– Он не израильтянин, – вздохнул Бигль. – У трупа в кармане паспорт. Некто Мархад Фархати, гражданин Ирана с действующей германской визой.
Ну, здравствуй, бабушка! Кажется, удалось скрыть изумление. Только этих здесь не хватало. САВАМ, бывший САВАК, – тайная полиция и военная разведка Ирана. В прошлом году свершилась Исламская революция, свергли шаха, союзника Америки. Новое правительство отказалось от строительства АЭС. И понятно, им было не до этого. Из страны бежали все иностранцы и большинство местных ученых, участвовавших в ядерном проекте. И что теперь? Стало легче, опомнились? Информация в принципе поступала: Иран возвращается к ядерной программе. Китайцы помогают строить в Исфахане учебно-исследовательский центр с реактором. Добывают урановую руду, собираются закупать технологии обогащения урана и производства тяжелой воды. Швейцарские и германские компании вроде не против. Но при чем здесь ядерная программа и «грязная бомба»? Решили пойти коротким путем? По крайней мере, понятно, почему так яростно израильтянин бил беднягу ножом. Не сдержался, бывает. Нелюбовь на уровне генов…
– Иранский турист? – пробормотал Зимин. – Слушайте, я вообще не представляю, что тут у вас происходит… И что мне теперь – за решетку?
Все это было крайне неприятно. Если свяжут происходящее с личностью Лучинского, то все закончится печально. Доктора изолируют, увезут, и операция окончательно накроется.
– То, что вы рассказываете, похоже на правду, – начал Бигль.
– Боже правый, да это и есть правда!
– Но непонятно, почему этих людей заинтересовала ваша личность…
«Потому что на другую личность им без меня не выйти», – подумал про себя Зимин.
– В тюрьму вы не поедете, но сейчас мы направимся в одну контору, расположенную в Аусвальде, где вы дадите подробные показания под протокол. Мне жаль, господин Зимин, но таков порядок. Может быть, вы вспомните что-то еще.
…Когда он вернулся в шале, наступил вечер, сгустились сумерки. Майор поставил машину возле клумбы, пошатываясь, направился к дому. Долго ковырялся в карманах, ища ключ, потом не мог попасть им в замочную скважину. Дверь открыла Дина – устала ждать, пока он наковыряется. В полумраке различалось ее обеспокоенное лицо. Она отступила, пропуская Зимина в дом, послышался явный вздох облегчения. Андрей переступил порог, прикрыл за собой дверь.
– Что-то случилось? – Голос у Дины был какой-то посаженный. – Я недавно вернулась с работы. Анфиса, зараза, объявила, что ты попал в историю, что был какой-то труп… Поначалу все решили, что это твой труп…
– Нет, слухи о моей смерти оказались преувеличены. Подожди, – насторожился Зимин. – Ты что, переживала за меня?
– А я, по-твоему, бесчувственная и насквозь деревянная? – зашипела «супруга». – Постеснялся бы такое говорить. Как только не стыдно? Потом сказали, что ты вроде жив, но история от этого яснее не стала…
Ее лицо вдруг оказалось совсем близко – взволнованное, какое-то пятнистое в полумраке. Потянуло так, что невозможно сопротивляться. Он взял ее лицо в свои ладони, стал нежно целовать – в губы, в нос. Женщина застыла, напряглась, руки повисли плетьми. И вдруг задрожала, но не вырывалась, а наоборот – застонала, мол, наконец-то соизволил… Тонкие руки обвили его шею, она прижалась к майору, стала его целовать – быстро, страстно, словно он собирался куда-то бежать. Страсть накрыла с головой, они не могли оторваться друг от друга. Расстегнулась застежка на халате – видимо, сама, мелькнуло нежное тело, майор окончательно стал сходить с ума. Они одновременно начали движение – к лестнице. На первом этаже отсутствовали подходящие горизонтальные плоскости. Это было невозможно, противоестественно, противоречило всем нормам морали и законодательства. Но рано или поздно это должно было случиться…
Глава одиннадцатая
– Мы сходим с ума, – шептала она, осыпая его поцелуями, потом неохотно выбралась из кровати и побрела в ванную, затем на кухню – пора было собираться на работу.
Он остался один, терзался, ненавидел себя за то, что любит эту женщину. И с каждым днем – все сильнее. Это было неприемлемо, просто преступно, они не должны были этим заниматься. Все восставало против. Эти отношения были тупиковыми, у них отсутствовало будущее. Но каждый день он с нетерпением ждал прихода вечера, смотрел в окно. А когда раздавался стук в дверь, он по стуку понимал, кто это, спешил открыть и не мог сдержать своих преступных чувств.
И она не могла – эта связь претила всему существу Дины. Но факт свершился, и отказаться от этого уже было невозможно.
– Ладно, не будем об этом думать. Давай считать, что Бог так извращенно пошутил, – однажды предложила она, забираясь в чем мать родила к нему в постель. – Согласен? Просто не говорим и не думаем, хорошо?
Он был не против. Луч света прорезал темное царство, и это, как ни странно, добавляло энергию и жизненные силы. Все же остальное как-то застоялось. Из десяти дней, выделенных на раскачку Красслером, прошла половина, и не хотелось думать, что будет дальше. Поговорить по душам с Лучинским у Дины не получалось, и это становилось проблемой. Тень Анфисы Игоревны витала как тень злого демона.
События у озера начинали забываться. Оргвыводов не последовало, дополнительные проверки не проводились. Но историю с иностранными спецслужбами, интересующимися лабораторией, БНД игнорировать не могло. Израильтяне, иранцы… Странно, что не отметился КГБ. Или все же… отметился? В недрах германских спецслужб протекали незримые процессы, и это внушало дополнительное беспокойство.
С момента гибели господина Мархада Фархати прошло четыре дня, когда Дина вкрадчиво сообщила:
– Сегодня Владимир Натанович узнал, что его возлюбленная Инга Ленц проживает в приграничном городке Фремме.
Она лежала в постели, едва прикрытая пододеяльником, Зимин торопился снять штаны. Услышав новость, допустил неловкое движение, запутался в брючинах, но устоял на ногах. Дина снисходительно улыбнулась.
– Ты умеешь подгадать момент, – похвалил Андрей, оказываясь рядом. – Докладывай, жена. Ты долго шла к этому. Я уже начал испытывать со-мнения.
– Сам учил, что это должно произойти естественно. Иначе он бы что-то заподозрил. Анфиса несколько раз заглядывала к нему в кабинет, вела себя назойливо. Ее раздражает, когда я долго нахожусь рядом с Владимиром Натановичем. Не знаю уж, что она себе насочиняла…
– Обычная ревность, плюс боязнь, что правой рукой Лучинского будет не она, а ты. Все просто.
– Спасибо, объяснил. Надеюсь, она не собирается заказать мое убийство. Лучинский разворчался, мол, она слишком навязчива, хотя и хороший работник. Ну было у них что-то в начале пути, но это так, несерьезно. К тому же барышня уже в годах. Представляешь? В годах – на четверть века его моложе. Я подвожу разговор: мол, так и не нашли себе постоянную спутницу жизни? А он решил пооткровенничать: не нашел, да и не искал, та история многолетней давности полностью жизнь искалечила, на женщин теперь смотрит лишь как на объект быстрого удовлетворения потребностей – и отвали, моя черешня… Имя даже напомнил – Инга Ленц. Так она же, говорю, в Западной Германии живет. Он смотрит на меня как на идиотку… мне даже не по себе стало. Задрожал вдруг, бормочет: ты, мол, такими вещами не шути. Да точно, говорю, мне отец рассказывал. Поведал всю вашу грустную историю. Мол, уже можно было, вы же из СССР уехали… Отец и сообщил, что ее каким-то чудом из страны выпустили, и проживает она теперь в городке Фремме. А информацию отец по своим каналам получил, ездили знакомые на симпозиум… Вроде так и осталась одна, за старенькой матерью ухаживала. Я долго не могла название городка вспомнить, чтобы точно получилось… Владимир Натанович аж побелел, за столешницу взялся, чтобы не упасть. Давай пытать: не путаю ли я чего? Почему раньше не сказала? Поплыл, в общем…
– Слушай, какая ты молодец. – Зимин пристроился рядом, обнял. – Давай, говори, дальше-то что?
– Умеете вы у себя в КГБ надавить на тонкие струны, – вздохнула Дина. – Прямо ловцы человеческих душ… Уходи, говорит, и выставил меня из кабинета. А дело было в первой половине дня. Через три часа снова вызывает, трясется весь. Позвонил, говорит, знакомому полицейскому начальству, те все и устроили. Связались с тамошней полицией, те по-тихому проверили, даже фото сделали. Особа, проживающая в таком-то доме по Паульштрассе. Этот снимок телефаксом отправили. Мне показал. Слушай, я ее сразу узнала, она действительно там живет. Как вам это удалось, скажи?
– Дальше.
– Давай метаться по кабинету, как волк в клетке. Эта дама хорошо выглядит, миловидная, глаза грустные. Если и поправилась, то немного. Двадцать лет, конечно, прошло, не сказать что все такая же, но… хорошо, в общем, сохранилась. Я таким Лучинского еще не видела – возбужденный, глаза горят. Что делать, говорит, просит, короче, моего мудрого женского совета.
– И уже к черту свое «грязное» детище, элементарную безопасность, – усмехнулся Зимин.
– О безопасности он помнит, во всяком случае, понимает, что просто так его не отпустят. Гадает: может, позвонить? Я уже тревожиться начала – мало ли чем такие звонки кончаются. Но он сам отказался – нет, не то. Потом другая идея пришла: пусть, мол, парни съездят и привезут ее сюда. Идея, конечно, скверная. Это что за любовь, Владимир Натанович? Не оставляете даме выбора, да еще и испугают ее ваши здоровяки. Попахивает насилием над личностью. А вдруг она не захочет? Забыла вас, разлюбила, считает исчадием ада? Флаг вам, конечно, в руки, но тогда не спрашивайте мудрого женского совета. Он опомнился, начал адекватно мыслить. Мол, самому надо ехать, с цветами под вечер завалиться… – Дина за-мялась.
– И в чем проблема?
– Завтра и послезавтра – ответственные испытания. Он должен на них присутствовать. Вроде понял, согласен подождать. Узнает Анфиса, куда он собрался… лучше такого не допускать. В общем, готов потерпеть два дня, не больше. Слушай, мне не по себе, как можно пронести такое чувство через всю жизнь? Ведь я уже почти согласна с тобой: да, одержимый маньяк, готов убивать и калечить людей ради своих научных амбици