ой определили: «по низким политическим качествам»; позже эта же запись оказалась и в академической карте. Но я благодарен всем людям, которые в эти сложные дни поддержали меня. Причем за мной не было никакой вины, кроме личных убеждений и попытки скрыть имя автора письма, но, по сути всего случившегося, я оказался «жертвой» политических репрессий. И не один – Николая исключили с 3-го курса Ленинградского мореходного училища дальнего плавания, а некоторых товарищей по школе, проходивших срочную службу, перевели в другие части. Правда, сам автор письма продолжил учебу на журфаке и позже стал профессором.
Мы не были «изменниками Родины», как люди, впоследствии разрушившие нашу страну, наоборот, мы были патриотами. Но мы представляли для власти опасность, поэтому нас репрессировали закономерно. К слову сказать, спустя несколько лет, 9 ноября 1975 года, капитан 3 ранга Валерий Саблин, желавший выступить по Центральному телевидению с обращением к Брежневу, поднял восстание на противолодочном крейсере «Сторожевой». В докладе комиссии по расследованию указывалось, что Саблин, собрав офицеров и мичманов в «кают-компании, изложил вынашиваемые с 1963 года мысли об имеющихся, по его мнению, нарушениях законности и справедливости в советском обществе. При этом он демагогически использовал общеизвестные недостатки, о которых сообщается в советской печати (отдельные факты злоупотреблений в торговле, нехватка некоторых товаров, нарушения правил приема в вузы, случаи очковтирательства и приписок, бюрократизма и использования служебного положения в личных целях и др.). Саблин преподносил все это как проявление отхода партии и правительства от ленинских положенийвстроительстве социализма...».
Обращу внимание, что в докладе фактически говорится то же, что сказал и мой генерал: «Не надо обобщать недостатки». И, рассуждая гипотетически, если бы я с баллистической ракетой, несущей ядерный боезаряд, присоединился к подобному «восстанию», то, возможно, нас бы и «выслушали». Конечно, такое желание было наивным, но если бы к нашей максималистской точке зрения прислушались, то сохранился бы как держава и Советский Союз.
В «ссылку» – дослуживать – меня направили в Чебаркуль. Прибыв 6 марта 1969 года в штаб дивизии, я получил направление в танковый полк, где ждали «дембеля» солдаты, участвовавшие в походе на «пражскую революцию». Нас демобилизовали в последний день июня. Я носил военную форму четыре года, и теперь мне предстояло начать совершенно новую жизнь. Однако мои попытки перевестись на какой-либо факультет свердловских вузов оказались безуспешными. В деканатах меня встречали доброжелательно, но, увидев запись «в академической справке», сразу отказывали. Фактически она стала «волчьим билетом». Только через год я продолжил учебу в Тюменском индустриальном институте и, завершив еще три курса, в 1973 году получил диплом инженера-механика.
Жизнь вошла в свою колею. Еще до этого меня вновь приняли в комсомол; правда, с перевесом в один голос, но затем я четыре года был членом этого же бюро горкома ВЛКСМ. С 1974 года я работал начальником различных цехов, затем главным инженером предприятия в Ирбите, а в 1979 году министерство Туркмении предложило мне должность главного инженера комбината в Ашхабаде. В кругу моих знакомых туркменов оказались работники киностудии, писатели и поэты, и я даже перевел стихи одного из них. Меня приглашали на телевидение, а в «угаре» перестройки даже предложили выступить с лекцией о Сталине перед офицерами Министерства внутренних дел. В 1993 году я ездил на учебу в Америку, а по возвращении смотрел по телевизору, как Ельцин и его камарилья расстреливали в Москве Верховный Совет.
Еще одной подлостью кумира москвичей стало то, что меня и еще 60 миллионов соотечественников лишили гражданства – фактически репрессировали. И в 1995 году растерянное русскоговорящее население Туркмении стало организовывать очереди, чтобы получить штамп с белогвардейским орлом в паспорте. Эта процедура стоила 100 манат, но они не могли выехать в Россию, поскольку там для них не было жилья. Я «купил Родину»последним из ашхабадцев, когда цена поднялась до 1000 – и очереди не стало. По возвращении в Ирбит я работал заместителем директора по перспективному развитию производства и в период переизбрания Ельцина на второй срок помогал в агитационной кампании коммунистам, размножая их листовки. Одну из них – сатирическую поэму – даже написал сам. Она начиналась строфой: «На Урале жил Борис, там без всяких правил он в кругу больших подлиз лишь обкомом правил, а в Москве сидел другой проходимец – Миша. Миша правил всей страной, и зарплата выше». Моя агитка пользовалась популярностью, но ирбитчане все-таки проголосовали за Ельцина.
Это стало последней каплей в чаше моего разочарования соотечественниками. Я не хотел, чтобы мои дети жили в стране, где властью распоряжается самодовольный, налившийся алкоголем упырь, разрушивший мою Родину, и работали на «новых русских». И в декабре 1997 года вместе с семьей уехал в Германию. Решение оказалось предусмотрительным. Через полгода после очередного сердечного приступа немецкие врачи спасли мне жизнь, сделав операцию, какую в России сделали только Ельцину. И в этом совершенно частном событии оказалось почти мистическое продолжение.
В предисловии к книге «Последние годы Сталина...» я уже рассказывал о том, что, прочитав в русскоязычной газете о создании комиссии по подготовке Гимна Российской Федерации, в конце ноября 1999 года направил свой вариант текста на имя В. В. Путина. Желая вернуть мелодию Гимна Советского Союза, я рассчитывал, что мой текст попадет в руки Сергея Михалкова, и мы станем соавторами. Я не ошибся в своих предположениях. Мои идеи действительно были востребованы. Однако, изложив «историю гимна» читателю, я не знал некоторых подробностей. Первый вариант, предложенный С. В. Михалковым, содержал следующие строки:
Могучие крылья расправив над нами,
Российский орел совершает полет.
И символ Отчизны – трехцветное знамя –
Народы России к победе ведет!
В припеве так:
Славься, Отечество наше свободное –
Братских народов союз вековой!
Предками данная мудрость народная!
Родина, славься! Господь над тобой!
Суровой дорогой лихих испытаний
В борьбе за свободу пришлось нам пройти.
С надеждой и верой вперед, россияне!
И пусть нас Господь сохраняет в пути!
Сергей Владимирович не понимал, что гимн должен прославлять страну, а не ее символы, «притянув» к орлу и знамени белогвардейской ориентации еще и Господа в подражание «Боже, царя храни...». Видимо, текст не устроил и президента. Во всяком случае, за три дня до озвучивания гимна слов еще не было. 28 декабря 1999 года заместитель генерального директора Капеллы Раиса Андрейкина рассказывала «Известиям»: «Именно мы, скорее всего, будем записывать новый вариант, утвержденный президентом. Однако пока что мы не получили из Кремля его текст. Как только будут слова – начнем репетировать... Участники рабочей группы по рассмотрению проекта текста Государственного гимна России подтвердили, что рекомендовали президенту текст, написанный Сергеем Михалковым. Они в один голос заявляют, что приняли не тот вариант, который был опубликован в прессе. Депутат Госдумы Николай Овчинников заявил «Известиям», что текст, скорее всего, устроит все слои населения». Какой же текст мог устроить «все слои»? Дело в том, что накануне в Кремль пришло мое письмо, в котором были и такие строки:
Веками упрочена наша держава-
Свободных и гордых народов страна.
Былых поколений бессмертная слава
Не меркнет и крепнет во все времена!
Пр.: Славься, Отечество наше свободное, –
Дружбы народов надежный оплот!
Гордость священная и благородная
В наших сердцах неизменно живет.
Богатством тебя одарила природа:
Широкие реки, леса и поля.
Живи, процветая на благо народа,
Любимая наша родная земля.
Не могу сказать, что этот текст идеален, но согласись, читатель, что в отличие от варианта Михалкова он предлагал совсем другие идеи: прославление державного величия страны, ее славы, «нашей» любви и гордости за неё, широты страны и ее природу. Но после получения моего варианта в Сергее Владимировиче проснулся не поэт, а редактор, желавший приспособить мои слова к своему творению. Поэтому из моих двух куплетов он взял за основу «скелет» из рифм: «наша держава – слава», «страна – все времена» и «леса и поля – родная земля».
А из припева слово «священная» перенес в первую строку: «Россия – священная наша держава». Также он переместил в первый куплет фразу «любимая наша». Смысл фразы «богатством тебя одарила» трансформировал в понятие «твое достоянье», а «широкие реки» – превратил в «широкий простор». В собственном варианте, убрав строку «Родина, славься! Господь над тобой!», «моё» существительное «гордость» он вставил в строку: «Мы гордимся тобой!» А мысль «веками упрочена» передал фразой «так было, так есть и так будет всегда».
То есть, приняв мои рифмы, образы и философию, де-факто Михалков добавил к ним лишь упоминание о Боге. Поэтому газета «Известия» была введена в заблуждение, когда сообщала: «Председатель комитета Совета Федерации по культуре Валерий Сударенков уточнил, что за основу был взят все-таки опубликованный текст Михалкова, который претерпел серьезную авторскую правку. Из текста вычеркнули все упоминания о Боге и российском орле, а лейтмотивом стали понятия – священность Державы и верность Отчизне. Правил текст сам Михалков». В действительности он «правил» мой текст, что очевидно уже при сравнении рифмического ряда приведенных выше двух стихотворений с утвержденным:
Россия – священная наша держава!