Спасибо за все — страница 2 из 3

Многотонная фура с синим кузовом наворачивала круги по нескошенному полю. По первому ряду в полусотне метров от нас взад-вперед, подпрыгивая, накатывал колею помятый жигуленок. Пока мы проезжали мимо, я успела разглядеть кучу окровавленного тряпья у него под колесами.

— Твою мать, Ник, чем ты меня накачал?!

Он притормозил около буксующего в кювете микроавтобуса. В кабине горело освещение. У пассажира на переднем сиденье из глазниц торчали дужки очков. Водитель тоже был задушен — петлей, образовавшейся из ремня безопасности.

— Ничем.

На кончике вывалившегося языка водилы чернела точка-выступ — пирсинг или муха.

Клятва Гиппократа не запрещает блевать, но практическая смекалка запрещает блевать в собственной машине, а опыт и вовсе отучает от подобных занятий, так что я просто уткнула нос в шарф, пытаясь обнаружить следы наркотика. Но ничего не унюхала. Не особо, впрочем, и надеялась.

— Почему я? — Странно, но это был первый вопрос, который пришел мне в голову, пока я дрожащими руками пыталась отстегнуться. На всякий случай. — У Сереги полноприводная. Он живет ближе и не смог бы тебе отказать… Да ты и соседскую при желании угнал бы, умелец.

— Вещи любят тебя. Сержа тоже, но Борзая продержится дольше. — Ник втопил педаль, и микроавтобус вместе с кошмарной начинкой остался позади. — Не обижай ее недоверием. К тому же, с некоторых пор, — он картинно потер челюсть, — я предпочитаю ездить с пристегнутыми людьми.

Я, как зачарованная, убрала руку с крепления ремня безопасности.

— А шарф лучше сними. С сегодняшнего дня у вас из-за меня не лучшие отношения. — Да уж, пожалуй…. — Я стянула шарф и запихнула под сидение. — Да какого черта здесь творится!? Змея откусила себе хвост, так, что ли? Армагеддон, Рагнарек?

— Пиздец. Мир сломался. — Ник усмехнулся, криво и страшно. И я ему поверила.

* * *

«Верить, но сомневаться; сомневаться, но верить»: первая заповедь тех, кто в гордыне своей пожелал постигнуть запредельное. Заповедь и долг. Про долг думать удобней всего: он не оставляет выбора

* * *

С каждой минутой наше бегство казалось мне все более бесполезным и постыдным.

— Ник. Для тебя, наверное, люди мало что значат, но у меня в городе остались друзья, — осторожно начала я. — Я пока еще практик, в квартире остался ритуальный чемодан с инструментарием. Я, в конце концов, врач. Наверное, плохой врач, но все же. Возвращаемся.

Он молчал.

— Слушай, раз уж тут Апокалипсис, ничтожный шанс подпалить зад коню какого-нибудь из Всадников — лучше, чем никаких шансов. Никаких шансов — если мы продолжим драпать, как кролики. Хватит, Ник! Поворачивай!

* * *

Если зрение не обманывает, небо чуть-чуть посветлело. Только что погас налобник. В нем давно садилась батарейка, и все равно я едва справилась с искушением немедленно снять его и отложить подальше: с доверием так же, как с верой…

Не могу сказать, с чего была так уверена что Нику всё совершенно безразлично. Наверное, оброненная Серегой фраза про «одноразовых людей» сыграла роль. Сейчас мне стыдно за свою недавнюю убежденность, хотя теперь это уж точно не имеет значения.

Не знаю, жив ли до сих пор Серега, остальные… Надеюсь, что да. Стараюсь лишний раз о них не вспоминать.

Проснулись и роятся вокруг комары. Пусть их! Возможно, они последние в этом мире, кому я смогу принести хоть какую-то пользу. «Принести пользу комарам». Ха! Если это еще не сумасшествие, то что есть сумасшествие?

* * *

Мой походный ритуальный чемоданчик лежал на заднем сидении, рядом с аптечной сумкой.

— Как ты понимаешь, что с гитарой что-то не в порядке? — Ник искоса взглянул на меня.

— Обычно — по звуку. Когда возьму в руки.

— А если висит на стене, стоит в кофре?

— Ну… Если лопнет струна — тоже, скорее всего, замечу.

— Верно. Поэтому наш лучший шанс — стать теми, кого могут заметить… Струнами или чем-то вроде. Вне какофонии помех. — Он включил и прогнал магнитолу по частотам. В эфире был только шум, вой, визг, какое-то клацанье. Мобильная связь, разумеется, тоже не работала. — Понимаешь?

Я поняла Ника не сразу и не до конца. Но кое-что все-таки поняла, потому не стала спорить. Эта абсурдная стратегия могла дать больше, чем метания среди смерти и паники в городе.


Вещи сходили с ума постепенно.

«Сходили с ума» — или же, напротив, обретали разум? Скорее, все-таки, первое. Одни раньше, другие позже. В зависимости от своей сущности, от сущности хозяев, от тех самых отношений, про которые говорил Ник.

Обезумевших машин и мертвецов на обочинах становилось все больше. Когда мы едва не врезались в обгоревшую мобильную вышку посреди дороги, я сменила Ник за рулем. Через пару километров после вышки был магазин: два тела торчали из искривленной крыши, еще два тела странно колотились в подсвеченные пожаром окна. Возможно, люди были еще живы, но мы не останавливались. После магазина был самосвал, «поймавший» водилу за ремонтом и прессовавший кабиной человеческую лепешку.

Стемнело. Иногда нам попадались выжившие: одни обгоняли нас, другие мчались навстречу. Лица — насколько я могла разглядеть на скорости — мало отличались от посмертных гримас погибших: тот же ужас, удивление, непонимание. На обочине стояла небольшая мотоколонна. Байкеры собрались полукругом чуть в стороне от мотоциклов и о чем-то переговаривались. Когда мы проезжали мимо, бородачу в красной бандане оторвало палец взорвавшейся зажигалкой.

* * *

Мы не останавливались.

Мы искали все, что угодно: зеленый столб в небе, синюю дыру в земле, Бафомета верхом на карусели — все, что угодно, что отличалось бы от остального. Место, где Создатель — если у этого мира есть Создатель — мог бы услышать рев мотора, наступить на беспокойный обломок и заметить: с его созданием что-то не так.

Или не Создатель, а Хозяин: для нас никогда не было разницы.

* * *

Мы ехали по трассе, сворачивали на грунтовки, возвращались на трассу.

На лобовое стекло упали косые капли. Я приоткрыла окно и высунула руку — вода слегка обжигала кожу. Химзаводы, атомные станции — стоило ли надеяться, что безумие обойдет их стороной?

По счастью, дождь быстро закончился.

Не все вещи убивали. Некоторые развлекались безобидно, некоторые даже защищали людей — но агрессивных было в сотни, в тысячи раз больше. И что мог сделать раскладной стул против моторного насоса с вертким, как змея, шлангом, что мог старый мопед против экскаватора, перед тем с легкостью искорежившего башенный кран? Фары Борзой то и дело освещали невероятные картины расправы. Многие из погибших были голыми — люди в панике избавлялись от одежды, — но вещи все равно их находили.

По мертвому мужчине прыгал десяток игрушечных собачек, из тех, что обычно ставят на приборные панели. У тела не хватало головы, а ноги были обглоданы до костей.

— Надо же, срать нечем — а жрать хотят, — рассмеялся Ник. Для того, чтоб его развеселить, хватило всего-то такой малости, как конец света!

Шучу, конечно. Он просто очень любил вещи, а безумие, в некотором роде добавило им шарма; но в глазах у него не было веселья.

— Ты налево посмотри.

Два выкопавшихся рекламных щита скакали по полю, играя чем-то круглым — подозреваю, головой давешнего мертвеца — в бадминтон.

В этот момент нас решил протаранить взбесившийся внедорожник.

Потом была легковушка, потом еще один внедорожник, потом фура… Да много их было. Но они быстро отставали, и мы как-то справлялись.

Больше всего меня удивила одна сцена: задушенный поводком человек — и мечущийся вокруг него пес.

Я сбросила скорость, опустила для верности стекло. Да, как и показалось вначале — другой конец поводка был прицеплен к ошейнику. Пес скулил, бегал из стороны в стороны, тыкался носом в мертвого хозяина. Заметив Борзую, ощерился и зарычал.

— Ник, ты это видишь?! Они же терпеть не могут ошейники и все такое… Но тогда эта сбруя и его бы придушила. Значит, для неразумных животных другие принципы «отношений»?

Ник покачал головой.

— Сразу понятно — у тебя никогда не было собак. Поводок — значит «гулять». Люди, животные, растения, вещи — суть одно, и принципы для всех одни. Если люди чем и выделяются, то, как раз, неразумностью.

— Скажешь тоже…

Пес завыл — гулко, протяжно, безнадежно. Я нажала на газ.

— Если ничего не выйдет, ты убьешь меня, — вдруг хрипло сказал Ник.

— Что?! — Я чудом не съехала в кювет.

— Начертим ритуальные Врата — и принесешь меня в жертву. Попробую решить нашу поисковую задачку с того света.

— Впервые слышу, чтоб ницшеанское «Бог умер» кто-то трактовал буквально. — Не без труда я взяла себя в руки. — Это полная бессмыслица, Ник. Даже если забыть, что наши Врата не работают: сколько раз мы пытались, в куда лучших обстоятельствах…

— Вот именно: в других обстоятельствах. Сейчас — иное дело, — терпеливо стал объяснять он. — И что не удалось у живым, может выйти у мертвого… Я слышу: они говорят мне, что можно попытаться. И что время очень дорого…

— Они?

— Вещи. Должен напомнить, один раз сегодня они уже предупредили меня, и ты об этом знаешь — иначе бы мы не вырвались из города, — добавил он, заметив мою скептическую гримасу.

— Все равно это ерунда. — Я крепче сжала руль. — И, Ник… Не понимаю, зачем вообще ты вмешался? Да еще готов на такое… В смысле, я имею ввиду, для тебя лично это все не такая уж и беда, нет? Ну, мир безумных вещей, то есть…

Я окончательно запуталась в словах и замолчала.

— В безумии нет ничего хорошего. И в смертях нет ничего хорошего. — Он мрачно взглянул на меня. — Мир безумных вещей? Нет. Если все продолжится так, утвердится мир бессмыслицы и одиночества. Я не хочу этого допустить.

* * *

Разумно это или нет, но, по мне, у людей есть — или была раньше? — как минимум одна отличительная особенность. Для «отношений» нужны двое — всем, кроме нас.