— Так мы идём или как?
— Вы двое никуда не пойдете, — Делайла потирает глаза, размазывая тушь.
Взгляд Тристана становится жёстким.
— И кто же нас остановит? Ты?
Она начинает учащенно дышать, гнев растет внутри неё, готовый вырваться наружу.
— Дилан сказал, что вы двое не можете больше ходить вместе. А ты, тупая задница, разозлил Трейса, и последнее, что вы можете сделать — это нарваться на него. Несмотря на то, что Дилан немного успокоил его, он говорит, тебе лучше пока не высовываться, на всякий случай. Плюс он тусуется у Джонни иногда. Ты сам это знаешь.
— Да, но я не подписывался на это дерьмо. И к тому же Дилана здесь нет, чтобы остановить меня, не так ли? — Тристан вопросительно поднимает брови. — А это значит мы можем делать все, что хотим. И я иду к Джонни. С Куинтоном. Трейс может поцеловать мой зад, если появится, — он подаёт мне сигнал следовать за ним, разворачиваясь в сторону выхода. — Пошли. Давай покончим с этим.
Я сомневаюсь, мой разум сквозь завесу дурмана предупреждает меня о реальных проблемах.
— Тристан, может мне стоит пойти одному. Ты не на шутку разозлил Трейса, а он не из тех парней, что быстро все забывает. Помнишь, как он со своими ребятами порезал одного парня за… не помню за что, но они сделали это.
— Всё будет в порядке, — говорит он. — Если там будет Трейс, просто уйдем.
Я хочу ещё с ним поспорить, потому что он думает только о себе, но завеса в моём сознании вновь опускается, и я теряю нить, почему вообще меня должно это волновать.
— Хорошо, давай убираться отсюда.
— Ну и придурки же вы, — фыркает Делайла, топнув ногой и скрестив руки на груди.
Тристан пожимает плечами и открывает входную дверь, предварительно схватив с пола рюкзак. Пересекаю гостиную и перешагиваю через большой стеклянный бонг, разместившийся на моем пути между двумя старыми диванами, единственной мебелью в комнате. Я выхожу на солнечный свет и тут же зажмуриваюсь. Тристан кричит Делайле, чтобы та согрела его постель, пока его не будет, и мы слышим звук бьющегося стекла, полагаю, бонга больше нет. Он захлопывает дверь, удрученно качая головой, и мы движемся мимо занавешенных дверей и окон.
— Та ещё сука, — говорит он, надевая рюкзак.
— Да, но я не знаю, зачем ты потакаешь ей, — прикрываю глаза от солнечных лучей. — Пора бы уже привыкнуть.
— Всё меняется, — бормочет он, почесывая руку.
— Не всегда, — говорю, пока мы спускаемся по лестнице. Яркий свет бьёт мне прямо в глаза, и я чувствую, как начинаю плавиться под солнцем словно свеча. — Ничего не поменялось за последние шесть месяцев.
— Ты так говоришь, как будто это плохо, — говорит он, сбегая вниз по ступенькам.
Я тороплюсь вслед за ним.
— Нет, я говорю так, потому что это правда.
Он останавливается в конце лестницы.
— Может, тебе вообще не стоит об этом говорить? — говорит он сквозь зубы, окидывая взглядом автостоянку рядом с домом и участок пустыни с ветхими кирпичными домами в стороне от нас.
— Да, вероятно, ты прав, — решаю, что мне лучше заткнуться, не в моем положении учить его жизни или давать советы. Он влип во все это дерьмо, скорее всего, из-за меня, ведь я виноват в гибели его сестры. Я разрушил его жизнь и не только, я вспоминаю об этом каждый день, когда никто не звонит мне и не разговаривает со мной, и всё это после той аварии. В начале я был настолько глуп, что верил, что кто-то скажет, что это не моя вина, что это был несчастный случай. Но этого так и не случилось. Все совсем наоборот. И теперь я здесь, в этом богом забытом месте, и последний раз, когда я с кем-то разговаривал не о наркотиках, был разговор с Новой.
Господи, прекрати уже думать о ней. В чем, черт возьми, моя проблема?
Мы идём через парковку мимо нашей соседки, Ками, уже немолодой женщины, которая любит носить юбки из спандекса и обтягивающие майки без лифчика. Она курит сигарету, уставившись вдаль, но, когда мы проходим, фокусируется на нас.
— Эй, детка. Может, у вас найдётся что-нибудь для меня? — спрашивает она, пуская дым прямо мне в лицо.
Качаю головой.
— Нет, ничего нет, — и даже если бы и было, я бы не дал.
Я делаю шаг в сторону, чтобы обойти её, но Тристан решает задержаться, так что мне приходится остановиться позади Ками и ждать его.
— Что тебе нужно? — спрашивает он, и я качаю ему головой. Ками — шлюха, и это в буквальном смысле слова. Она продаёт себя за деньги или наркотики, смотря что ей нужнее в данный момент.
— Тристан, идем, — говорю ему, кидая взгляд. — Поторопись, чувак.
Он выглядит озадаченным.
— Что?
Я киваю на Ками, которая, кажется, не обращает на меня внимания.
— Что у тебя есть? — говорит она, делая шаг вперёд. — Я бы взяла что-нибудь, вот только денег у меня нет, — она выставляет свою грудь, пытаясь соблазнить его.
Я, не дожидаясь, пока Тристан среагирует, хватаю его за рукав футболки и тащу прочь. Ками кричит вслед, чтобы мы не дразнили её и вернулись, но я продолжаю тянуть Тристана за собой, отказываясь отпустить его, пока не выйдем с парковки.
— Не могу поверить, что ты всерьёз собирался иметь с ней дело, — набрасываюсь на него, отпустив рукав.
Он пинает носком ботинка кусок грязи.
— Я не… Мне просто было интересно, что она будет делать дальше.
— Ты же знаешь, что она не платит наличные?
Он задумывается, решая, что ответить.
— Да, но это ведь ещё никому не навредило.
Я предпочитаю промолчать и не продолжать эту тему, тем временем мы выходим на оживленную улицу. Проходим мимо отелей, затесавшихся между потрескавшихся домов, направляясь к жилому кварталу, расположившемуся примерно в миле вниз по дороге. Невыносимо жарко, чувствую, как воздух сушит мою кожу, горло и нос. Бульвар Стрип, который является главной туристической зоной города, на нашем пути к цели пестрит зданиями и казино, отражающими солнечный свет. Ночью они слепят намного сильнее, потому что все неоновые огни включены и мерцают. Я, кстати говоря, ненавижу ходить по Стрип вообще. Слишком много всего происходит вокруг, и это не укладывается в моей голове.
— Как ты думаешь, что Дилан собирается сделать со мной за то, что я обманул его? — спрашивает Тристан, когда мы останавливаемся, ожидая проезжающую машину, чтобы мы могли перейти дорогу.
Я провожу рукой по волосам. Они немного отрасли, как и щетина на лице, я не брился какое-то время. Эти вещи уже особо не волнуют меня. Ничего не изменится, если я буду выглядеть по-другому. Это просто пустая трата времени.
— Для тебя это действительно важно? — спрашиваю, пока мы пересекаем улицу. — Мне кажется, ты не боишься его.
— Кого, Дилана? — Тристан громко фыркает. — Ты видел, как он похудел за последнее время? Он постоянно пьян или под кайфом, он свое имя то выговорить не может.
— Я думаю, мы все так выглядим, — говорю, засовывая руки в карманы.
— Я выгляжу отлично, — он хмурится. — Знаешь, я не понимаю, почему ты это делаешь. Почему ты вечно указываешь, что нам делать.
— Потому что я не думаю, что кто-то ещё на это способен.
— На самом деле, никто. Ни я. Ни ты. Ни тот парень на улице, — говорит он, указывая на парня с табличкой с надписью, что он будет работать за еду.
— Думаю, что некоторые все-таки способны, — возражаю ему. — Просто не все готовы воспринимать это.
— Знаешь, ты вконец испортил мне настроение, — говорит он с досадой. — И единственная причина, почему мы говорим об этом — это то, что ты сходишь с ума и не можешь заткнуть свои мысли и рот.
— Я знаю, но все равно чувствую, что должен это сказать.
— Ну уж нет, я не хочу больше этого слышать.
— Я должен, — кажется, я не могу найти выключатель моего рта, поэтому просто позволяю ему двигаться дальше. — Я не понимаю, почему ты здесь. Я имею в виду, знаю, что ты был не лучшим ребёнком в мире, но вся эта история с наркотиками… твои родители заботились о тебе.
— Нет, они заботились о Райдер, — его голос становится резче. — А теперь, когда она умерла, они продолжают заботиться только о ней. Так что я собираюсь делать все, что хочу. А хочу я только наркотики… с ними жизнь становится намного проще.
Я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Делаю паузу, пытаясь сглотнуть комок, вставший в горле.
— Прости.
Тристан качает головой, отводя взгляд от меня и фокусируясь на ближайшем здании.
— Перестань извиняться. Дерьмо случается. Люди погибают. Жизнь продолжается. Я здесь не из-за того, что ты сделал. Я здесь, потому что хочу и чувствую себя лучше именно здесь.
— Да, наверное, — бормочу я, не вполне веря ему.
Он возвращает свой взгляд на меня, его лоб покрыт каплями пота от палящего солнца.
— А теперь, пожалуйста, можем мы прекратить все эти душещипательные разговоры или мне придётся идти дальше одному?
Киваю, хотя совсем не хочу прекращать разговор, потому что тогда я начну думать. Но Тристан замолкает, бормоча ругательства под нос. Мой взгляд скользит по линии горизонта, где встречаются вершины зданий и небо. Закат солнца прекрасен в этом месте. Это то, что радует меня. Всё остальное кажется слишком мрачным и серым. Моё будущее кажется почти мёртвым, как будто я иду к гробу, готовый залезть внутрь и закрыть крышку. Тогда, может быть, кто-нибудь окажет мне услугу, похоронив меня под грязью, где я смогу перестать дышать, перестать думать и перестать замечать, насколько прекрасна жизнь. Единственные люди, которые вспомнят обо мне, это наркоторговцы и люди, с которыми я иногда общаюсь. Чём больше я думаю об этом, тем больше я хочу кинуться на дорогу, надеясь, что проезжающая машина ударит меня с достаточной силой, чтобы моё сердце снова остановилось, потому что ему нет смысла больше биться. Наверное, это и есть дно, верно? Точка невозврата. Это она. Но почему-то я продолжаю ходить, говорить, дышать… жить.
— Ты случаем не прихватил свой нож? — спрашивает Тристан, когда мы заходим за угол одноэтажного кирпичного здания, окрашенного разноцветными граффити, и начинаем пересекать автостоянку.