий комплекс мероприятий по оперативной маскировке войск.
Успех этой операции, как известно, во многом зависел от правильного выбора направления главного удара. С.П. Иванов вспоминал, что когда Бирюзов передавал ему должность начальника штаба 3-го Украинского фронта, Сергей Семёнович рассказал, сколь сложным был этот выбор.
«Так называемый Кицканский плацдарм, – вспоминал он, – казался непригодным для сосредоточения крупных сил. Но оттуда легче было выйти в тылы основной группировки врага. А главное – удара с Кицканского плацдарма враг не ждал. Сергей Семёнович гордился, что замысел командования фронта удалось блестяще осуществить, что операция стала образцом военного искусства».
В своей книге «Суровые годы» С.С. Бирюзов пишет: «Вспоминая те давние дни, я и сейчас не могу отделаться от мысли об исключительной дерзости наших действий. Разве пришло бы кому в голову, скажем, в 1941–1942 годах почти полностью оголить 220 километров фронта и сосредоточить свыше 90 процентов всех сил и средств на направлении главного удара шириной в 40 километров? Разве осмелились бы тогда расположить за Днестром на небольшом Кицканском плацдарме всю 37-ю и главные силы 57-й армий? Ведь если бы противнику удалось раскрыть наш замысел, он мог не только сорвать операцию, но и нанести нам серьёзное поражение упредительным контрударом в обход нашей группировки с флангов и тыла.
Риск с нашей стороны был большим, но он имел под собой твёрдую почву. Фактически незначительное численное превосходство над противником (в людях оно составляло 1,2:1; в артиллерии и танках – 1,6:1) мы сумели превратить в наш подавляющий перевес над ним. По танкам и артиллерии на главном направлении он стал шестикратным, по пехоте – восьмикратным.[93]
На случай контрудара неприятеля до самого последнего момента находились в готовности к его отражению наши механизированные корпуса. Не дремала и авиация. Но главное, на что мы уповали, и в чём, по счастью, не ошиблись, составляли заранее продуманные и великолепно осуществлённые широкие мероприятия по оперативной маскировке. В основе их лежало создание ложной группировки войск на кишинёвском направлении. Мы имитировали сосредоточение механизированного корпуса в районе Римаровки, стрелкового корпуса – в Карманов, артиллерийской дивизии – в районе Григориполь – Ташлык.
Всё было сделано очень тонко. Интенсивно функционировали железнодорожные станции, на которых якобы проводилась разгрузка войск. Из района реального сосредоточения наших войск по дорогам шли машины, танки, передвигалась пехота. Делалось это преимущественно перед наступлением вечерних сумерек, чтобы создать видимость сосредоточения войск в тёмное время. А фактически ночью войска возвращались обратно.
В дальнейшем мы имели возможность убедиться, что все эти меры оперативной маскировки полностью себя оправдали. Противник не только в момент прорыва его обороны, но даже на второй день нашего наступления продолжал ожидать главного удара на кишинёвском направлении. Действия с Кицканского плацдарма он считал отвлекающими. Только к концу второго дня ожесточённых боев враг понял весь трагизм своего положения».[94]
В первый день наступления были прорваны сразу две полосы обороны противника. А к третьему дню операции враг полностью исчерпал свои резервы в полосе 3-го Украинского фронта. Германское командование при этом, несмотря на катастрофическое положение, образовавшееся на стыке 3-й румынской и 6-й германской армий, не сняло из-под Кишинёва ни одного соединения. В результате создалась угроза изоляции 3-й румынской армии от 6-й немецкой.
Военный совет 3-го Украинского фронта. Справа налево: начальник штаба фронта генерал-полковник С.С. Бирюзов, член Военного совета генерал-лейтенант А.С. Желтов, командующий войсками фронта генерал армии Ф.И.Толбухин, член Военного совета генерал-майор В.М.Лайок.
Перед проведением Ясско-Кишинёвской операции, 1944 г.
Окружение основных сил противника стало реальностью. Пока Гитлер принимал решение о выводе своих войск с выступа, командующие 2-м и 3-м Украинскими фронтами получили приказ Ставки на завершение окружения войск в районе Хуши. 22 августа танковые соединения Малиновского совершили бросок на 30 км, а механизированные соединения Толбухина – на 50 км. При поддержке артиллерии, авиации и Дунайской флотилии группа войск под командованием генерала Бахтина форсировала Днестровский лиман и, преодолевая сопротивление, заняла Анкерман. 3-я румынская армия оказалась в полном окружении и 23 августа сложила оружие. Выход из котла немецких частей был пресечён силами десанта, высаженного Дунайской флотилией в районе Жебриян.
Вскоре поступил приказ Гитлера об отходе на карпатские позиции. Но было поздно. 23–24 августа с северо-запада и востока на Прут в район Хуши вышли танкисты обоих фронтов. В полном окружении оказались силы пяти немецких корпусов, был освобождён Кишинёв, а затем и вся Молдавия, выведена из войны Румыния.
Блестяще проведённая Бирюзовым в качестве начальника штаба 3-го Украинского фронта Ясско-Кишинёвская операция позволила командующему войсками фронта Маршалу Советского Союза Ф.И. Толбухину отметить в боевой характеристике С.С. Бирюзова: «Энергичный, хорошо подготовленный, имеющий большой практический опыт… Лично храбрый, настойчивый и дисциплинированный генерал…»[95]
Белградская операция
«Затем участвовал в Белградской операции».[96]
Как известно, 08.09.1944 г. войска 3-го Украинского фронта вступили на территорию Болгарии. Бескровно начавшаяся операция по освобождению Болгарии от немецко-фашистских войск на второй день бескровно и закончилась. Болгария вышла из войны на стороне Германии и объявила войну своему бывшему союзнику.
Уже 13 сентября поступила директива Ставки, которая требовала от командования фронта энергичнее поддерживать усилия болгарской армии. Маршалу Советского Союза Ф.И. Толбухину предписывалось: «Для руководства действиями наших войск, включая авиацию, и для организации взаимодействия с болгарскими войсками через Генеральный штаб Болгарии направить в Софию генерал-полковника Бирюзова в качестве своего заместителя».
Главными его задачами были: во-первых, не допустить удара немецко-фашистских войск по Софии, и, во-вторых, решить с правительством Болгарии все практические вопросы, касающиеся участия болгарской армии в войне против гитлеровской Германии.
28 сентября – 20 октября 1944 г. войска 3-го Украинского фронта совместно с войсками Народно-освободительной армии Югославии и войск Отечественного фронта Болгарии провели Белградскую наступательную операцию. С.С. Бирюзову выпала сложная задача планирования операции и организации взаимодействия коалиционных сил на обширном пространстве Балкан, в сложных условиях лесисто-горной местности.
Жители Белграда торжественно встречают советских солдат-освободителей.
На переднем плане – капитан Д.И. Кудашов, 30.10.1944 г.
Белградская операция началась 28 сентября с наступления войск 57-й армии во взаимодействии с 14-м корпусом Народно-освободительной армии Югославии в направлении на Белград. Правый фланг наступавших сил прикрывала Дунайская военная флотилия, производившая перевозки войск и боевой техники, а также высадившая десанты в Радуевац и Прахово. 17-я воздушная армия осуществляла авиационные налёты на железнодорожные мосты и другие объекты, препятствуя при этом выводу немецких войск из Греции и южных районов Югославии.
Через десять дней, 8 октября, 57-я армия успешно вышла к реке Морава, с ходу её форсировала и захватила два плацдарма, что обеспечивало ввод в сражение 4-го гвардейского механизированного корпуса. С северо-востока наступление обеспечил 10-й гвардейский стрелковый корпус 2-го Украинского фронта совместно с частями Югославской армии. 2-я Болгарская армия во взаимодействии с 13-м корпусом Югославской армии, выдвинувшись с юго-востока, освободила два города и перерезала пути отхода основных сил противника.
Развивая дальнейшее наступление, войска 3-го Украинского фронта совместно с 14-м корпусом Югославской армии перерезали коммуникации противника в долине реки Морава и соединились с частями 1-й армейской группы народно-освободительной армии Югославии. Они уничтожили 20-тысячную группировку противника и после невероятно трудных и напряжённых боёв 20 октября освободили столицу Югославии Белград.
В этот период С.С. Бирюзову впервые пришлось планировать взаимодействие на театре военных действий трёх армий разных государств, противостоящих гитлеровцам, вести переговоры с политическими и военными деятелями коммунистического и антифашистского движения Болгарии и Югославии, приобретая при этом большой дипломатический опыт. Сергей Семёнович не знал тогда, что это совершенно особым образом скажется на его дальнейшей карьере и судьбе. Он и не задумывался тогда об этом. Он просто воевал с крайним напряжением сил и единственным неодолимым стремлением – к победе.
Генерал-полковник С.С. Бирюзов с сотрудниками союзной контрольной комиссии, София, 1946 г.
С. С. Бирюзов вручает боевые награды бойцам 1-й Болгарской армии
В результате спланированной при непосредственном участии С.С. Бирюзова, успешно проведённой в течение 23 суток операции, кроме освобождения восточных, северо-восточных районов Югославии и её столицы, были созданы благоприятные условия для наступления на будапештском направлении. Фронт противника на Балканах был отодвинут на 200 км, а основная коммуникация Салоники – Белград перерезана. Германское командование было вынуждено уходить с юга Балканского полуострова.
После завершения Белградской операции, в которой С.С. Бирюзов обеспечил бесперебойное управление войсками фронта, он был назначен командующим 37-й армией, находившейся на территории Болгарии.
Командарм С.С. Бирюзов
«После её проведения был назначен Командующим советскими войсками в Болгарии и возглавил Союзную Контрольную Комиссию в этой стране. На моих глазах болгарский народ осуществлял первые демократические преобразования, и я счастлив тем, что смог вложить в укрепление социалистической Болгарии посильную лепту.
Сочетать командную и военно-дипломатическую работу мне пришлось до 1947 года с небольшим перерывом, когда я был назначен заместителем Главнокомандующего сухопутными войсками. Болгарское правительство с разрешения ЦК КПСС наградило меня двумя высшими орденами».[97]
31.10.1944 г. возвратился из Москвы командующий фронтом маршал Ф.И. Толбухин и сообщил, что С.С. Бирюзов назначается командующим 37-й армией. Сам же он был назначен Председателем Союзной контрольной комиссии (СКК). Но он находился далеко от Софии, руководил тяжёлыми боями в Венгрии, и повседневной работой в СКК, как посчитали в Кремле, должен руководить его заместитель – генерал-полковник С.С. Бирюзов, совмещая эти обязанности с командованием находившейся в Болгарии 37-й армией.
К выполнению новых обязанностей С.С. Бирюзов должен был приступить немедленно. Если командование армией было для него делом вполне привычным, то руководство СКК было поручением совершенно новым. Общая цель была ясна – осуществлять контроль над выполнением соглашения о перемирии, но она включала в себя множество самых разнообразных задач.
Так, в области административной СКК должна была организовать надёжную охрану границ, контролировать выдачу выездных, въездных, а также транспортных виз болгарским подданным и иностранцам, выявлять и отправлять по назначению военнопленных, интернировать подданных Германии и её сателлитов.
В области военной и военно-морской следовало осуществлять контроль за переходом болгарских вооружённых сил на штаты мирного времени и за чисткой офицерского корпуса от фашистских элементов, возглавлять работы по разминированию населённых пунктов. Особенно много предстояло сделать в области экономики. Требовалось выявить и взять на учёт все инвестированные капиталы, проконтролировать передачу в собственность СССР всех промышленных объектов, принадлежавших раньше нашим врагам, обеспечить возврат ценностей союзным нациям и гражданам.
И неслучайно вскоре его вызвали в Москву к И.В. Сталину. С.С. Бирюзов вспоминал о поездке в столицу:
«Я основательно подготовился к этой встрече и всё же очень волновался. Ведь тогда культ Сталина достиг, пожалуй, своего апогея. Вызовы к нему носили характер исключительных событий. Весь трагизм состоял в том, что даже крупнейшие партийные и государственные деятели верили в непогрешимость Сталина. Что же говорить о таких, как я, фронтовых генералах! Он был настолько недосягаем для простых смертных, что казался нам чуть ли не полубожеством.
Приём происходил в присутствии В.М. Молотова.
– Как дела в Болгарии? – сразу же спросил И.В. Сталин и указал мне на кресло.
Я сел и, стараясь держаться как можно спокойнее, начал докладывать о политической обстановке в стране, положении дел на фронте. Сталин молча слушал. Потом вдруг едва уловимым жестом прервал меня и заговорил сам, прохаживаясь по кабинету с дымящейся трубкой в зубах. Указания Сталина в отношении моих новых обязанностей носили общий характер. Говорил он тихо и многозначительно – так, что невольно приходилось напрягаться и прислушиваться».[98]
В этот же день С.С. Бирюзов впервые встретился с Г.М. Димитровым, который находился в это время в Москве и после роспуска Коминтерна в июне 1943 г. был назначен заведующим отделом международной политики ЦК ВКП(б), который благодаря Димитрову стал фактическим преемником дел Исполкома Коминтерна.
Вскоре С.С. Бирюзов вернулся в Болгарию и 24.11.1944 г. издал приказ войскам 37-й армии:
«Сего числа возвратился из служебной командировки из города Москва и вступил в исполнение обязанностей командующего армией.
Моему заместителю генерал-майору ШИРЯЕВУ обратиться к исполнению своих служебных обязанностей».[99]
Сразу же после его возвращения из Москвы к нему стали прибывать генералы и офицеры американской и английской миссий. Следует подчеркнуть, что на первых порах советские сотрудники в СКК и их английские и американские коллеги решали вопросы большей частью на деловой основе, возникавшие расхождения преодолевались. И пока американцы и англичане честно и без предвзятости выполняли в СКК свои обязанности, они оставались для представителей СССР союзниками по антигитлеровской коалиции и встречали самое дружественное отношение с нашей стороны.
Но, как только они становились на путь превратного толкования или нарушения того или иного пункта соглашения о перемирии с Болгарией, им давался решительный отпор. Со временем, особенно в условиях начавшейся «холодной войны», позиция американских и английских представителей в СКК всё более ужесточалась. Они стали лихорадочно выискивать любые предлоги, чтобы парализовать деятельность СКК, подорвать международные позиции народно-демократической Болгарии, затормозить и даже повернуть вспять неуклонно развивавшийся в стране процесс революционных преобразований.
Руководству СКК приходилось внимательно следить и за соблюдением установленного количественного состава представительства. Англичане и американцы стремились всячески раздуть свои штаты, организовать слежку за нашими войсками, находившимися в стране. В апреле 1945 г. С.С. Бирюзов вынужден был напомнить генералу Окслею о его обещании в кратчайший срок довести состав своих сотрудников до установленной численности.[100]
Хотелось бы особо обратить внимание на утверждение Бирюзова, что указания Сталина носили общий характер. На мой взгляд, это далеко не так. Давайте вместе прикоснёмся к некоторым «неназванным», но обозначенным проблемам.
Слева направо: деятель болгарского народного движения Георгий Димитров, генерал-полковник Сергей Бирюзов и маршал Советского Союза Фёдор Толбухин, 1944 г.
Советский Союз заметно отставал в создании ядерного оружия, и ему неоткуда было взять уран в промышленных количествах. Если бы отставание сохранилось и дальше, первое в мире социалистическое государство могло бы и не выжить. На приёме в честь успешного испытания советской атомной бомбы 29.08.1949 г. И.В. Сталин сказал: «Если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы её на себе».
Для создания первых советских реакторов был необходим уран, много урана. Откуда СССР достал столь нужное для выживания государства сырье? Была получена информация и захвачены немецкие документы о высококачественных запасах урана, имевшихся в районе Бухово, в Родопских горах. По мере приближения окончания войны в Советском Союзе начинали предпринимать первые шаги по геологическим поискам урановой руды. В ноябре 1944 г. большая группа советских специалистов под руководством руководителя 4-го специального отдела НКВД В. Кравченко выехала в только что освобождённую от фашистов Болгарию. Между тем, обстановка в стране складывалась не просто. Об этом свидетельствует приказ о притуплении революционной бдительности, подписанный С.С. Бирюзовым 10.12.1944 г.
В нём отмечалось, что, несмотря на ряд указаний Военного Совета, политотдела армии и последнего постановления Военного Совета армии № 2 от 19.11.44 г. в частях и соединениях продолжают иметь место факты притупления революционной бдительности, особенно распространились связи с болгарским населением, белоэмигрантами и даже с фашистскими шпионами.
Следует отметить, что в своём стремлении укрепить дисциплину и бдительность в подчинённых ему войсках С.С. Бирюзов был прав. Двумя месяцами позже ГКО направил постановление № 7408 от 27.01.1945 г., подписанное И.В. Сталиным, только двум людям в стране – наркому иностранных дел В.М. Молотову и наркому госбезопасности Л.П. Берии, с грифом «Совершенно секретно, особой важности».
В постановлении говорилось следующее:
«1. Организовать в Болгарии поиск, разведку и добычу урановых руд на урановом месторождении Готен и в его районе, а также геологическое изучение других известных или могущих быть открытыми месторождений урановых руд и минералов.
2. Поручить НКИД СССР (т. Молотову) провести переговоры с правительством Болгарии о создании смешанного болгарско-советского акционерного общества с преобладанием советского капитала для производства поисков, разведки и добычи урановых руд на урановом месторождении Готен и в его районе, а также производства геологического изучения других известных или могущих быть открытыми в Болгарии месторождений урановых руд и минералов. Переговоры с болгарскими властями и всю документацию по созданию и оформлению акционерного общества проводить, именуя месторождение радиевым».
Поставкам болгарского урана, ввиду высокого его качества, уделялось исключительное внимание. Г. Димитров лично следил за урановыми разработками. Советская сторона направила в Болгарию более трёхсот горных инженеров, срочно отозвав их из армии, район Бухово охранялся внутренними войсками НКВД. Однако вскоре через агентуру советской контрразведке стало известно, что американские спецслужбы готовят диверсионные акты с целью сорвать поставки урана в Советский Союз и одновременно выявить подлинный размах работ, чтобы определить сроки создания ядерного оружия в СССР. Американцы даже пытались организовать похищение Щорса. Мы приняли контрмеры: Эйтингон занялся перевербовкой американских разведчиков и их жён, задержанных при содействии нашей агентуры из местных турок вблизи урановых месторождений, но успеха не достиг.
В своих мемуарах «Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы» П. Судоплатов написал: «Урановая руда из Бухово (Болгария) была нами использована при пуске первого атомного реактора».
Зимой 1944/45 гг. и весной 1945 г. генерал Окслей и другие офицеры союзников зачастили в различные районы страны – «на охоту», «на рыбалку», «на лыжные прогулки». Маршруты этих «увеселительных» поездок подозрительно совпадали с близостью советских и болгарских военных объектов. Использовались и другие предлоги. Так, у союзников была служба по регистрации их соотечественников – лётчиков, сбитых над территорией Болгарии. И вот в феврале 1945 г. один американский офицер, допущенный СКК в город Видин с группой сотрудников, попытался собрать сведения о наших войсках. Председатель СКК сделал соответствующее представление генералу Крейну.
В своих воспоминаниях С.С. Бирюзов ни слова не пишет о своей встрече с И.В. Сталиным, состоявшейся в июне 1945 г. В журналах записей лиц, принятых Сталиным, сделана запись о приёме 29.06.1945 г. с 22 часов 55 минут до 23 часов 50 минут (без малого час), в котором участвовали маршал Толбухин, генерал Бирюзов, болгарский военный министр Велчев, начальник штаба болгарской армии Кинов.[101]
Речь шла о вопросах, связанных со строительством болгарских вооружённых сил, в решение которых были вовлечены и Толбухин, и Бирюзов. Но отразить эти вопросы в своих мемуарах С.С. Бирюзов не счёл возможным. Понятно, что круг вопросов, которым занимался Сергей Семёнович в Болгарии, связан с обеспечением порядка, военной дисциплины, политической стабильности в стране.
В связи с этим исключительный интерес представляют воспоминания К.М. Симонова:
«Мы приехали в Софию глубокой ночью, и утром я ещё спал, когда за мной явился офицер из штаба Бирюзова с приказанием немедля доставить меня к генерал-полковнику. Я обрадовался, вообразив, что Бирюзову сказали о намерении корреспондента «Красной звезды» попасть к югославским партизанам, и он сегодня пораньше с утра вызывает меня по этому поводу. Но оказалось, что причина срочного вызова к Бирюзову совершенно другая и крайне для меня неприятная.
Когда я открыл дверь, ходивший по кабинету Бирюзов резко повернулся ко мне. Его умное длинное лицо было в этот момент сердитым. Он был зол и не считал нужным скрывать это. Закрыв за собой дверь, я проговорил всё, что полагалось в таких случаях – что корреспондент «Красной Звезды» подполковник Симонов по его приказанию явился, – и с вдруг возникшей тревогой ждал, что будет дальше.
Руки мне Бирюзов не подал, но и по стойке «смирно» не поставил. Сел за стол и показал, чтоб садился напротив него. Обращался ко мне не по званию, а «товарищ Симонов», но говорил накалённо. Оказывается, наши болгарские товарищи из Общества болгаро-советской дружбы, пока я ездил в Рильский монастырь, не помню уж, не то расклеили афишу о моём воскресном литературном утреннике, не то напечатали билеты, и это дошло до Бирюзова.
Он жёстко спросил: кто мне давал разрешение на устройство публичной встречи? Я стал было объяснять, как и почему всё это вышло, что предложил это не я, а мне, и что, по-моему, всё это может оказаться хорошим и полезным делом, но Бирюзов прервал меня, ещё раз жёстко повторив вопрос: кто разрешил мне эту встречу?
Пришлось ответить, что никто не разрешал.
– Так вот, я запрещаю её вам, – сказал Бирюзов.
– Её не будет. Ясно?
Я сказал, что ясно, но как же теперь отменить её? И, не удержавшись, спросил:
– А почему, собственно, её нужно отменять?
– А вам это всё ещё непонятно? – с иронией сказал Бирюзов.
Я ответил, что нет, мне это непонятно.
– Ну, хорошо, раз так, придётся вам это разъяснить! – сказал Бирюзов.
Не могу, а потому и не буду пробовать дословно восстанавливать всё, что он мне сказал. Но смысл сказанного помню. Он начал с того, что мои ссылки на болгарских товарищей, с которыми я договаривался, неуместны, потому что мы ещё и до сих пор находимся в состоянии войны с Болгарией и пока что силою обстоятельств, к сожалению, вынуждены, обращаясь к болгарам, употреблять не слово «товарищи», а слово «господа».
Заместитель председателя Союзной контрольной комиссии, заместитель командующего Южной группы войск, главный советник Болгарской Армии, командующий 37-й армией генерал-полковник С.С. Бирюзов (третий слева) с представителями командования Болгарской армии. София, 1945 г.
В Софии сидят представители союзных, так же, как и мы, всё ещё находящихся в состоянии войны с Болгарией государств, их корреспонденты и их разведчики. Если я всего этого не понял и не заметил, это не делает мне чести. В этих условиях утренник дружбы, устраиваемый в Софии подполковником Советской Армии, пока неуместен и может дать повод для враждебных нам инсинуаций. А возможно, уже и дал. В другое время и в другом месте, если б позволила служба, он и сам бы, возможно, пришёл послушать «Жди меня», но не сейчас и не здесь. А сейчас и здесь публичная встреча им запрещена.
– А как же теперь быть? – спросил я. – Как теперь это объяснить?
– А это уж ваше дело. Заявите, что вы больны.
Он встал, явно не считая нужным дальше говорить со мной на эту тему.
Я тоже встал, но вместо того, чтобы попросить разрешения идти, сказал, что объявлять себя больным не могу и не буду! Вожжа попала под хвост; притворяться я не умел, и объявлять себя больным казалось стыдным. Мой ответ взорвал Бирюзова, и раньше злого на меня, но до сих пор сдерживавшего гнев. Он сказал, что раз так, то отмену встречи объяснит и без меня. А мне он приказывает в 24 часа покинуть Болгарию, чтобы тут и духу моего не было! И холодно добавил:
– Идите.
Я повернулся через левое плечо и вышел.
Через двадцать четыре часа, вытуренный Бирюзовым из Болгарии, я, добравшись на чьей-то попутной машине, был в Бухаресте. Встряска была основательная; став к тому времени довольно известным писателем, я, по совести говоря, был изрядно разбалован добрым, а подчас и слишком добрым отношением к себе фронтового и армейского начальства. Но хоть я и злился на Бирюзова, но всё-таки понимал, что прав он, а не я. А кроме того, этот давший мне выволочку генерал чем-то понравился мне. Наверно, будь я кадровым военным, предпочёл бы служить под началом у такого вот человека, у которого да – это да, а нет – это нет.
Во всяком случае, лет через шесть после этого, когда шла война в Корее, и туда вызвался ехать военным корреспондентом от «Литературной газеты» Александр Чаковский, я вспомнил о находившемся на Дальнем Востоке Сергее Семёновиче Бирюзове. Чаковский уже был в пути, а мне, как редактору, хотелось, чтобы нашему военному корреспонденту помогли там, на Дальнем Востоке, поскорее попасть в самую гущу событий, в Корею. И я позвонил Бирюзову. Начал с того, что напомнил о нашей встрече в Софии, и попросил, приняв военного корреспондента «Литературной газеты», по возможности сделать так, чтобы он через двадцать четыре часа оказался за пределами Советского Союза.
– Хорошо, – сказал Бирюзов. Было слышно, как он усмехнулся по телефону. – Раз так, сделаю».[102]
С.С. Бирюзов (второй слева) в президиуме торжественного собрания в Софии, посвящённого 28-й годовщине Красной Армии и Военно-Морского Флота
Так судьба ещё раз свела на фронтовых дорогах К. Симонова и С. Бирюзова, на этот раз лицом к лицу. Это ещё раз подтверждает, что к Победе они шли параллельными путями: один – военачальником, другой – журналистом. Их представления о страшной и кровопролитной войне питались впечатлениями, полученными на одних и тех же полях сражений. Но военачальник и журналист могли одну и ту же картину видеть всё-таки по-разному и потом, много лет спустя, по-разному вспоминать одни и те же события.
37-я армия под руководством С.С. Бирюзова находилась в постоянной боевой готовности, но при этом крепила традиционную дружбу с болгарским народом. Совместно с частями болгарской армии она была размещена в районе границы с Турцией (возле которой в то время была сосредоточена крупная группировка турецкой армии), обеспечив защиту фланга наступающих войск 3-го Украинского фронта.
Председатель Совета министров СССР и Министр Вооружённых Сил Генералиссимус Советского Союза И.В. Сталин в группе маршалов, генералов и адмиралов – членов Верховного Совета СССР. С.С. Бирюзов (второй слева, во втором ряду)
Весть о безоговорочной капитуляции застала Сергея Семёновича Бирюзова далеко от Софии в обществе болгарских товарищей – видных деятелей новой Болгарии. Бирюзов в своих воспоминаниях не уточняет, какие проблемы они тогда обсуждали и решали. Но с часу на час ждали этого сообщения, когда получили его, ликованию не было границ.
«Бросили все дела и специальным поездом немедленно выехали в Софию».
Прибыли туда под вечер, что творилось в Софии – передать невозможно. Как только Бирюзов с товарищами вышли из помещения вокзала, их окружили толпы демонстрантов, начали качать.
«Нет, никогда не изгладится из памяти тот вечер, – писал Бирюзов. – Какой-то наш солдат, поставленный часовым у входа в гостиницу, не выдержал – пустился в пляс.
– Прекрати. Ты же на посту, – увещевал его разводящий.
– Не могу! – кричал в ответ солдат, – то сердце пляшет, а руки автомат держат крепко»…
И ещё несколько строк из книги С.С. Бирюзова «Суровые годы»: «Я не знаю в своей жизни более радостного дня, чем 24 июня 1945 года. Меня и некоторых других товарищей из советских войск в Болгарии вызвали на Парад Победы в Москву. Ровно в 10 часов зазвучал Гимн Советского Союза, загремел салют, и из конца в конец стало перекатываться могучее «ура». Начался марш колонн.
Не забыть минут, когда к подножию Мавзолея
B. И. Ленина стали падать на землю 200 вражеских боевых знамён».[103]
Сводный полк 3-го Украинского фронта под командованием маршала Толбухина – это пять батальонов двухротного состава по 100 человек в каждой роте. Кроме того, 19 человек командного состава (в их числе генерал-полковник
C. С. Бирюзов). Всего 1059 человек и 10 запасных.
Сергей Семёнович вспоминал, что когда на приёме в Кремле был произнесён тост за командующего 3-м Украинским фронтом Толбухина, за генералов Глаголева, Трофименко, Шарохина, Бирюзова, Судца. Захватаева, Гагена, они подошли к столу президиума. Им жали руки. Зал бурно аплодировал.