Юань Цзинь и Кун ЦзюэСпаянные на жизнь и смерть
Глава перваяСын и дочь Кореи
Однажды зимой в нашу часть прибыли корейские партизаны из-за Чанбайшаня [1]. На западе догорал закат, и под его лучами искрился снег на горных вершинах. Корейцы двигались по замёрзшей реке Эланьхэ. Навстречу им вышел агитационный отряд полка. Грохотали барабаны, звенели литавры; бойцы отряда исполняли янгэ.
Наша часть выстроилась для встречи корейских товарищей на окраине деревни. Как только они показались, бойцы дружно захлопали в ладоши. Корейцы, счастливо улыбаясь, приветственно подняли руки. Одежда у них военная: простые ватники, небольшие фуражки, за плечами ранцы. Вооружены они были трофейными винтовками самых различных систем.
Лишь двое, девушка и юноша, шедшие в последних рядах, выделялись своим гражданским одеянием: на нём — белый ватник и поверх него чёрная жилетка; на девушке — ватная куртка с воротником, чёрная широкая юбка, в толстых косах пышный бант.
Вновь прибывших накормили ужином, и штаб полка распределил их по батальонам и ротам, а командиры рот — по отделениям. Юноша и девушка оказались братом и сестрой. Брата звали Ким Ен Гир, сестру — Ким Ок Пун. Ким Ок Пун оставили при медицинском пункте, а Ким Ен Гир попал в девятое отделение третьей роты.
Командир девятого отделения Чжан Ин-ху, родом из Шаньдуна, был человеком чутким, заботливым и прямодушным. Не теряя времени, он пошёл получать для Кима оружие и обмундирование. Ким остался поджидать его во дворе. Тут было шумно и весело. Китайская речь мешалась с корейской.
Чжан Ин-ху вернулся обратно, когда из-за глинобитной ограды двора уже выглянула луна. Сняв со спины винтовку, он с улыбкой протянул её Ким Ен Гиру. Тот крепко сжал винтовку в руках, посмотрел на неё долгим взглядом и, отставив в сторону, порывисто схватил Чжан Ин-ху за руку. Видно было, что ему многое хотелось сказать, но он произнёс одну только фразу.
— Я буду честно служить народу, товарищ командир отделения!..
Чжан чувствовал, что Ким Ен Гир как-то по-особенному взволнован, но не стал ни о чём его расспрашивать.
— А я, дорогой товарищ, — сказал он, крепко пожимая Ким Ен Гиру руку, — не пожалею сил, чтобы помочь вам.
Ким вскинул на плечо винтовку. Чжан Ин-ху поудобней перехватил полученное для Кима обмундирование, и они отправились в отделение.
В этот вечер все отделения устроили для новых бойцов торжественный приём. Радушно встретили их и в девятом отделении. На большом столе, поставленном на кан, было разложено угощение: арбузные семечки, кунжутные конфеты, мороженые груши, сигареты… В масляном светильнике, озаряя комнату ярким светом, горели сразу три фитиля.
Когда на пороге в сопровождении Чжан Ин-ху показался Ким Ен Гир, отовсюду послышались громкие аплодисменты, приветственные возгласы:
— Привет новому товарищу! Привет корейскому бойцу!
Ким Ен Гира усадили на тепло натопленный кан и принялись наперебой угощать сластями, сигаретами, чаем. Ким только и успевал говорить:
— Спасибо… Благодарю… Спасибо…
Интерес бойцов к новому товарищу был понятен: ведь им предстояло бок о бок жить, вместе сражаться. Конечно, не обошлось и без расспросов. Ким долгое время жил в Маньчжурии и хорошо говорил по-китайски. Но на вопросы он отвечал коротко и как-то неохотно; с лица его не сходило напряжённое выражение.
Когда он стал переодеваться, бойцы кинулись помогать ему. Ким облачился в ватник, скроенный, как это было принято в Восьмой армии, без перехвата в талии, накрутил на ноги обмотки. Чжан Ин-ху отдал ему свой ремень; боец Ван Дэ-кай, уроженец Маньчжурии, насовал в ботинки Кима мягкой, пушистой травы и надел их ему на ноги взамен старых рваных калош. В новой форме, в меховой шапке с козырьком, с винтовкой на плече Ким выглядел теперь под стать остальным бойцам Восьмой армии. От крестьянина в нём ничего не осталось. Он был невысокого роста, крепко сложен, и, несмотря на широкие скулы и глаза с толстыми веками, его трудно было отличить от китайца. Оглядев своего нового товарища, бойцы невольно улыбнулись.
— Командир Чжан! — раздался за дверью звонкий девичий голос. — Встречайте гостью!..
И, таща за собой за руку Ким Ок Пун, в комнату ворвалась раскрасневшаяся Сяо Цзян — медицинская сестра из санитарного пункта части.
— Взгляните-ка, какова теперь наша боевая подруга!
Ким Ок Пун от смущения не знала, куда девать свои руки. Тонкобровая, с милыми ясными глазами, она была очень похожа на брата. Зелёный военный костюм и её сделал неузнаваемой. Коротко подстриженные волосы и военная фуражка придавали ей задорный, молодцеватый вид. Усадив девушек на кан, Чжан Ин-ху предложил им угощаться.
— А какой она замечательный товарищ! — посасывая конфету, восторженно рассказывала Сяо Цзян. — Не успела прийти в санчасть, как уже начала вместе с нами скатывать бинты, делать индивидуальные пакеты. Даже пол подмела. Вот работяга-то!.. — И Сяо Цзян дружески хлопнула Ким Ок Пун по плечу. Ким Ок Пун сидела молча, смущаясь и краснея от похвал, — ну, настоящая крестьянская девушка! Кто-то спросил её, умеет ли она говорить по-китайски. Ким Ок Пун застенчиво улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
Смешливый Ли Сяо-тан — никогда ему не сидится спокойно! — стал допытываться у девушки, почему из всех корейских товарищей только они с братом были одеты в гражданское платье.
— Да потому, что они только что пришли в отряд и им не успели выдать форму, — ответила за подругу Сяо Цзян.
— А что побудило вас вступить в Народно-освободительную армию? — спросил Чжан Ин-ху.
Девушка потупилась, и на её лице появилось выражение страдания. Ничего не заметившая Сяо Цзян подтолкнула подругу локтем: ну, что ж ты, отвечай! Ким Ок Пун повернулась к брату:
— Брат, расскажи-ка лучше ты.
Бойцы догадались, что им предстоит услышать сейчас нечто необычное. Они выжидательно смотрели на Ким Ен Гира. Тот сидел на табурете, крепко сжимая винтовку… Что-то трогательное было во всём его облике.
Поборов волнение, Ким Ен Гир медленно, с корейским акцентом, заговорил.
— Вам хочется знать, почему мы вступили в Народно-освободительную армию? Тогда разрешите рассказать всё по порядку.
Мы были мирными корейскими жителями. Отец наш занимался гончарным делом, мастерил глиняную посуду. В Корее хозяйничали тогда японцы. Они принесли нам столько горя, что словами и не выразишь!
Однажды отец уложил на телегу горшки и отправился в город. По дороге ему встретились два японских жандарма. Отец нечаянно сказал несколько слов по-корейски, и жандармы перебили за это все его горшки. Отец был человек горячий, не удержался, стал ругать жандармов. Тогда они жестоко избили и его самого; прикладами переломили плечо. «Корейской нации в природе не существует, — заявили они отцу. — Попробуй-ка ещё раз открыть свою пасть, мы с тобой и не так разделаемся!»
Как только отец оправился от побоев, он перебрался вместе с семьёй через Ялуцзян и поселился в одной из китайских деревень, в уезде Фынчен. Но и туда, словно злые духи, явились вскоре японцы. Они заняли весь Северо-Восток, превратили китайцев и корейцев в своих рабов. Отец пришёл в отчаяние, хотел даже лишить себя жизни. Но в конце концов он нашёл другой, верный путь к спасению. Путь борьбы!
Дома он стал бывать редко. У него не хватало времени даже поесть. А возвращался он поздно, глубокой ночью. Мне тогда было лет девять-десять, и я не понимал, чем это так занят отец. Но однажды, придя за хворостом в сарай, я нашел там тщательно припрятанный револьвер и догадался, что отец борется против японцев.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, от японцев совсем житья не стало. Сколько китайцев и корейцев они арестовали, сколько поубивали в горах «Петушиный гребень»! Камни гор стали красными от крови.
Как-то ночью, когда я уже крепко спал, меня разбудил плач матери. Отец поднял меня с постели и ласково взял за руку.
— Я ухожу, сынок, — сказал он. — Во всём слушайся мать!
Помню, я заплакал.
— Куда ты, папа?
— Бороться за твоё будущее, за весь корейский народ!
Отец взял револьвер, надел баранью шубу и вышел из дому.
Ким Ен Гир замолчал. Бойцы сидели, затаив дыхание. Слышно было, как завывает на улице ветер, как шуршит и хлопает натянутая в окнах бумага.
— Отец ушёл с антияпонским отрядом, — тихо сказала Ким Ок Пун. — И больше мы его не видали.
— Осенью прошлого года, — продолжал Ким, — Советская Армия освободила Маньчжурию. Мы стали наводить справки об отце. Но нам так и не удалось ничего о нём узнать.
Прошёл год, и Чан Кай-ши, поддержанный Америкой, послал в северо-восточные провинции свои войска. Народ, узнавший, что такое счастье, снова был схвачен за горло; и чем труднее нам становилось, тем чаще вспоминали мы об отце…
Месяц назад до нас дошёл слух, что отца будто бы видели в горах Нюцигоу: он сидел у дороги — в соломенной шляпе, с пистолетом за поясом и биноклем на шее — и разговаривал с местными жителями.
Мать собрала нас с сестрой в дорогу.
— Увидите отца — не вздумайте звать его домой! — наказывала она нам. — Расскажите ему, как мы здесь живём… Если можно будет, мы всей семьёй переедем к нему. Здесь больше оставаться нельзя.
В горах Нюцигоу мы всех встречных расспрашивали об отце. Один пожилой китаец — звали его Гао — сказал надо, что он слышал про одного корейца по имени Ким.
— Он командовал тут отрядом. Только не знаю, точно ли это ваш отец.
Тогда я показал ему фотографию, на которой отец был снят ещё молодым. Гао долго всматривался в снимок. А потом схватил меня за руку:
— Тебя зовут Ким Ен Гир?
Сердце у меня сильно забилось.
— Да, да, я Ким Ен Гир. А это моя сестра. Скажите, вы знаете нашего отца?
Гао глубоко вздохнул.
— Хорошо, что вы всё же пришли… Идите за мной!
Он приотворил узкую дверь фанзы и вышел наружу.