«Здравствуйте. Это Самюэль. Не знаю, получили ли вы в субботу вечером мою эсэмэску. Я написал, что виделся с отцом после концерта. Нельзя ли нам где-нибудь встретиться сегодня утром и поговорить? Я околачиваюсь тут неподалеку, но не хочу вас беспокоить».
Принять Самюэля в кабинете Спаситель не имел права. Но он ему перезвонил и сказал, что ничего не мешает друзьям выпить вместе по чашечке кофе. А минут через пять уже входил в ближайшее кафе. Самюэль поджидал его, приплюснув нос к витринному стеклу. Спаситель надеялся увидеть паренька счастливым. Но у того был измученный вид.
– Ну, как концерт? – спросил Спаситель, сев за столик напротив него.
– Я и не думал, что могу получить такой кайф от классической музыки, – Самюэль улыбнулся. – Как на другой планете побывал.
На планете, чьим солнцем был его отец. Самюэль рассказывал о нем взахлеб, но не называл ни отцом, ни по имени – Андре Вьенер. Говорил просто «он».
– Он великолепен. Затмевает всех. И не только на сцене. После концерта, в ресторане – тоже. Кого только не было: мэр Четвертого округа, американская журналистка, студенты из разных стран, японский дирижер, полно другого важного народу. Но он в самом центре.
У Самюэля блестели глаза.
– Вот это встреча! Твой отец – звезда.
– Нет, не просто звезда, – возразил Самюэль. – Он гений. Журналистка хвалила его без умолку. Даже неловко становилось. А Антуан, кажется, ревновал.
– Антуан?
– Он что-то вроде его импресарио.
– Ну-ну.
Спаситель так и видел эту сцену. Андре Вьенер, судя по портрету в Википедии, этакий романтический красавец лет сорока, черноглазый, с волосами до плеч. Вокруг него, должно быть, клубился целый двор. Двор Короля-Солнце. Самюэль допил кофе, поставил на блюдечко пустую чашку и молча смотрел в окно на улицу. Наконец он сказал:
– У меня крупные неприятности с матерью. Она из-за меня попала в больницу. Я ее оттолкнул, и она налетела на шкаф.
– Понятно.
Самюэль уже знал: когда Спаситель говорил «понятно», он ждал объяснений.
– Она меня довела. Не выпускала из дому. Думала, я иду к девушке. Кричала, что я как отец. «Он только и знал, что по бабам шляться!» – Тут Самюэль заметил, что сам почти кричит, изображая мать, покраснел и посмотрел по сторонам. – Тогда, – продолжал он тише, – я ей сказал: хватит врать, я знаю, кто мой отец, и он вовсе не пьяница-дебошир. А потом оттолкнул ее, чтобы дала мне пройти.
Это была не первая стычка сына с матерью. Но на этот раз он хватил через край. Мадам Каэн оставили в больнице на все воскресенье. Она жаловалась на головные боли и расстройство зрения.
– Сейчас она на бюллетене. Грозится подать на меня жалобу в полицию.
– Ты ей сказал, что познакомился с отцом?
– Нет. Она же его ненавидит. Пусть лучше думает, что я был у девчонки.
Мадам Каэн потребовала, чтобы сын принимал «успокоительное».
– И я сказал ей, что попрошу лекарство у вас.
Спаситель вытаращил на него глаза.
– Знаю, знаю, вы колеса не выписываете, но мама-то не знает. Думает, вы настоящий доктор.
– Настоящий доктор, – повторил Спаситель.
У Самюэля шевельнулась мысль, уж не обидел ли он своего психолога.
– Ну, это я придумал такой способ, чтобы продолжить лечение.
– То есть соврал, – сказал Спаситель напрямик.
– На всякий случай у меня есть адрес местного психиатра, доктора Спесивье. Если вы думаете, что это будет лучше…
Анн-Элизабет Спесивье найдет у него «легкое биполярное расстройство», поскольку временами он бывает агрессивным, а временами – подавленным.
– Тебе не нужны никакие лекарства, – сказал Спаситель, помолчав. – У тебя совершенно нормальные реакции.
– Даже когда я кидаюсь на мать?
– Ну… Ты можешь приходить как раньше, в 9:45?
– Могу.
Самюэль, расслабившись, привалился плечом к окну, он был доволен. А вот своего психотерапевта он поставил в довольно сложное положение.
– Тогда до вторника, – сказал Спаситель и встал, оставив на столике пять евро.
Домой он зашел через сад, со стороны аллеи Пуансо. На кухне Лазарь разговаривал с хомячком.
– А где… остальные?
– Пап, мне ску-у-у-учно.
– Где Луиза?
– Пошла в магазин. Пап, почему у нас нет телевизора?
– Наверно, потому что мы его не купили.
– Очень смешно, – буркнул Лазарь.
– А где Жово?
Старый легионер отправился курить на свою любимую скамейку на площади Старого рынка.
– Поль говорит, что у нас скукота, нет игровой приставки.
– Ну-ну… А где Габен?
– Он спит.
– Чёёёёёёрт!
Спаситель накануне вечером предупредил Габена, что они идут в психиатрическую больницу поговорить с лечащим врачом его матери. Он взлетел на чердак. Габен спал на матрасе, положенном на пол. Спаситель, с его аллергией на пыль, не мог тут задерживаться.
– Габен, вставай! – гаркнул он. – Скорее, нам пора!
– Что такое? Играем в «Гибель “Титаника”»? – умирающим голосом отозвался Габен.
– Пора идти в больницу! – Спаситель задохнулся кашлем и выскочил на лестницу. – Я жду тебя на кухне. А через десять минут ухожу без тебя.
Габен спустился в кухню через восемь минут, всклокоченный, с опухшими глазами.
– Пап, я хочу с вами, – заныл Лазарь. – Мне одному дома страшно.
– Сейчас придет Луиза. Не понимаю, куда она запропастилась.
Не успел он договорить, как появилась Луиза с двумя хозяйственными сумками. Она с трудом поставила их на кухонный стол и перевела дух.
– Мы пошли, – бросил Спаситель вместо всякой благодарности. – Вернемся к обеду.
– А ты почисти очаг и не забудь отдраить лестницу, – прибавил Габен тоном злой мачехи из «Золушки».
Спаситель дал ему тумака в плечо, но попытался искупить свое свинство по отношению к Луизе, пробурчав, что еду приготовит сам.
Машина Спасителя стояла на углу улицы Мюрлен и аллеи Пуансо. Он искал по всем карманам ключи и услышал, как Габен довольно громко сказал:
– Смотри-ка, Кен! Надо ему сказать, что ветеринарная клиника Барби находится не тут.
– Что-что?
Габенов трёп не всегда легко поддавался расшифровке. Но он мотнул головой в сторону дома номер 12 – там у дверей стоял молодой человек, прилизанный и одетый с иголочки, точь-в-точь жених Барби. Спаситель его окликнул:
– Сегодня с полудня до двух часов мой кабинет закрыт.
– Месье Сент-Ив – это вы?
При ближайшем рассмотрении молодой человек оказался мужчиной лет сорока, но с юношеской фигурой. Лицо его показалось Спасителю почему-то знакомым – где же он мог его видеть?
– Так что же, вы не можете меня принять?
– К сожалению, нет.
В досаде человек вдруг пнул дверь ногой, и этот капризный жест его выдал.
– Вы не месье Вьенер? – спросил Спаситель.
– Он самый, – отвечал посетитель, ничуть не удивленный тем, что его узнали.
– Я думал, вы уехали в Торонто.
Самюэль говорил, что у его отца гастроли в Канаде.
– Еду завтра, – сказал Вьенер, почти не разжимая губ. И по-балетному, легко и небрежно, спорхнул с крыльца.
Спаситель вспомнил слова своей старой няни: чтобы птичка не улетела, надо насыпать ей на хвост три крупинки соли.
– Я еду к одной пациентке в больницу.
Вьенер передернул плечами. Какое это имеет значение, раз не относится к нему!
– Но ради вас постараюсь освободиться к половине второго. – Спаситель подчеркнул интонацией «ради вас».
Вьенера так и подмывало ответить в духе капризной примадонны: «Теперь или никогда!»
Пока он колебался, Спаситель прибавил:
– Если вы не обедали, тут на углу есть приличное кафе.
Почему он так настойчив? Не хочет упустить птичку?
– В половине второго, – бросил Вьенер и, не оборачиваясь, пошел прочь. Как будто это он назначил встречу.
Спаситель промолчал, но у него чуть не сорвалось с губ: «Вот зараза!»
– Что нужно Кену? – спросил Габен уже в машине.
– Узнаю в половине второго.
Больше они не разговаривали до самой больницы Флёри, где их принял доктор Агопян.
– Вашей матери лучше, – сказал он Габену. – Она говорит о вас. Мы ее скоро выпишем.
На лице Габена полное равнодушие. Удивленный врач вопросительно посмотрел на Сент-Ива.
– Габен задумался, как он будет справляться с трудной ситуацией, – поспешил объяснить психолог. – Других родных в Орлеане, кроме матери, у него нет.
– Тем более он должен быть доволен, – неодобрительно сказал врач.
А Габена точно обухом по голове огрели. Много лет он жил вдвоем с матерью, чье поведение было совершенно непредсказуемо. Теперь он обрел прибежище на чердаке у Сент-Ива, но его опять собираются выдворить.
– У матери шизофрения, – чуть слышно сказал он.
– Кто это вам сказал? – возмутился врач.
– Одна сестра в отделении.
– Да? И с каких это пор медсестры ставят диагнозы?
– Так у нее шизофрения или нет?
– Все не так однозначно. Шизофрения или нет! Нам удалось стабилизировать состояние мадам Пупар, и она хорошо переносит лечение. Можете сами убедиться, если к ней зайдете. Она в 109-й палате.
Спаситель прикусил себе щеку, чтобы не вмешаться в разговор. По сути, доктор Агопян, конечно, прав, но к чему этот укоризненный тон?
Первым, что увидел Габен, войдя в палату, была обезьяна. Довольно страшная, со вздернутой губой и оскаленными зубами. И не одна. Везде по обезьяне: на стене, на столе, на кровати.
– Я занялась рисованием, – подала голос мадам Пупар.
Эрготерапевт[5] посоветовал ей зарисовывать свои галлюцинации.
– Класс, – с трудом выдавил Габен.
– Добрый день, мадам Пупар! – Спаситель встал напротив стула больной.
– Эмили, – послышалось в ответ.
– Да, Эмили, добрый день. Вы помните меня? Я Спаситель. У вас получился прекрасный рисунок. И очень выразительный.
– Человек с обезьянкой уистити.
Взгляд Эмили где-то витал, голос звучал механически.
– Не очень-то она приветливая, – продолжал Спаситель. – Это скорее бабуин. Причем довольно злобный.