– Так, так, так.
Мейлис продолжала стоять посередине комнаты, но искоса посматривала на детский столик и коробку с игрушками.
– Садись, поиграй, – пригласил ее Спаситель.
Раньше, когда Мейлис приходила на сеансы терапии, она слушала разговоры взрослых, а сама играла за столиком в пластиковых корову и теленка.
– Варысла, – пробурчала Мейлис.
– Слыхали? – спросил Лионель с притворным спокойствием. – Иногда бывает не так заметно. Как говорит ее учительница, Мейлис «плохо различает гласные».
Спаситель прекрасно помнил, как Мейлис доводила родителей кашей во рту, картавостью, шепелявостью, подражая младенцам. Он решил не обращать внимания на очередную речевую проблему и спросил Лионеля, что их заставило прийти к нему.
– Разве не ясно? Учительница… Как зовут твою учительницу? Мадам…
– Радегу, – ответила девочка, не глядя на отца.
Лионель подхватил:
– Вот именно, Дюмейе! Мадам Дюмейе порекомендовала мне обратиться к логопеду.
– И что?
– Логопед выставил нас за дверь.
Лионель заговорил нарочито неприятным тоном, изображая логопеда: «Это не моя проблема! Обратитесь к психологу!»
Спаситель искоса наблюдал за девочкой. Она продолжала стоять столбом посреди комнаты, ясно показывая, что пришла сюда не из-за собственных трудностей.
– А как у вас дела, Лионель? Чем вы сейчас занимаетесь?
– Я? Процветаю в торговле.
Целых десять лет Лионель пытался довести до ума компьютерную игру, которая затмила бы Second Life и Fortnite[10]. Теперь ему было тридцать пять, и он обновлял в интернете сайты для «Веселой буренки»[11] и погребального бюро RocEclerc, навсегда похоронив свои юношеские мечты. Его начальница, за которой он приударил во время устройства на работу, стала его новой подругой.
– Олимпия… – начала он.
– Олапия, – пробурчала Мейлис из угла, наконец-то соизволив усесться за маленький столик.
Спаситель поднялся с кресла, подошел к Мейлис и наклонился к ней.
– Значит, ты не научилась читать у мадам Дюмейе в этом году в школе?
– Нет.
Спаситель взял чистый лист бумаги из тех, что всегда лежали на столике для его маленьких пациентов, и написал намеренно обидные для девочки слова: «Мейлис очень глупая».
– Неправда! – возмутилась она.
– Совершенно верно, это неправда, – сказал Спаситель шепотом и снова уселся в кресло напротив Лионеля.
Итак, должен ли он успокоить отца, сообщив ему, что ребенок прекрасно читает? Но это значило бы предать девочку, которая затеяла всю эту кутерьму, чтобы привести отца к психологу.
– Так что же Олимпия? – спросил Спаситель, устроившись в кресле.
– С ней проблема.
Лионель наклонился к Спасителю и по секрету сообщил, что его подруге тридцать восемь и она хочет иметь ребенка. В общем, дело обстояло следующим образом: Лионель занимался работой, которая была ему не по душе, и мог обзавестись ребенком, которого не хотел.
– Моя бывшая мне постоянно твердила: «Стань взрослым, Лионель!» Я им стал, и это отврат!
– Так, так, так, – повторял Спаситель, слушая Лионеля.
Мейлис и ее отец были его последними пациентами. Через несколько минут у него тоже начнется личная жизнь.
– Добрый вечер, Габен! Что у нас на ужин? У тебя все в порядке, Жово? Спасибо, что накрыла на стол, Алиса. А ребята? Как всегда, играют?
Вайфай был у них на веранде, которая сообщалась с кухней. Собственно, вся их жизнь и проходила в этих двух помещениях.
– Поль! – позвал Спаситель. – Ты уроки сделал?
– Я жду маму!
Одинаковая досадливая усмешка появилась на лицах отца и сына. Спаситель и Лазарь оба находили привязанность Поля к матери преувеличенной.
– Луиза придет не раньше девяти, – напомнил Спаситель. – У тебя не будет времени решать задачки.
– У меня завтра нет математики, – ответил Поль, не отрывая глаз от Марио[12].
У Спасителя руки иногда чесались: так бы и надрал уши этому паршивцу, как когда-то драли ему самому в детстве!
За ужином болтали больше всего мальчишки, но Спасителю волей-неволей иногда приходилось выступать в роли психолога, руководящего групповой терапией: «Лазарь! Габен хочет что-то сказать…», «Поль! Ты не дал договорить сестре…»
– Так, значит, Алиса, ты хочешь написать петицию. По какому поводу?
– Вот по этому, – ответила она и передала через тарелку с супом бумагу, украшенную гербом Французской Республики.
Глаза Спасителя округлились, когда он прочитал пункт 1. И дальше изумление его все возрастало. «Пункт 4. Акты насилия – словесного, физического и психологического – будут сурово караться. Виновными будет заниматься полиция, определяя им меру наказания. Передав эти функции полиции, педагогический коллектив сможет сконцентрироваться исключительно на задачах образовательно-воспитательной работы».
– Где ты это взяла?!
– В школе. Учитель раздал, месье Козловский, – уточнила Алиса и покраснела, потому что вслух произнесла заветную фамилию.
Как могли не завертеться в голове Спасителя протесты: «Антиконституционно!», «Посягательство на права человека!», «Правила, уничтожающие свободу!», но он ограничился одним-единственным вопросом:
– И что ты об этом думаешь?
– Ну нет, конечно, – ответила Алиса.
– Нет, конечно – что?
– Кроссовки! Им собираются запретить носить кроссовки, а они против, – встрял Габен.
– И вовсе не кроссовки! – возмутилась Алиса, мгновенно раскусив намерение Габена над ней посмеяться. – Против того, чтобы за нами следили, и против всех этих полицейских штучек.
Алиса продолжала кипеть, а Спаситель, перевернув страницу, прочитал на обороте: «Пункт 6. Каждое учебное заведение должно выбрать себе девиз, каждый ученик обязан его знать и им руководствоваться. В качестве образца предлагаем: “Безопасность – это гармония”, “Контроль – это свобода!”»
Спаситель спрятал улыбку и вернул бумагу Алисе.
– Обсуди все со своим учителем, месье Козловским.
– Знавал я одного Козловского, – раздался глухой бас Жово.
Вмешательство в разговор старого легионера всегда производило одинаковое действие: все замолкали с ложками на весу.
– Я его отправил жрать корешки одуванчиков.
Для сидящих за столом не было тайной, что Жово в прошлом побывал и легионером, и наемником, и тайным агентом, и налетчиком, и заключенным.
– Хотя нет, тот был не Козловский, – поправился Жово. – Он был Ковальский. Полячок. Молодой парнишка.
Лицо старика сохраняло полное спокойствие.
– Кому йогурт? – спросил Спаситель, желая направить разговор в другое русло.
К несчастью, образные выражения Жово всегда привлекали особое внимания Лазаря.
– А что значит «отправил жрать корешки одванчиков»?» – полюбопытствовал он.
– Значит, закопал его в землю, желторотик. – Жово повернулся к Спасителю. – Йогурт? Мне! Натуральный, если не трудно.
Время от времени Спасителя посещала мысль, что он приютил у себя под крышей психопата. Но он ей не поддавался. Жово – это Жово. Состарившийся ребенок, который наделал немало глупостей.
– Парни, раздеваемся и в постель, – распорядился Спаситель в 21:15.
– Скажешь маме зайти ко мне? – попросил Поль. Взгляд у него был встревоженный.
Только он и Спаситель заметили, что Луиза запаздывает.
– Обязательно, – пообещал Спаситель. К хрупкому мальчугану он втайне чувствовал слабость.
21:40, а Луизы все еще нет. Спасителю пришлось провести с собой работу. На линии Париж – Орлеан поезда часто опаздывают. Но почему она не предупредила? Он позвонил и услышал автоответчик. Ладно, телефон разрядился, или Луиза сейчас в зоне недоступности. И, собственно, зачем он занимается подыскиванием всех этих объяснений?
– Поль, гаси свет, – сказал он, заглянув в спальню мальчишек.
– А мама…
– Мама прислала эсэмэску, поезд сильно задерживается.
Спаситель никогда не прибегал к обману, занимаясь с детьми психотерапией, но сейчас Полю соврал без зазрения совести.
– Зачем она ездит в Париж?
– По работе. И это бывает нечасто.
Спаситель взглянул на кровать Лазаря – сын заснул, едва голова коснулась подушки. Тогда он на цыпочках подошел к Полю.
– Ты не сделал уроки на завтра, так ведь?
Поль повернулся на бок спиной к Спасителю и положил на ухо согнутую руку, давая понять, что ничего не слышит.
– Я знаю, что ты меня слышишь, Поль, – продолжал Спаситель бархатным, убаюкивающим голосом. – Тебе хотелось, чтобы мы жили вместе, но иногда тебе хочется снова оказаться на улице Гренье-а-Сель. Тогда ты бывал с мамой чаще. Но нет в мире совершенства…
– Ага, и потом, Лазарь, он всегда говорит: «Пошли ко мне в комнату». Ко МНЕ! – Мальчик чуть не плакал.
– Конечно, правильнее было бы «пошли к НАМ в комнату», – задумчиво проговорил Спаситель. И увидел, как дрогнуло узкое плечико.
– А раньше… раньше… – всхлипывал Поль, – я приходил сюда в среду, и это был лучший день недели…
Почему не все дни недели лучшие, если теперь он живет на улице Мюрлен? Что изменилось?
Спаситель положил руку Полю на плечо, ему хотелось его успокоить.
– Ты взрослеешь, Поль, и хорошо с этим справляешься.
– Не скажешь маме, что я не сделал уроки?
– Я поставлю будильник на шесть тридцать, и мы сделаем математику вместе.
– Откуда ты узнал, что у меня математика?
– Откуда? Да я все знаю. Думай о чем-нибудь хорошем и засыпай, ладно?
Оставшись один, Поль закрыл глаза и стал вспоминать квартиру на Гренье-а-Сель: они с мамой вместе на кухне, масло скворчит на сковородке, вкусно пахнет блинчиками, аппетитная горка растет на тарелке…
Спаситель вернулся к себе. На часах уже десять. Стараясь хоть как-то отвлечься, он принялся за очередную книгу по психологии «Подросток в ловушке порнографии», но сосредоточиться не смог. Луиза… После смерти жены – его первая любовная связь. Поначалу – только секс. Луиза старалась подать себя в наилучшем свете – так считала она, во всяком случае, притворялась уверенной в себе, появлялась всегда подкрашенная, в туфлях под цвет сумочки. Понемногу она рассталась со своей броней, и Спаситель всерьез в нее влюбился.