Так время помаленьку шло, работа двигалась. Было без четверти шесть вечера, когда интендант корпуса засобирался к Удино с докладом.
– Можете отрапортовать, что мы почти выполнили его приказ, и не к утру завтрашнего дня, а сегодня к вечеру, – напутствовал его Ярцев. – Остаётся только упаковать всё в обозы.
Сказав это, Ярцев похолодел: «К утру завтрашнего дня…» Конти про утро завтрашнего дня ему ничего не говорил. Об этом он услышал, подслушивая в сарае разговор Конти с Удино. Будь на месте Конти кто-нибудь из французской контрразведки, его, Ярцева-Донадони подловили бы на слове. Ярцев мельком провёл взглядом по лицу Конти, но оно не выражало ни малейшего удивления – интенданта корпуса интересовали только ценности, обозы и предстоящая встреча с Удино.
…Вернулся Конти быстро – менее чем через час. Лицо его сияло; в руках он держал пакет с едой.
– Угощайтесь, Донадони, здесь хлеб, молоко и несколько кусочков курятины. Берите, берите…
– Судя по вашему лицу, маршал доволен нами? – спросил Ярцев.
– О, Донадони, вы не знаете Удино. Он никогда не бывает доволен. Но он выслушал меня и спросил, сумеем ли мы всё закончить не к утру завтрашнего дня, а сегодня до захода солнца?
– И вы ему ответили…
– …ответил, что успеем, и он одобрительно кивнул.
– К чему такая спешка?
– Как? Вы не знаете? Наш корпус выступает послезавтра утром, а завтрашний день на подготовку. Потому всё и убыстряется.
Ярцев замер: неужели они с Гнатом «прошляпили» приезд курьера от Бонапарта?
– Откуда мне знать, – вздохнул он и почувствовал сухость в горле. – Ну а вам кто сообщил, ведь это военная тайна?
Другой бы на месте Конти прикусил язык, отделался бы молчанием, но интендант корпуса был слишком говорлив, а поэтому выложил всё начистоту:
– Как кто? Сам Удино и сообщил.
– Он принял вас у себя в штабе?
– Нет, в штабе его не оказалось. Дело в том, что личный посланник императора был серьёзно ранен, истекал кровью. Его отвезли в госпиталь, сразу же сообщив Удино. Там маршал и принял у него пакет с приказом о выступлении. В этом же госпитале я Удино и застал. Он выслушал мой доклад и сказал: «Готовьтесь, Конти, и поторопитесь. Послезавтра утром выступаем».
«Так вот почему Гнат не узнал о прибытии посланника. В штабе тот и не появлялся, – мысленно заключил Ярцев. – Что ж, спасибо тебе, Конти, за длинный язык».
Ярцеву надо было срочно разговорить интенданта, чтобы выведать побольше. И он, скрывая интерес, с безразличием в голосе, сказал:
– А я думал, вы узнали об этом на военном совете.
– Ну что вы, Донадони. Военный совет Удино созывает на 20.00. Да и мне там делать нечего. Неинтересно.
– Вы уверены, что на 20.00?
– Он сам назвал это время и распорядился, чтобы за десять минут до этого я зашёл к нему и доложил уже о полной готовности обозов.
Ярцев почувствовал, как забилось сердце. Военный совет в 20.00 – в запасе полтора часа. Значит, у него, капитана Ярцева, – агента Особенной канцелярии, есть шанс. Вот только надо что-то придумать, чтобы отлучиться… Но что-что? «Думай, капитан Ярцев, думай! Нужно только красиво блефануть!»
– Послушайте, Конти, я ведь не мальчик и понимаю, кому предназначен первый обоз, кому – второй. Понимаю также, что третьего обоза не будет, но хотелось бы тоже войти в игру.
– Каким же образом?
– Хотел бы что-нибудь поиметь с этого городишки под названием Полоцк.
Слащавое выражение лица Конти приняло суровый облик:
– Донадони, я вам обязан жизнью, но делиться ни с кем, кроме командующего не намерен.
Ярцев примирительно улыбнулся:
– Ну что вы, что вы… Вы меня неправильно поняли. Наоборот, если всё сложится удачно, это я готов с вами поделиться.
Конти замер. Такого услышать он никак не ожидал.
– Не говорите загадками, капитан, – буркнул он.
Ярцев собрался с мыслями:
– Постараюсь. Дело заключается в следующем. Дом, где я квартирую, принадлежит богатому купцу, который при приближении нашей армии сбежал вместе с семьёй. Теперь дом сторожит некто Еремей, простой мужик, который только пьёт да спит. Так вот, этот Еремей в состоянии подпития похвалялся, что видел, как перед отъездом хозяин дома собрал свои драгоценности в ларец и спустился с ними в подвал.
– Почему же он не забрал их с собой? – спросил Конти.
– Откуда мне знать. Могу предположить, что испугался быть ограбленным. На дорогах неспокойно. Впрочем, вы сами в этом убедились.
Конти задумался: реквизировать иконы, картины, церковную утварь – дело прибыльное, и на это есть разрешение начальства. Но на обозы, которые следуют в арьергарде армии и слабо охраняются, могут напасть – разбойников вокруг предостаточно. А вот золотишко… кольца… серьги… это можно хранить и в сапоге, даже если попадёшь в плен.
«А этот капитан не прост. – Конти оценивающе посмотрел на Донадони и продолжал про себя размышлять: – Половины из того ларца, если ларец действительно существует, он мне не отдаст. Но и то, что отдаст, не помешает. Но почему об этом он заговорил именно сейчас, в преддверии ночи? Впрочем, всё логично: я ему сообщил о скором выступлении, и он заторопился. В Полоцк мы уже не вернёмся. А когда шарить в повале: днём или ночью – какая разница? Задачу Удино мы выполнили, всё рассортировали. Собирать обозы? Справлюсь один, солдаты сделают всё, что им скажу».
– Ладно, Донадони, я вас отпускаю. Но будьте осторожны, в подвалах водится нечистая сила, – хитро прищурился начальник интендантской службы корпуса.
Быстрым шагом Ярцев-Донадони шёл вдоль главной улицы, на которой располагались все нужные ему дома: интенданта Конти, губернатора Грабовского с пристороем – штабом корпуса и далее – дома доктора Витковского и купца Ухова, где Ярцев квартировал.
Подходя к дому губернатора, Ярцев увидел, как Гнат усердно «малюет» скамейку, не спуская глаз со всех, кто очутился у входной двери штаба Удино. Присев на другую скамейку, что рядом, ещё не окрашенную, Ярцев огляделся по сторонам и тихо произнёс:
– Он уже прибыл…
Гнат резко выпрямился, едва не задев кистью Ярцева:
– Как прибыл? Когда?
– Тише ты, продолжай своё дело, не оборачивайся и слушай меня, – цыкнул на него Ярцев. – Посланник был ранен, и Удино сам явился к нему в госпиталь, чтобы лично принять пакет с приказом. Корпус выступает послезавтра утром. Сегодня в 20.00 военный совет. У нас, – Ярцев достал свои карманные часы, – в распоряжении 40 минут. Ты приготовил лазы в сарае и заборе?
– Не успел… – виновато произнёс Гнат. – Когда мне было…
– Плохо, братец, плохо. Придётся снова к тебе явиться под видом ветеринара. Кто в доме?
– Горничная и повар.
– А Грабовский.
– Ещё не вернулся.
– Вот это хорошо. Повар что за человек?
– Пожилой, лет 50, Збышеком зовут. Вроде бы сам по себе, но хозяину предан. Он уже спрашивал меня, кто приходил.
– И ты?..
– Пояснил, что ветеринар.
– Ладно. Что бы ни было, поступим так. Заканчивай красить и жди меня у ворот. Думаю обернуться минут этак за двадцать. И примерно столько же остаётся, чтобы проникнуть в сарай и занять, как говорят у нас в артиллерии, нужную позицию. Всё понял?
Ярцев стоял на вершине лестницы, опираясь руками на стенку пристроя. Было тихо. Ярцев слышал только жужжание мух, да ощущал постукивание своего сердца. А вот за стеной было шумно. Командующий корпусом зачитывал приказ Наполеона о выступлении в направлении Себежа не позднее, чем через двое суток с момента его получения. К приказу прилагалось письмо:
«Преследуйте Витгенштейна по пятам, оставя небольшой гарнизон в Полоцке, на случай, если неприятель бросится влево. Прибыв в Витебск, я отправлю к Невелю корпус, долженствующий войти в сообщение с вами. Когда вы двинетесь из Полоцка к Себежу, вероятно, Витгенштейн отступит для прикрытия Петербургской дороги. У него не более 10 тысяч человек, и вы можете идти на него смело».
Затем Удино перешёл к постановке задач своим подразделениям. «Запоминай, запоминай, запоминай», – нашёптывал Ярцев самому себе, не пропуская ни единого слова.
– Время выступления 6.00 18 июля 1812 года. Впереди Себеж, Псков, Санкт-Петербург, – завершил своё выступление Удино. – Вопросы?
Вопросов было мало: всем не терпелось поскорее выступить в поход, все были уверены в благополучном его исходе. Настроение царило приподнятое. Надо отдать должное и Шарлю Удино: свои задумки, боевые задачи ставил он понятно, чётко, как настоящий командующий большой группой войск.
Совет закончился приблизительно за час. Но и этого было достаточно, чтобы Ярцев почувствовал, как «затекли» все части тела: руки, спина и особенно ноги. Кое-как он спустился с лестницы и тут же схватил Гната за плечи:
– Мне нужен конь, самый быстрый. Седлай!
– А если Грабовский узнает?
Ярцев едва сдержал себя, чтобы не закричать:
– Да плевать нам на Грабовского! Милый мой поручик, неужели ты не понимаешь, что на кону исход будущего сражения!
В результате трёх разделов Речи Посполитой (1772, 1793 и 1795 гг.) белорусские земли вошли в состав Российской империи, и российское правительство стало проводить на них политику, направленную на сближение и слияние с русскими регионами. Это касалось и системы здравоохранения.
В 1797 году по указу императора Павла I система здравоохранения была изъята из ведения губернских приказов общественного призрения и подчинена губернским врачебным управам. Ключевым моментом организации медицинской помощи населению Белой Руси стало создание сети медицинских стационаров. Губернские врачебные управы постепенно начали строительство больниц, первоначально ограничиваясь губернскими городами. Так, в 1799 году губернская больница была открыта в Минске, в 1802-м в Могилеве, в 1804-м в Витебске.
Наравне со средствами государственного бюджета при строительстве больниц привлекались и частные средства. Примером подобной благотворительности на белорусских землях является финансирование канцлером Николаем Петровичем Румянцевым строительства в своём Гомельском имении больницы на 50 коек. Её нуждам была подчинена аптека с садом для выращивания лекарственных трав.