– На какие деньги?
– Перед медиатекой по вечерам раздают бесплатный суп.
– И нам бы туда, – вполголоса проговорил Лазарь.
Жово не отказался от своих бомжацких привычек: после ужина он по-прежнему отправлялся на площадь Старого рынка – посидеть на любимой скамейке, выкурить с приятелем пару сигарет, вспоминая лихие гангстерские времена.
Спаситель мигом сообразил ужин – вермишель с сыром – и после еды скомандовал:
– Мальчишки, в душ!
– Пап, а Поль хочет ванну…
– ОК, только не на три часа!
Мальчуганы тайком обменялись рукопожатием: они оба успели заметить, что сыну Луизы редко в просьбах отказывают.
– Вау! Кипяток! – воскликнул Лазарь, не решаясь целиком погрузиться в воду. – Лично я принимаю утром холодный душ. Жово говорит, так мужиком вырастешь.
Наверное, эта фраза направила взгляд Поля в определенном направлении.
– А у меня писюн больше твоего.
– Только малые дети говорят «писюн», – заметил Лазарь.
– А как надо?
– Пенис.
Тут Поль сообразил, что его друг обиделся.
– Мне бы тоже хотелось быть черным, как ты, – сказал он, чтобы как-то поправить дело.
– Почему?
– Не знаю. Так красивее.
Оба с удовольствием уселись в ванну и для начала немножко побрызгали водой друг на друга.
– Зверушек больше нет? – спросил Поль, проведя рукой по краю ванны.
Когда они были маленькими – а было это месяца два тому назад, – они очень веселились, спасая пластиковых зверушек от потопления.
– А ты что, все еще играешь? – жалостливо спросил Лазарь.
– Не-е-ет, – соврал Поль.
Но обоим стало скучно, и Поль снова заговорил о том же:
– Не верю я Матису, не бывает, чтобы писюн был целых тридцать сантиметров.
– Пенис, – поправил Лазарь удрученным тоном их учительницы, когда ей приходилось повторять одно и то же по десять раз.
– Ладно, но такого же не бывает, – настаивал Поль.
– Бывает. У лошадей.
– У жеребцов.
– Знаю, что у жеребцов, – крикнул Лазарь и брызнул в Поля водой.
Спаситель появился в разгар морского боя.
– Это вам не бассейн! Мигом из воды.
Мальчишки тут же перекинули ноги через край ванны и схватили полотенца, прикрыв причинные места, послужившие поводом для размолвки.
– Пижамы – и в постель, – распорядился Спаситель.
– Да, папа, – откликнулись оба в один голос.
– Он не твой папа, – напомнил Лазарь.
– Я пошутил.
– То-то.
Вытираясь, они толкали друг друга.
– Парни, вы что это? – удивился Спаситель.
Мальчики отправились в комнату Лазаря, где для Поля раскладывали на полу матрас. Когда они только начали дружить, Поль клал себе под подушку старенького Пикачу, любимую игрушку. Теперь Пикачу спал на дне рюкзачка.
– Готов? – спросил Лазарь, держа руку на выключателе. – Я гашу.
Ему было плохо, он чувствовал себя несчастным и некрасивым.
– Лазарь, – раздался шепот в темноте.
– Что?
– Помнишь день, когда ты рассказал мне секрет о твоей маме?
– Это был не день, а вечер, – не удержался и снова поправил Поля Лазарь.
Был такой же вечер, как сегодня, и Лазарь, погасив лампу, рассказал Полю, как его мама покончила с собой, проглотив горсть таблеток и сев после этого за руль. Машину нашли внизу у реки, а он, совсем маленький, тоже одурманенный снотворным, остался цел и невредим в своем креслице.
– Я тоже хочу рассказать тебе секрет, – начал Поль. – О своем отце. Он сказал мне, что скоро заберет маму и у нас снова будет семья.
– Что-что? – Лазарь приподнялся на локте. – Не может быть. Он же на другой женился.
– Разведется. Уже ищет другую квартиру для нас четверых.
– Четверых?
– Ну, мама, Алиса, я и… он. Четверо. Ахилла он не берет.
Ахилл – маленький сводный брат Поля.
– Не может такого быть, – сказал Лазарь, прежде всего желая убедить самого себя. Но ему хотелось вскочить и побежать к отцу, чтобы предупредить его об опасности. – А твоя мама? Она согласна?
– Думаю, она не знает. Он сказал только мне. По секрету.
В прошлое воскресенье Жером отвел сына в сторонку и сумел опять озадачить и огорчить.
– А как ты думаешь, что такое «лакомый кусочек»? – спросил Поль.
– Что-что? – Лазарь уселся на кровати, поджав под себя ноги.
– Отец сказал, что мама для Спасителя «лакомый кусочек», – повторил Поль, который знал, что можно съесть кусочек или отломить.
Лазарь нахмурил брови, точь-в-точь как мадам Дюмейе, когда она рассмотрела поднятый с пола рисунок.
– Думаю, что-то сексуальное.
Мальчики притихли. Взрослые истории их всегда только огорчали.
– Я сбегу, – сказал внезапно Поль.
Голос у него окреп. Зря Жером считает его маленьким мальчуганом, который цепляется за мамину юбку. Он человек отважный.
– Будешь жить на чердаке вместе с Габеном, – предложил Лазарь.
– Нет, там меня найдут. Я спрячусь в подвале. Будешь носить мне еду?
– Да. И у Жово есть автомат. Он тебя защитит.
В закрытую дверь легонько постучали.
– Мальчики, пора спать!
– Да, папа, – ответили ему два голоса.
На следующий день между двумя консультациями Спаситель вспомнил, как Поль сказал ему «да, папа». И Габен тоже так говорит. Его это несколько напрягало. На небесах, что ли, где-то записано быть ему отцом для всех мальчишек от семи до семнадцати лет?
В приемной сидела мадам Насири, прижимая к животу объемистую сумку и тревожно поглядывая вокруг.
– Ты знаешь, она женщина, да? – обратилась она к молодому человеку, который дремал, запрокинув голову, рядом с ней.
– Доктор есть доктор, – отозвался он, еще в дреме, – нет разницы, женщина или мужчина.
Ответ не успокоил мадам Насири, но худшее было еще впереди. Дверь резко распахнулась, и на пороге возник кто-то огромный, страшный и черный. Спаситель, занятый своими мыслями, забыл, что перед новыми пациентами ему надо появляться плавно, давая им время привыкнуть к себе. Мадам Насири еще крепче обняла свою сумку и сказала сыну по-арабски:
– Зови полицию!
– Но это же доктор, мама…
– Мадам Насири? Извините, я, кажется, вас испугал.
Спаситель широко улыбнулся, но понял по напряженному взгляду женщины, что он внушает ей подозрение и опасение.
– Все хорошо, мама, – уговаривал ее молодой человек. – Доктор вылечит твою бессонницу. Он тебе поможет…
– У вас проблемы со сном? – спросил Спаситель, всячески стараясь уменьшиться в росте перед пациенткой, которая, похоже, не собиралась расставаться не только с сумкой, но и с креслом.
– Медикаменты не помогают, доктор Гири сказал, иди к психологу, но не сказал иди к черному, как ты.
– Мама не расистка, – вмешался молодой человек, – у нее просто… бзик насчет черных.
Спаситель не стал говорить, что «бзик насчет черных» – как раз неплохое определение расизма. Он уселся на стул и начал консультацию в приемной. Стал задавать вопросы: трудно ли мадам Насири засыпать? Или она просыпается слишком рано? Или ей снятся кошмары? Или у нее приступы жара? Ну и так далее. Молодой человек ерзал на стуле, смущаясь, что слышит подробности материнской жизни, о которых ему не положено знать. В конце концов он по-арабски стал ее уговаривать перейти с доктором в кабинет.
– Я буду здесь, мама, буду тебя ждать. Если хочешь, оставь мне свою сумку.
Мадам Насири поднялась, прижимая к себе сумку из дешевого кожзаменителя с большой золотой застежкой. Усевшись напротив Спасителя, она поплотнее запахнула полы своего плаща. Приятная, очень сдержанная, очень аккуратно подкрашенная миловидная женщина в хиджабе. Спокойным, чуть ли не усыпляющим голосом Спаситель объяснил ей, что он не выписывает лекарств, что у него другой метод лечения. Мадам Насири это знала:
– Мой второй сын ходил в прошлом году, лечился.
– У вас два сына?
– И дочь…
– Трое детей… И вы их растите одна?
К счастью, успокоившись, пациентка оказалась весьма разговорчивой. Она рассказала, что помогает по хозяйству симпатичным старичкам, что ее муж пять лет тому назад вернулся в их дальнее захолустье и она с тех пор не имеет от него никаких вестей. Спаситель захотел узнать, как она пережила расставание.
– Машинке стирать меньше, – отозвалась мадам Насири, которая за словом в карман не лезла.
И все же причиной бессонницы была какая-то тревога, и Спаситель стал расспрашивать ее о детях.
– Газиль хорошо учится в школе, учителя довольны.
– Сколько ей лет?
– Тринадцать, но ты скажешь восемнадцать. Ей нелегко, умом – девчонка, телом – уже женщина.
Спаситель кивнул: понятно, что имеется в виду.
– А ваши сыновья?
– Соло, старший, он в тюрьме в Саране, у него все хорошо.
Спаситель нахмурился: а вот это уже совсем непонятно. Мадам Насири выглядела очень довольной тем, что ее сын сидит в тюрьме.
– Трудно с Адилем. Он бросил школу.
– Адиль – это молодой человек, который был с вами в приемной?
– Нет, это Соло. Адиль младший, ему четырнадцать.
– Но вы сказали, что Соло в тюрьме?
– У него сегодня выходной.
– Выходной? – переспросил Спаситель в еще большем недоумении.
До этого момента ему все было ясно: женщина из Магриба[15], оставленная мужем, воспитывает троих детей, с дочкой все хорошо, с сыновьями плохо.
– Соло – старший надзиратель, – сообщила мадам Насири, напирая на слово «старший» и явно гордясь должностью сына.
«Мне урок, – подумал Спаситель, – не сообразил, что в тюрьме находятся не только заключенные».
– Итак, Газиль – хорошая ученица, Соло хорошо пристроен, Адиль… Вы о нем тревожитесь?
– Ох, можно сказать и так, – вздохнула женщина.
Адиль обманул ее надежды. Он был таким красивым младенцем, глаз не оторвешь, подарок Аллаха – у мадам Насири даже слезы показались на глазах. Но такой нежный, такой нервный, чуть что, и заболел, лежит в жару. Он пошел в десять месяцев, заговорил в полтора года. Если бы и дальше так пошло, он бы мог в два года знать наизусть Коран, а в три – укрощать львов. Но чудо-ребенок перестал быть чудом, когда родилась его сестра. Адиль стал невыносимым мальчишкой, бросался на мать с кулаками и называл ее злой. Отец не пользовался в его глазах уважением.