Неожиданно на полном серьезе он объяснил:
– Представь себе, у Катковского нашлась вторая ракетка и пара воланов. Мы бы с ним давно уже сыграли, да он торопился на работу. Завтра с утреца и сыграем. Проигравший, как водится, будет проставляться выпивкой.
Признаться, я тут же чуть не грохнулся наземь – нет, не от перспективы неминучей пьянки, которую я, разумеется, проигнорирую, онемел совсем по другой причине – только подумайте! – это ж надо было переть через такой нешуточный зигзаг времени дурацкую ракетку, чтобы сразиться в бадминтон в альтернативном времени ради выпивки. У меня просто не было слов. Идиотизм!
Я устал зверски и уже готов был завалиться спать. (Катковского нам ждать было бессмысленно, он предупредил, что «Лоэнгрин» – опера чудовищно длинная: в трех действиях с двумя двадцатиминутными антрактами, заканчивается в полночь, а ему еще потом на сцене ишачить.)
Но Шульц на покой не собирался, он долго шебуршился в необъятном рюкзаке, пока с удивлением не вытащил из него пакет, завернутый в вощеную бумагу – на ночь глядя, понимаете ли, решил заняться ревизией имущества, никак не может угомониться. Он развернул пакет и с изумлением вскрикнул:
– Это что еще за хрень такая, чувак? Пластилин, что ли!?
Я как глянул на его «пластилин», так у меня все внутри похолодело. С опаской взял в руки, повертел, внимательно осмотрел…
Это был брикет, спрессованный из однородной тестообразной массы светло-коричневого цвета, довольно-таки правильной формы. Весом примерно около килограмма. По виду своему и на ощупь вещество действительно напоминало пластилин, вернее сказать – пластилин с песком… но сомнений в его реальном назначении у меня не было никаких.
– Шульц, это не пластилин. Это… пластит.
– Пластит? – непонимающе протянул Шульц. – А что это такое?
– Другими словами – пластичное взрывчатое вещество. По мощности почти как динамит будет. Если рванет – от нас одни рожки без ножек останутся.
Шульц боязливо отодвинулся в сторону.
– Не дрейфь, чувак, – успокоил я его. – Сам по себе пластит не взорвется, его можно мять, бить, даже можно стрелять в него – все эти действия все равно не вызовут детонации, – для наглядности я начал интенсивно мять брикет, но Шульц попросил не делать этого, и я не стал трепать ему нервы, спокойно продолжив растолковывать, – чтобы пластит рванул, кроме взрывчатого вещества необходим взрыватель. А его, как видишь, тут нет…
– Погоди секунду, – вдруг прервал меня Шульц и нерешительно сунул руку в рюкзак, пошарил там и вытащил второй сверток, размером побольше первого, он опасливо передал мне трясущимися, как у алкаша, руками. Едва я развернул бумагу, как на колени вывалились все недостающие причиндалы к «адской машине»: широкий скотч, деревянный штырь, с помощью которого делается отверстие в пластите для закладки капсюля-детонатора, пара-тройка детонаторов в виде медных трубочек, запаянных с одного конца – для безопасности они стояли, наполовину утопленные в гнезда компактного деревянного пенала и, сам механизм, потребный для приведения детонатора в действие, в данном случае – самые обыкновенные карманные часы с тремя стрелками, снабженные тонкими цветными проводками. Часики, кстати говоря, были на ходу – красная тоненькая стрелка, мелко вздрагивая, отбивала секунду за секундой… Волнуясь я, тем не менее, скрупулезно все объяснил и показал – что, куда и как присоединяется, словно являлся бывалым подрывником. На самом деле, объяснения помогли мне успокоиться и сосредоточиться, но, главное, внушить Шульцу мысль о серьезной опасности, заключавшейся в предметах, дабы по незнанию он не натворил глупостей. Особое внимание я обратил на осторожное обращение с детонаторами, так как от удара, трения и нагревания они могут сами по себе взорваться, и тогда можно запросто остаться без трех пальцев или глаза, а то и жизни лишиться, если сдетонирует пластит.
На самом деле никакого подрывного опыта у меня отродясь не бывало. Просто полгода назад «проштудировал» одну книжицу из интернета – и чего только на этой виртуальной помойке не сыщешь?! Книга эта, появившаяся в США в самом начале семидесятых и давно обросшая легендами, была популярна в среде радикально настроенной молодежи, сам я подрывными устремлениями не грешил и тем более подрывать устои государства не собирался, но пройти мимо скандального «бестселлера» не мог, да и запретный плод, как известно, сладок. Впрочем, «Поваренная книга анархиста» – именно так она называется – не только не была запрещенной, а официально издана в России лет десять тому назад, то есть в середине девяностых в самый разгул бандитизма и, кстати, достаточно приличным тиражом в тридцать тысяч экземпляров! Вот уж чего понять не могу, как можно было легально издать откровенную «Азбуку террориста» (я так ее про себя переименовал), более того – «Азбуку террориста и наркомана» – а как иначе? – если в книге наряду с главами о взрывчатых веществах и навыках рукопашного боя имелся обширный раздел о том, как из подручных средств в домашних условиях сделать наркотические вещества и… даже яды! Короче говоря, опасная и мерзкая во всех отношениях книжонка, обучающая безжалостно убивать, – ни в коем случае не читайте ее!
В общем, теперь вам ясно, откуда я набрался столь чудовищных знаний?
Шульц, бледный как смерть, в ужасе таращил на меня глазищи.
– Откуда ты все знаешь, чувак? – наконец с хрипотцой спросил, сверля меня безумным взглядом.
Понятное дело, что Шульцу про пособие для потенциальных террористов я рассказывать не собирался, нечего ему голову забивать всяким дерьмом, с него и так хватит «полезной» информации, от которой не сегодня-завтра «котелок» взорвется, поэтому я только отмахнулся:
– Это не так важно… сейчас главнее разобраться, как все это добро оказалось в твоем рюкзаке?
– Ума не приложу, чувак, – хоть он и состроил уморительно-глуповатую рожицу, я даже не улыбнулся.
Шульц погрузился в раздумья, и вскоре его лицо озарила догадка:
– Постой-постой, да это, наверное, мне тот отщепенец подсунул.
– Какой отщепенец? – не понял я.
– Да, этот – лесной брат… как его там… товарищ Янсонс… подложил, значит, мне, когда я в кабинку входил вслед за тобой, помнишь?
Что-то такое и вправду припомнилось…
– Точно-точно, – теперь уже нисколько не сомневаясь выпалил Шульц, – он, он, черт проклятый, хрен моржовый!
– А зачем? С какой целью?
– А я почем знаю, чувак! – надулся Шульц. И наивно добавил, ну, совсем как простодушный Буратино. – Может спросить у него самого?
– Как же ты, балда, спросишь, если он остался там, а мы с тобой здесь.
– Верно-верно, – смекнул Шульц, – этот, что заправляет здешним сортиром вроде как не при делах, чего его спрашивать?.. Спросим того, кто подсунул, когда вернемся.
– Куда это, Шульц, мы вернемся? – в ужасе проговорил я. – Опять, что ли в 1990-й год собрался, дурья твоя башка?
– Да-а-а, – почти в отчаянии протянул Шульц, – ты прав, туда нельзя, – и через секунду «протявкал» в свойственной ему беспечной манере, – а может, взрывчатка и здесь на что-нибудь сгодится?
– Что – рыбу глушить?
– Зачем? Бери выше, к примеру, МУМИЮ подорвать!
– Ты это брось, дурак! – не на шутку разозлился я. – Всех нас сгубить хочешь? Представь себе, я еще девственность потерять не успел, жить хочу, домой вернуться хочу, понял меня?
– Понял, – миролюбиво согласился Шульц, и бережно, даже с опаской, уложил свертки в рюкзак. Потом отнес его в противоположный угол сарая, и прикрыл несколькими поленьями, – ладно, чувак, давай спать, утро вечера мудренее.
Едва голова коснулась подушки, я заснул мертвым сном, проспал, как убитый до утра. Вот почему я тогда не избавился от смертоносного груза, покоившегося в рюкзаке моего друга. Мог бы по-тихому закопать, что ли, если бы хоть раз за ночь проснулся – поздние бесполезные сожаления…
– Доброе утро, историки! – раздался в сарае бодрый голос Катковского (он вернулся домой первым трамваем), и тут же совсем рядом заливисто прокукарекал петух, – вот вам и местный будильник! – Вставайте-вставайте, сейчас яичницу сварганю, позавтракаем, – он хихикнул в сторону Шульца. – Партия в бадминтон отменяется.
– Это почему еще, чувак? – сонным голосом проскрипел из-под одеяла Шульц.
– Планы изменились, мы сегодня играем концерт. Ровно в полдень у нас репетиция, если хотите – можете поприсутствовать, я уже договорился.
За завтраком все и прояснилось.
Интересно, каким образом у группы Walküre внезапно нарисовался весьма необычный ангажемент… Рассказываю со слов Катковского. Удружила им, как ни странно, родная бабка клавишника Конрада, лидера и основного аранжировщика группы. «Старушка», кстати говоря, и раньше активно помогала внучку в раскрутке группы – добрым словом и конкретным делом. Она считала заслуживающим внимания тот нешуточный эксперимент, который затеял ее любимчик по сплаву рока с классической музыкой. Говорила, что они – «единственные и неповторимые в своем роде». Потому и отдала вполне комфортабельный подвал своего особняка в полное их распоряжение – там теперь и располагалась репетиционная точка группы. Я слушал и ушам не верил – уж совсем нетипичная, даже запредельная история для мира рок-музыки – да кто она вообще такая, эта рок-н-ролльная бабка?.. Оказалось, Катковский был хорошо знаком с ней и поведал, что она – тот самый худрук рижской Оперы, что толковала с экрана про «Летучего Голландца» в завершающем сюжете «Еженедельного немецкого обозрения». Вот это да! – я даже не предполагал, что мир настолько тесен… Поначалу очень подивился такому противоестественному раскладу, как все причудливо переплелось, но, поразмыслив, сообразил, что тут ничего удивительного и нет. Рига – сравнительно небольшой город, и вся артистическая тусовка варится здесь в одном котле, тем более, когда, образно выражаясь, ингредиенты «варева» приходятся друг другу еще и родственниками.
На бабусиной вилле сегодня вечером и намечался светский раут с многочисленными гостями, прессой, в том числе и телевизионщиками, где в вечерней программе и предполагалось выступление Walküre. Для группы все решилось неожиданно, прямо-таки спонтанно – совсем в духе взбалмошного характера «рок-н-ролльной бабки» – сразу же по окончани