– Удары исподтишка – это поступки женщин, – Кузя передёрнула плечиками. – Ты же не хочешь, чтобы мы падали на амбразуры?
– Не хочу, – подтвердил я после короткого молчания и задумчиво посмотрел на неё.
«Говорить? Нет? Ох, как всё сложно…» – я никак не мог решить, где провести черту. Проще и, конечно же, куда как правильнее было бы даже не начинать весь этот разговор. Или у меня ещё есть на эту девочку резерв возможностей?
– Ладно, предположим… – я решил не спорить о терминах. – Есть гораздо более важное обстоятельство.
– Какое? – спросила она напряженно.
Я ещё раз подумал – в самый распоследний раз.
– Строго между нами, – взглянул на Наташу испытующе, – если ты на это согласна.
– Согласна, – быстро ответила она, и в глазах её сверкнула неожиданная радость. Она чуть подалась вперёд. – Слышишь, я согласна!
– Я серьёзно. Очень.
– И я, – видимо, на моем лице отразилось невольное сомнение, потому что Кузя схватила меня за руку и с жаром добавила: – Ну, честно, без балды.
Я ещё чуть поколебался, потом подвёл черту:
– Хорошо, попробую поверить, – и начал занудным тоном: – Понимаешь, нам, детишкам-школьникам, вполне допустимо верить в то, что одновременное появление в школе американки и нового завуча по внеклассной работе – это просто совпадение. Это не имеет никакого отношения к тому, что из таких вот симпатичных русисток потом формируют советский отдел в ЦРУ. Это просто совпадение, вот и всё. И то, что в роли командира экспедиции появляется вдруг совершенно свободный именно на эти недели дядя Чернобурки – бравый флотский офицер, на которого Мэри не могла, видимо, не запасть – это случайность. И сегодня, на доске, вдруг ставшей отчего-то скользкой, не сломалась вместе с рукой и операция серьёзной, поверь мне – очень серьёзной организации… И можно верить в то, что дяди и тёти в той организации – сама доброта, и им даже в голову не придёт наказать одну молоденькую дурочку, верно?
Я методично наматывал фразу за фразой, и глаза у Наташи становились шире и шире, словно вбирая всё сказанное; рот её непритворно приоткрылся. Потом я замолк, и между нами легла тяжёлая длинная тишина.
– Так, – выдавила наконец из себя Кузя деревянным голосом. – И что… Всё?
Я посмотрел на неё искоса, потёр переносицу…
«Ничего, – невольно позлорадствовал, выдерживая паузу, – пусть попреет, в следующий раз, может быть, подумает»…
– Нет, ну почему же обязательно «всё»… Как повезёт. Я доски протёр довольно старательно. Будет Чернобурка землю носом рыть, нет… Сообразит внимательно посмотреть на доски понизу, не сообразит…
Кузю передёрнуло словно внезапным ознобом.
– Лучше бы ты мне это не рассказывал, – глухо укорила она, и на глазах её начали наливаться слезы. – Напугал-таки, – всхлипнула почти беззвучно, спустя пару секунд по её щекам побежали, разматываясь вниз, две влажные дорожки, – удалось, молодец…
Губы у неё предательски задрожали, начали некрасиво кривиться, и Кузя резко крутанулась, отворачиваясь.
Я смотрел на судорожно подрагивающие плечи и пытался сообразить, можно ли дать ей мой уже пользованный носовой платок или не стоит.
– На, – решившись, сунул его Наташе в свободную ладонь, – давай, приходи в себя. Не до истерик сейчас.
Она коротко закивала, пару раз прерывисто втянула воздух, длинно выдохнула и принялась вытирать лицо.
– У меня предчувствие, что в этот раз сойдёт с рук, – соврал я ей в спину.
– Правда? – Кузя обернулась и с надеждой посмотрела на меня. Глаза у неё обильно блестели.
– Да. Сейчас темень, да и Мэри у неё на шее висит – это если она с Арленом не уехала…
– Не уехала, – мотнула головой Кузя.
– Ну… Всё равно, до утра она вряд ли что-то будет делать. А тебе надо будет найти какие-нибудь тряпки и ночью ещё раз хорошенько всё протереть.
– И правда дурочка, – печально покачала головой Наташа, – не догадалась взять тряпку доски протереть…
– Ы-ы-ы-ы… – застонал я. – Не зли меня! Дурочка – что вообще в это полезла, не разобравшись. Могла бы со мной поговорить, я бы тебе голову не откусил. Ты не одна – не забывай об этом.
У Кузи на лице мелькнуло удивление, мелькнуло и сменилось горьким изгибом губ:
– Я бы и хотела об этом не забывать, – она чуть помедлила, словно решаясь на что-то, а потом продолжила, глядя на меня со значением: – Но мне сложно быть в этом уверенной. В конце концов, вышить тебе что-то за деньги могут многие.
– Вон оно как… – протянул я озадаченно и, отступив на шаг, окинул Кузю испытующим взглядом. – А говорила, что «материалистка»…
Наташа прищурилась на меня с вызовом, но промолчала.
– Слушай, – спросил я, – а зачем тебе всё это? Ну, в смысле, ты же хотела сделать своего мужа самым счастливым человеком? Уже скоро ты его получишь – и давай воспитывай.
Кузя покосилась куда-то вбок.
– Скоро – это потом, – буркнула невнятно и добавила с каким-то вызовом: – А сейчас я твоей Мелкой иногда завидую.
– Да там нечему завидовать! – воскликнул я.
– Да знаю я! – в тон мне тут же ответила Кузя. – Ты просто не понимаешь!
– У-у-у-у-у… – негромко и тоскливо завыл я вверх на ущербную луну. Ещё раз проворачиваться через ту же самую мясорубку очень не хотелось. – Ладно, ты – не одна. То, что ты стала рулить девчонками, и как – хвалю. А вот с Арленом – феерический провал. И не потому, что он сломал руку, – Наташа посмотрела на меня с удивлением, и я счёл необходимым уточнить: – Хотя и это плохо. Я понимаю, что Мэри – симпатяжка, а Арлен – мутный. Но приятны ли люди с той стороны, неприятны ли с нашей – в этом мы будем разбираться потом, когда они перестанут оспаривать наше право самим определять свою жизнь. Знаешь, это как в войну: какие из немцев на самом деле хорошие, а какие не очень, разбирались уже после взятия Рейхстага. А пока здесь – мы, а там – они. И в этом не надо путаться.
Кузя вдруг улыбнулась.
– Я бы предпочла «мы» покомпактнее, – ладони её сложились вокруг майки, словно лепя снежок.
Я огляделся вокруг и заговорил уже спокойнее:
– Давай об этом поговорим потом, в другой обстановке. А пока самое главное: если ты хочешь быть не одна, и это «не одна» включает и меня… – я сделал паузу и вопросительно посмотрел на Кузю.
Она коротко втянула сквозь зубы воздух, замерла так на миг, а потом согласно двинула головой, еле-еле, чуть заметно.
«Молодец, – прошёлся я по себе бритвенно-острым сарказмом, – кто-то берет под свою руку крепости и племена, а кто-то – пригожих девиц, да одну за другой. Может, Кузя сегодня и выступила дурочкой, но для тебя-то это – постоянная роль…»
Я кхекнул, прочищая горло, и постарался завершить фразу ровным голосом:
– …то тебе надо научиться согласовывать свои поступки с моими планами.
– Но я же их ещё не знаю! – неподдельно возмутилась Наташа и посмотрела на меня с надеждой.
– И не будешь, – согласно кивнул я, – поэтому свои женские «поступки» предварительно обсуждай со мной.
– Что, все? – поразилась Кузя.
– А их что, так много? – подивился я.
Она громко фыркнула. Этим, в общем-то небогатым звуком, ей удалось выразить высшую степень своего превосходства.
Я тяжело вздохнул, готовясь уступать:
– Те, что могут выплеснуться последствиями за пределы класса.
Она задумалась, что-то прокручивая в голове.
– Идёт! – довольно блеснула глазами.
– Ладно, – сказал я недовольно, – на сём договорились. Дай, – забрал платок, а потом потянул майку из её рук.
– Эй, эй, – она вдруг вырвала у меня эту тряпицу и торопливо спрятала её за спину, чему-то криво при этом улыбаясь. – Я же обещала!
– Ну… Тогда пошли, – я предложил локоть, и она тут же за него уцепилась.
На подходе к лагерю я почувствовал, что Кузю начинает нервно поколачивать. Покосился: у неё опять начали срываться слезы.
– Что? – я остановился и озабоченно посмотрел ей в лицо.
– Страшно… – прошептала Наташа и попыталась ткнуться лбом в моё плечо.
– Вот не надо… – я мягко увернулся и подумал обречённо: «Началось… Да как быстро…»
Кузя горестно вздохнула, постояла, глядя куда-то в сторону, потом двинулась вперёд. Я молча пристроился рядом. На душе было муторно, словно на мне неожиданно повис крупный долг – и когда только успел?!
Первым со скамьи нас заметил Алексеич. Он курил, прикрывая огонёк папиросы ладонью.
– О, – произнёс негромко, скользнул цепким взглядом по мокрым дорожкам на Кузиных щеках и кивнул мне с одобрением.
– Наташ, ты что? – бросилась к нам от стола встревоженная Томка.
– Очень за Арлена Михайловича переживает, – мрачно сказал я.
Руки у Кузи взлетели и торопливо прикрыли лицо.
– Похвально… – процедила Тыблоко, натягивая крокодилью улыбку.
– Позаботься о ней, – подтолкнул я Наташу к Томке.
Тыблоко проводила уходящих девушек долгим взглядом, потом похлопала по скамье рядом с собой:
– Андрей, садись с нами, чайку погоняем.
Я нашёл свою кружку и сел, с опаской посмотрев на задумчивую Чернобурку. Из класса за столом я остался один. Помолчали, потом Мэри тишком понюхала свои пальцы и брезгливо поморщилась.
– Ай, что уж теперь… – решительно сказала Чернобурка, до того искоса поглядывающая за ней. С этими словами она решительно достала из-под скамьи сумку и выставила заготовленный, видимо, совсем для другого случая, запас: пару бутылок армянского пятизвёздного и пакет с «Белочкой».
Сидевший чуть особняком от нас усатый сапёр заметно оживился.
Мэри, судя по всему, не употребляла в своей жизни ничего крепче травки. После первой она ощутимо обмякла, после второй – полюбила весь мир и особо – сидящих за столом.
Потом я не выдержал и под многозначительное молчание Тыблоко слил остатки со дна бутылки себе в чай.
– Третья, – объявил твёрдым голосом, – вечная память… И упокой душ.
Алексеич решительно кивнул и выдохнул дым под стол.
Чернобурка недовольно зыркнула, но тут Мэри начало пробивать на покаяние всем присутствующим, и настроение у оперативницы сразу переменилось.