— Так шоколадки любишь, что готов за них под трибунал?
— Да без шоколадок как-нибудь перетерплю. А без оружия — нет. Вы же, дебилы, безоружных бойцов в одну колонну соберете и к «ленточке» погоните, жги не хочу. Я чем небо чистить должен? Пальцем? А так поймаю патруль, парой автоматов разживусь!
— Чего? — опешил замполит.
— Того. Вам патруль жалко? Что с ними случится? За утрату оружия дальше «штурмов» не пошлют, хоть повоюют в приличной компании. А я сотню балбесов прикрывать смогу. Вы вообще поближе ко мне держитесь на всякий случай. За всех ответить не могу, но вы офицеры, от вас зависят жизни многих, так что именно вас я постараюсь вытащить.
Замполит подавился матерным комментарием.
— Не надо ловить патруль, — ласково сказал майор. — Колонна с сопровождением пойдет, с головным бэтээром. Я у ребят специально для себя на время следования дежурный автомат выпрошу, а тебя посажу рядом. Лады?
— О, не безнадежен! — удовлетворенно кивнул Грошев и не спеша двинулся к уцелевшей палатке.
Офицеры проводили его озадаченными взглядами.
— Психопат, я же говорил! — возмутился замполит. — Ни хрена не боится! Вот куда его понесло, когда построение⁈
— Снова построение, — задумчиво сказал майор, и замполит осекся. — И, кстати, он психопат, но по-своему, по-психопатски прав. Термопленка, белье, горелки, прицелы… все это нам очень не помешало бы. А не дадут!
А Грошев валялся в палатке, и ему было очень плохо. Хреново ему было! Накатила очередная установка генных модификаций, и такая больнючая, что терпеть не было сил. Так что он как упал в судорогах на земляной пол, так и лежал без движения. И мог только молить судьбу, чтоб машины пришли попозже. Он же сам в кузов не заберется, даже на ноги не встанет. Его же упекут в госпиталь. А пока довезут, модификация установится, и обнаружат врачи абсолютно здорового бойца. И? Уклонение от боевых действий, трибунал? Не, он не против, когда есть за что. Но только не вот так по-дурному.
Бойцы мялись в шеренге с рюкзаками у ног, на палатку с наглым бойцом поглядывали очень недобро и тихо матерились. Сопровождение запаздывало, и когда прибудет, никто не знал. А стоять часами — ноги не железные.
БТР заревел уже в сумерках, когда бойцы плюнули на построение и расползлись кто куда. Но при звуке мотора поспешно построились снова. С сопровождением частенько являлось начальство, перед которым лучше не отсвечивать непокорностью.
Майор заглянул в палатку и весело сказал:
— Подъем! Со мной поедешь!
Грошев поднялся с пола, цепляясь за кровать.
— Сейчас, — прохрипел он. — Минутка, и я в норме.
— Заболел, что ли? Ты это прекращай. Кому суждено быть убитым — болеть запрещено!
— Не заболел, генетические правки встают, — пробормотал Грошев. — Жилы укрепляются по максимуму. Илью Муромца знаешь? Нет? А Александра Засса? Тоже нет? А Васю Быка? Вот примерно как у них. Приду в норму, я вам руки одним движением ломать буду.
Майор издал очень странный звук.
— А говорил, что всему поверишь, — упрекнул его Грошев и заковылял на выход.
Майор слово сдержал, автомат притащил. Сам уселся за руль, водителя отправил в кузов под тент, а Грошева усадил рядом. Подмигнул ему, двигатели взревели, и колонна двинулась в Аккыз. В противоположную сторону от «ленточки». Как предположил Грошев — именно там располагались армейские склады. Ну и смысл выдвигаться ночью, если не к «ленточке»? Чтоб по темноте бардака побольше было? Так его уже столько, что больше некуда.
«Камаз» мощно пер по бездорожью, свет фар плясал по жухлой осенней траве, обрисовывал рытвины и канавы непроглядной чернотой.
— Ну и кто ты, Грошев? — небрежно спросил майор. — Вот теперь рассказывай. Готов поверить.
— Даже в то, что я из будущего? — недоверчиво глянул Грошев.
— Кхм-да… а что, будущее есть?
— Какое-то есть. Для миров Восточного сектора Веера Миров в основном в виде радиоактивной пустыни, но я с Земли-Центр. Коммунары сумели проскочить через «бутылочное горлышко», в отличие от многих.
— Кхе, — выразительно сказал майор. Подумал и повторил:
— Кхе.
И надолго замолк.
— Останови! — внезапно приказал Грошев. — И двигатель заглуши, мешает.
— А в бордель завернуть не надо?
Грошев прошипел невнятное ругательство, подхватил автомат, распахнул дверцу и выпрыгнул на ходу. Майор торопливо дал по тормозам, заглушил двигатель и выпрыгнул из кабины. Машины колонны сбрасывали скорость и останавливались, мигали вопросительно фарами. Мишени с подсветкой, идиоты отборные! Майор погрозил им кулаком.
Чертов психопат обнаружился сзади машины, на ногах, даже кости не переломал. Хотя прыгал в темноту и на скорости под шестьдесят. Как будто супермен.
— Связь с «бэхой» есть? — прокричал Грошев сквозь гул моторов. — Пусть зенитный пулемет расчехлят! Там рой… я сейчас попробую подсветить, пусть лупят по направлению, авось попадут!
Коротко простучала очередь, затем еще одна, и в небе полыхнуло.
— Ага! Дерьмо, а не автомат, но что имеем… А что бэха молчит? Связи нет? Ну олигархат, ну дебилы!
Простучала очередь, и новая вспышка озарила небо. Грошев вернулся в кабину, на мгновение высунулся:
— Едем. Удалось транслятор снять, у них теперь сигнал сбоит. Чего стоишь?
Майор выдохнул сквозь зубы, вернулся за руль и завел двигатель. И тут зенитный пулемет на бэтээре разразился оглушительными очередями.
— Дебилы! — оценил Грошев.
«Камаз» взревел и снова закачался на неровностях степной дороги.
— Ты вообще не промахиваешься? — недоверчиво спросил майор.
— Я снайпер, а не волшебник. Что значит «вообще»? У любого оружия есть разброс. Но мне проще, я эфир вижу, а следовательно, и трассу от пули, могу оперативно поправки брать.
— В темноте⁈
— Эфир, майор. Он к освещению каким боком?
— А не знаю. У нас эфира нет. Его только ты видишь, а ты, похоже, врешь через слово.
— Научу я тебя видеть эфир, — буркнул Грошев. — Задатки есть, раскачать несложно. Ты другое объясни: почему начальство по колонне не бегает? У нас, понимаешь ли, налет дронов успешно отражен, можно медальки выписывать — и никого. А начальство вообще-то ну очень медальки обожает на халяву. Или в вашем лепестке по-другому?
— Я за начальство, — усмехнулся майор. — А я зря бегать не люблю, вес большой. А командир полка впереди всех в Аккыз усвистал, он не дурак в колонне с мобиками мишень изображать.
— Не дурак. А жаль. Так бы попал под дружественный огонь, и на одного гниду в мире меньше.
— А смысл за него в тюрьму? — спросил майор, не отвлекаясь от дороги. — Одного уберешь — другой на его место сядет.
— Смысл? — задумчиво переспросил Грошев. — Смысл в четырех процентах. В классическом обществе примерно четыре процента людей активно навязывают остальным доминантную идеологию. Если их перебить, поднимаются следующие четыре процента, и идеология меняется. Иногда к лучшему. Изредка. Вот в этом и смысл.
Майора передернуло.
— А ты точно коммунист? — с кривой усмешкой поинтересовался он. — Не фашист?
— А чего вас жалеть? — не понял Грошев. — Твоя условная продавщица из круглосуточного супермаркета — ее жалеть? А она меня, коммунара, прикроет, спрячет от полиции, поможет мне в деле торжества коммунизма? Ах нет? Ладно, женщина и мать, у нее свои заботы, спрос небольшой. А ее дети, когда меня будут на улице забивать до смерти, вступятся — или издалека будут снимать видосики с интересным контентом? Вы все мне враги, хоть и русские. Дешевые слуги олигархата.
— В ухо дать? — вежливо поинтересовался майор.
— У вас офицерской чести совсем нет? Не нравлюсь — сдай в ГБ, руками зачем махать, позориться? Для этого дела палачи имеются!
— Угу, — пробормотал майор. — В ГБ, значит. А они тебя в дурку на обследование. И оттуда ты с белым билетом на гражданку. Неплохо придумано. Кун тебе в ухо, будешь воевать!
— Кун?
— Ну, кун, кукан, — неуверенно пробормотал майор. — На него рыбу цепляют. У вас так не говорят?
— У нас вообще не так говорят… Так я не в госбезопасности, потому что вам с замполитом лишней мороки не надо? — озадаченно пробормотал Грошев. — Ну вы даете. Это ж то же самое, если б я увидел десант «проникновенцев» и сказал «да ну, это ж в основной корпус бежать, не, неохота, ничего не вижу»! Понятно. Ну, значит, будем воевать. И в принципе уже можно знакомиться, все равно не отвяжешься. Андрей Грошев, Спартачок. Коммунар, основная профессия — страж закона, творческая — театральный режиссер. Индекс социальной значимости сто шестьдесят, двенадцать ген-модификаций. Но они еще не все установились.
— Майор Крыленко, Шкаф, — хмыкнул майор. — Пофигист, профессиональный военный. Творческая профессия — петь люблю, но не умею. Индекс… да кун его знает. Модификаций нет. Но в лоб дам — мало не покажется.
— Пятьдесят, не более, — уверенно определил Грошев. — У меня право на индексацию есть, проходил специальное обучение. Пятьдесят, верняк.
— А это много?
— Ну… минимальный индекс согласия на секс — семьдесят. Ты у нас еще ребенок, майор.
— Не бистди… что значит «индекс согласия на секс»⁈
— Бистди⁈
— Вроде от немецких колонистов пошло, — ухмыльнулся майор. — Бист да — ты здесь, что-то вроде того… но ты не увиливай! Что значит «индекс согласия на секс»⁈
— То и значит, что подумал. Мы, коммунары, не идиоты, чтоб определять возраст человека календарными годами. Самостоятельный, разумный — значит, взрослый. Я индекс семьдесят в тринадцать лет набрал. А некоторые из моего класса — еще раньше. Ну а кто не дорос, тот и в сорок не дорос. Вам, таким вот, размножаться в коммунизме запрещено.
— Ну и… как оно в натуре выглядит? — с любопытством спросил майор.
— Расскажу, — вздохнул Грошев. — Но вообще, майор — ну что за вопросы? Нет чтоб спросить, как наше коммунистическое общество управляется, если государства по сути нет, а ты сразу о бабах! Сразу видно, что индекс пятьдесят!