Отыскать старую шлюху проблем не составляло, он сам частенько наведывался на тот угол. Джеймс припарковался через улицу, набираясь храбрости приблизиться к ней, в то время как другие клиенты проезжали мимо, смеясь и плюясь в её сторону. Время от времени какой-нибудь обезумевший чудак и правда останавливался рядом с ней, очевидно, любители уценённого товара. Джеймс садился таким на хвост, пока они везли её в какую-нибудь тёмную аллею, где дружно насиловали и унижали её по цене дешевле, чем бутылка пива. Джеймс следил за ней всю ночь, наблюдая, как клиенты трахают её в зад, что кишел заболеваниями, оплачивая это мелочью или же просто всяким хламом, что завалялся у них в карманах. Ни одна оплата не считалась слишком маленькой. В её возрасте, вероятно, она была и сама рада, что хоть кто-то пожелал её поиметь, это уже само по себе было большой привилегией.
Он смотрел, как она отсосала бомжу в парке за сигарету, после чего шла пошатываясь обратно, куря “Мальборо” аж до самого фильтра, в то время как его сперма текла с уголков её рта до самого подбородка. Он видел, как двенадцать студентов из колледжа по очереди спустили в литровую бутылку пива “Old English” и после ржали, как сумасшедшие, пока она не выпила её всю до самого дна.
Насколько Джеймс мог видеть, за этот подвиг она заработала пять долларов. Её ночь закончилась фестивалем “Букаке”, когда восемь или девять рабочих мексиканцев со стройки, что велась неподалёку, подрочили прямо на неё. Её лицо настолько было покрыто комковатой гущей спермы, что напоминало белую маску. Когда он подъехал к ней на машине, сперма капала с её носа, подбородка, щёк, надувалась пузырями между её губ при каждом вдохе и даже капала с ресниц. Но как бы то ни было, он всё ещё её любил, несмотря на то, что её старческий лик был покрыт чуть ли не пинтой спермоизвержений. Он любил её даже с пузырями спермы у рта, когда она, узнав его, начала ему улыбаться своей беззубой улыбкой, пока он вёл её к своей машине.
- А ты в курсе, что я знавала твоего отца?
- Да, да, я знаю.
- Я, бывало, видела, как ты нюхаешь моё бельё, пока твой папочка порол меня в жопу.
- Да, да, это были хорошие времена.
Он отвёз девяностолетнюю шлюху в кишащий тараканами клоповник, который она называла своим домом, насквозь провонявший дерьмом и запахом сожжённого метамфетамина.
Она тут же вырубилась на голом матрасе, что лежал посреди её однокомнатной квартиры, в то время как Джеймс направился к куче грязной одежды, наваленной в другом конце комнаты.
Он опустился на колени и начал её разгребать в поисках нижнего белья. Он вытаскивал шёлковые, атласные, хлопковые трусики из груды смердящей одежды и с восторгом прижимал их к своему лицу. Он долго и с трепетом водил языком по мягким складкам ткани, содрогаясь от горького, терпкого, сырного героинового вкуса женских выделений, с хрустом поедая засохшие белые полосы с промежности её нижнего белья. Он закрывал глаза и жадно вдыхал опьяняющие феромоны, исходящие от влажных пятен в районе талии, сексуальный запашок заветренных каловых масс, что смазанными комочками присыхали к задней части трусиков, пытаясь при этом представить себе, как её прекрасная вагина неспешно истекает желтоватыми каплями от молочницы и венерических болезней, пропитывая её шёлковое бельё между ног, в то время как диарея пропитывает их сзади, истекая из её раздолбанного, повидавшего жизнь ануса.
Когда он достал очередную пару трусов из груды нижнего белья с присохшей к ним супервпитывающей прокладкой, настолько пропитанной кровью, как будто её к огнестрельному ранению прикладывали, то начал вылизывать кровавую мякоть из ватного наполнителя, словно это была последняя пища на земле, при этом представляя себе, как погружает свой язык промеж её иссохших, покрытых старческими пятнами и воспалёнными нарывами ягодиц прямиком в её расшатанный анус.
Он поглядел через плечо, казалось, что она перестала дышать, затем он закрыл свои глаза и вспомнил, какой сексапильной она была, будучи на шестом десятке. Ничего на свете он не желал настолько сильно, как вылизать задний проход этой старой шлюхи.
Джеймс стащил с неё мини-юбку вместе с трусиками, старуха даже и не пошевелилась, она либо пребывала в глубоком наркотическом небытие, либо и правда отошла в мир иной. Но Джеймс был слишком возбуждён чтобы проверить её пульс, он опустился на колени и, улыбаясь во весь рот от счастья, направил свой язык промеж её ягодиц.
Это было райское наслаждение, в дополнение к вкусу лубриканта и комковатой жидкости испражнений, он представлял себе вкус своих предков, влагу и семя нескольких поколений его рода, что кончали в её изъеденную болезнями прямую кишку.
Исследуя её морщинистый анус кончиком языка, он мог чувствовать влажный вкус сифилитического члена дедушки, напоминающий прокисший крем-суп, вкус мясистых бородавок прадедушки, гангренозный вкус сифилитических язв и шанкров двоюродного дедушки, которые, словно сочащиеся гноем пулевые отверстия, покрывали весь его член по всей длине и воняли, как сама смерть в сточной канаве. Гонорея отца белым пенистым налётом покрывала её задний проход, словно вязкая творожная масса, на вкус похожая на протухший домашний сыр, и Джеймс с жадностью проглотил её целиком и полностью. Её раскуроченный анус принадлежал ему по праву рождения, и этой семейной традиции были десятки лет.
Но даже будучи в бреду романтического блаженства, Джеймс задним умом понимал, что он, возможно, выбрал не самый подходящий зад для вылизывания. Он пристально посмотрел на её бледные ягодицы, усеянные гнойными прыщами, пролежни шлюхи сочились гноем и прочими заразными жидкостными выделениями, что прилипали к волосам на старой заднице и блестели в лучах света, словно капли росы. Герпетические нарывы ярко-красным цветом обрамляли её раздолбанный анус, который уже с лёгкостью вмещал в себя банку с содовой и был скопищем раздутых от крови и пропитанных калом геморроидальных шишек, свисающих из её жопы, словно виноградные гроздья.
Желудок Джеймса вывернулся наизнанку, его рвало прямиком в её анальное отверстие и рвотные массы всасываясь в её задний проход словно потоки воды при смыве унитаза. Затем её анус ненадолго сжался, после чего изверг всё обратно.
Дряблые ягодицы старухи разошлись и выпустили из себя мощную струю из смеси жёлтой рвоты и коричневых каловых масс, что проливным дождём обрушились прямиком ему на лицо, словно оползень. Теперь он буквально был по уши в дерьме. После того, как он очистил насколько это было возможно своё лицо парой обдроченных чулок старой шлюхи и ещё нескольких приступов рвоты, он наконец набрался смелости попробовать ещё раз. Как только он приблизился к этому рассаднику инфекции, он неуверенно вытащил язык и погрузил его ей в анус.
Джеймс зажал нос и стал проталкивать язык всё глубже и глубже в тёплую, скользкую мягкость её иссохшей задницы. И в этот момент он понял истинную суть любви...
Есть говно и называть его конфетами.
перевод: Роман Коточигов
" Ожившие "
Четвертое место на Шок-Конкурсе в Нью Йоркe, 2005 г.
“…Умножая, умножу скорбь твою беременности твоей. В болезни будешь рождать детей своих...”
Бытие, глава третья, стих шестнадцатый.
Джонни был людоедом, ненасытным к человеческой плоти, и так уж случилось, что ему выпало работать в абортарии.
Каждую ночь он прогрызал себе путь сквозь оболочку красных пакетов с медицинским мусором, питаясь их содержимым и обгладывая мясо с искорёженных внутриутробных зародышей.
Кровавый гамбургер высасывался из пакетов при помощи вакуума, что так же использовалось для извлечения нежелательных паразитов из их матерей. Их крошечные бесформенные тела были похожи на куски теста, смешанного с клюквой, или же на взбитые в миксере вишни, или прокрученный в мясорубке арбуз. Он пожирал их горстями, чавкая и причмокивая в жажде всосать в себя всю нерождённую плоть до самой последней капли, стекавшей по его бороде кровавыми слюнями, словно жирный ребёнок на состязании по поеданию пирогов.
Время от времени он делал подпольные aбороты местным героиновым шлюхам, используя для этого крючок из проволоки и пару щипцов, чтобы извлечь зародышей по частям из пораженных болезнями влагалищ их матерей, на сроках восемь и девять месяцев беременности в период, когда их животы уже были чересчур большие даже для извращенцев, что любили трахать беременных потаскух. Зародыши выходили по кускам, словно красные зефиринки, тающие в пламени костра. Иногда он даже не мог утерпеть, пока их матери хотя бы отвернутся и закидывал кусочки себе в рот. Была бы его воля, он бы высасывал плодовые остатки прямо из их сифилитических дырок и съедал их прямо на их же глазах. Это было просто неземное удовольствие.
Но как бы то ни было, большинство ночей ему приходилось довольствоваться отходами из пакетов. Жесткое мясо и вязкий желтоватый жир по вкусу напоминали телятину или сырого кальмара, он, причмокивая, всасывал в себя пуповины из темно-алой мясной мякоти последов и амниотических оболочек, словно переваренные макароны. С хрустом жевал черепа, что трескали у него во рту, словно перезрелые фрукты, и с наслаждением высасывал из них желеобразное серое вещество. Он был не против личинок, что копошились в каше из мяса и крови, ведь, по сути дела, он был таким же паразитом. Он пожирал их с не меньшим рвением, нежели конечности и органы, плавающие в кровавом месиве.
Но сегодня... Сегодня там было что-то ещё, что-то шевелилось. Он мог слышать, как что-то с чавканьем прогрызало себе путь со дна пакета с отходами в то время, как он проедал себе дорогу с обратной стороны. Что-то там было живым.
Джонни начал сгребать в сторону крохотные части тел, пока не нашёл тo, в котором обжигающим огнём ещё горела искра жизни. Это было меньше половины тела, туловище и голова, и оно всё ещё жило. Оно зарычало и заскрежетало зубами на Джонни, когда он в изумлении на него уставился и начал готовиться отправить хныкающие создание себе в рот, и тут Джонни заметил, что весь пакет пришёл в движение. Руки, ноги, голова, внутренние органы - все наполнились жизнью. Он даже почувствовал, как полупереваренные останки начали ползать и кусаться внутри него, он чувствовал крошечные зубы, ногти, руки, пальцы и даже те части, которые он не смог бы описать словами, все они царапались и прогрызали себе обратный путь наверх в его пищеводе в борьбе за свободу.