Старшие опекали молодых. В выходной день Геша Логофет брал меня и семью Осянина на Клязьму, на водохранилище, а Гиля Хусаинов отвечал за бани — на следующий день команда собиралась там. Впрочем, туда съезжались все московские футболисты.
Помню, Юра Семин, когда в «Динамо» играл, приехал и начал подтравливать нашего массажиста Славу Иванова — Палыча мяли двое, а меня только один. И Юрка затягивал: что-то слабоват стал «Спартачок», раз массажистов не хватает. Слава злился: «Сема, смотри на табло». А мы в тот год лидировали.
Гиля хозяйственный, у него был талмуд, где записаны ФИО шеф-поваров московских ресторанов. И после бани мы частенько туда заглядывали.
А уже в конце первого года в «Спартаке» я получил еще один урок — когда прямо на тренировке стали драться Хусаинов и Логофет. Две звезды, опытнейшие футболисты! Это было после окончания сезона, в Ливане, куда «Спартак» приехал на товарищеские игры. Я был в шоке, дикость какая-то, но Анатолий Исаев, помощник Симоняна, все объяснил: конец сезона, все устали, нервы на пределе. В дальнейшем я и сам порой дрался — с Прохоровым Сашей, с Мишей Булгаковым.
В 69-м Симонян подобрал очень хорошую команду, все как-то сложилось. Состав хороший: Вадим Иванов, Сергей Рожков, Коля Абрамов, Коля Киселев, Вася Калинов, Витя Папаев, Коля Осянин, Гиля Хусаинов, Геннадий Логофет и, конечно, наш выдающийся вратарь Анзор Кавазашвили…
Решающим в чемпионате стал матч в Киеве. «Динамо», которое трижды подряд стало чемпионом страны, опережало нас на очко, и чтобы выиграть золото, «Спартаку» нужна была только победа. У Киева тогда была классная команда: Хмельницкий и Пузач, Мунтян и Бышовец, Рудаков…
На установке Никита Палыч сказал всего несколько слов:
— Все, что могли, сделали. Никто в вас, если проиграете, камень не бросит, вы целый год провели великолепно. Просто покажите свой футбол.
Играли в самом конце октябре, едва начали — пошел сильнейший град. Киев давил очень сильно. Наш вратарь Анзор Кавазашвили невысокого роста, но на выходах играл потрясающе. И еще он в том матче продемонстрировал свое ноу-хау при стандартах.
У соперника в составе был Виктор Серебрянников — мастер штрафных, в тот год он назабивал со стандартов много голов. И в той игре произошел уникальный случай. Виктор пробил в девятку — Анзор достал. Но судья велел перебить, и Серебрянников ударил уже в другой угол. Но Анзор и этот удар потащил! Вот в чем было ноу-хау: Кавазашвили раздвигал стенку на две части, закрывая тем самым углы, а сам он стоял по центру ворот и успевал долететь, если надо, до углов.
Представьте картину — на матче 100 тысяч зрителей, которые болеют против тебя, и Коля Осянин, обыграв на протыке пятерых — Сабо, Турянчика, Круликовского и Соснихина и вратаря Рудакова, забивает! Мы выдержали стартовый натиск и сумели реализовать свой момент, повели в счете. Нас давили весь второй тайм, но «Спартак» выдержал.
Может быть, та установка Симоняна и стала главным фактором. Мы успокоились, были настолько расслабленными, что в день игры пошли в магазин, чтобы купить родным знаменитые киевские торты. Помню, идем назад в гостиницу, у каждого в руках по три торта. А навстречу легендарный обозреватель «Советского спорта» Лев Иванович Филатов. У него от удивления и рот раскрылся: золотой матч, а спартачи по магазинам за тортиками ходят!
— А вы почему не в гостинице? — спросил Филатов.
— А мы свою задачу уже выполнили! — ответили мы. Имелись в виду, конечно, торты.
Потом уже Лев Иванович, по-моему, про этот случай в «Советском спорте» написал.
В конце года нас награждали золотыми медалями. Вручали награды баскетболистки подмосковного «Спартака», знаменитые Ольга Сухарнова, Нелли Ферябникова, олимпийские чемпионки, чемпионки мира. Народ, а в лужниковский дворец спорта пришли тысяч восемь, ухахатывался: мы с Гилей Хусаиновым были высоким девчонкам (ростом под два метра) по пупок!
«Спартак» был не такой, как все, это даже в награждении проявилось, когда на сцену позвали опального в ту пору Михаила Ножкина. Певец и актер провел запрещенный, можно сказать, творческий вечер. Старостин потом рассказывал, что впоследствии стали искать, кто на сцену выпустил поэта. Чапай рассказывал, как отбился: мол, сидел в зале и ничего не знает, а Ножкин (это же он сочинил стихи, где были строчки: «А в музее Ленина — лишь пальто простреленное, два костюма стареньких да пара башмаков») сам вышел, поскольку болел за «Спартак».
Вася Калинов и фото для «Пионерской правды»
Тренерами в мой первый год в «Спартаке» были Никита Симонян, Анатолий Исаев, Сергей Сальников и Анатолий Коршунов. Это традиции, они же все спартачи, я видел, как люди переживали и как любили клуб, как нянчились с нами, футболистами.
Вася Калинов… Игрок очень талантливый, но нережимный. Сколько же баек с ним связано!
Он сам из Балашихи и в выходной уезжал туда. Ну а возвращался, скажем так, иногда не в лучшей форме. Тренировка идет восстановительная, жарища страшная!
Никита Палыч говорит: ребята, бегаем по кругу. Вася садится на поле, во рту травка, стебелек жует. Тяжело бегать «после вчерашнего».
— Никит Палыч, — начинает Вася, — говорят, вы прилично по воротам били?
Палыч зовет второго тренера, Анатолия Константиновича Исаева:
— Исайчик, есть заказ!
Исаев подает с фланга, Симонян бьет с лета, а Васька комментирует — это удар для «Пионерской правды», это гол для «Комсомолки», а это для «Советского спорта».
Проходит несколько минут, тренеры понимают, что все бегают, а Вася тут журналиста изображает.
— Вась, три круга, и в баню, — говорит Симонян.
Не надо думать, что Симонян был слишком мягким человеком, я на себе испытал это. В 71-м мы играли на Кубок с «Кайратом» в Москве. У Алма-Аты всегда была злая, неуступчивая команда.
У меня в самом начале футбольной карьеры сводило ноги в конце матча. Проблема больше психологичная — как подумаю о судорогах, так и они приходили. Вываливался за поле, и массажист разминал икры. Я не понимал, что происходит, доктора тоже не могли разобраться. Пил таблетки, но все равно не помогало: как 15 минут до конца остается, проблемы с мышцами возвращаются. И вот игра с «Кайратом», идет дополнительное время, все замены уже сделаны. И как всегда, у меня начинает сводить ноги.
Прошу нашего полузащитника, Колю Киселева, подстраховать меня на месте левого защитника, опасаясь не успеть за своим игроком. И в последние 15 минут Олег Долматов, игравший тогда за «Кайрат», на моем фланге мог дважды забить. Дважды мяч после его ударов попадал в штанги. Я с поля не ушел, хотя ноги сводило, и чувствовал себя героем — помог же команде.
В раздевалке Симонян мне, как теперь сказали бы, напихал. Ну, сейчас-то я понимаю, что он просто повысил голос, стал мне выговаривать за те два удара Долматова — мой же игрок! После игры, когда разъезжались по домам, я, молодой-горячий, сказал партнеру по команде, Вадиму Иванову, что с футболом закончил. Сейчас понимаю, что надо было раньше уйти с поля, попросив замену, и команда бы перестроилась, а тогда казалось — ну, я же герой, ногу скручивало, а все равно доиграл. И тем более — мы же победили!
Через четыре дня игра с ЦСКА в Лужниках. Я обижен, не приезжаю в Тарасовку на сборы. На матч пошел по билету и сел среди болельщиков. Сыграли 1:1, я поехал домой. Мне казалось, что началась другая жизнь, жизнь обычного болельщика.
Но тем же вечером позвонил Старостин. Говорили полтора часа, я горячился, сказал, что разочаровался в идеалах «Спартака», что Симонян не прав. Сейчас вспоминаешь; ну бред же, тренер прав! А тогда Николай Петрович слушал все это, успокаивал… И в конце сказал фразу, которую я и сейчас часто вспоминаю.
Часто слышу, как журналисты, комментаторы, работники клубов и даже пресс-атташе говорят: вот, это команда Ярцева, Романцева, Аленичева или Карпина. Ерунда, потому что люди приходят и уходят, «Спартак» остается и в него на какое-то время приходим все мы: тренерами, игроками… То же самое слышу и о сборной: команда Капелло, Адвоката, Хиддинка или Слуцкого. Нет, это сборная нашей с вами страны!
Старостин тогда сказал: «Женя, Симонян и Старостин — это еще не „Спартак“. „Спартак“ — это что-то большее, аура в стране, некое воспитание. Некий протест даже!»
Протест — в 70-е годы? Я долго думал тогда над словами Старостина, потому что знал о порядках в других клубах и сравнивал с той демократией, что мы, игроки, имели в «Спартаке». Воспитание и жизненный опыт не позволяли Старостину говорить свысока и что-то навязывать. Его любимые поговорки: «Ум хорошо, а два лучше», «Истина посредине», «Семь раз отмерь, один отрежь». Почему мы звали его Чапаем? Как мне рассказал Никита Палыч, прозвище это пошло еще с начала 60-х. В фильме «Чапаев» есть эпизод, когда комдив объясняет тактику ведения боя — расставляет картофелины на столе и говорил, где должен быть командир в той или иной ситуации. Так и Старостин — когда установку завершал тренер, вставал с места и добавлял что-то свое.
Когда Старостин сказал ту свою фразу («Спартак» — это нечто больше, чем Старостин и Симонян), все встало на место.
Руководители в «Спартаке» в то время были людьми мудрыми, много пережившими и повидавшими. Однажды на встрече ветеранов мы долго уговаривали сказать тост дочь Николая Петровича. Елена Николаевна долго не соглашалась, а потом сказала:
— Для отца «Спартак» был делом всей его жизни.
Насколько же это контрастирует с выражениями о том, что «Спартак» — это команда чья-то: тренера, владельца… Для меня «Спартак» на все времена — это общество и клуб Старостина.
В общем, Николай Петрович все разложил по полочкам.
На следующий день после разговора с ним я, как наблудивший котенок, приезжаю в Тарасовку. Там рядом с полем всегда был памятник Ленину, с клумбой, игроки шли по дорожке мимо Ильича на поле.