Сбившись с пути, легко заблудиться, заплутать, растеряться, быстро утомиться, испытать на себе зимний нрав этой земли. Возможно, мысли здесь затуманиваются светом – бесконечным спектром серого, от пепельно-белого у горизонта до стального в облаках, тянущихся непрерывными полосами и окрашивающих море в тусклый цвет олова.
Одинокий человек здесь крупинка. Слабая и шаткая фигура, неспособная устоять под натиском стихий. Мысли разлетаются во все стороны. Серая атмосфера вызывает сентиментальные переживания. Проведите на этих утесах достаточно времени, и голова в конце концов становится как деревянная, лишенная способности думать. Может, со временем останется лишь осознание собственного умаления, а затем и полного поглощения.
После убийственного, сдавливающего легкие подъема на холм, отличающегося кривыми силуэтами черных, окаймляющих его вершину деревьев, обнаруживаются свидетельства того, что раньше здесь бывали и другие люди, чье присутствие может вызвать у путника прилив оптимизма; сердечное тепло, сопровождающее перспективу человеческого общения в холодном, продуваемом ветрами месте.
Внизу, у подножия долины, расположено широкое кольцо из разноцветных палаток, бока которых беззвучно трепещут и колышутся на ветру. В центре нейлонового круга походных тентов, будто это повозки, охраняющие внутреннее пространство, аккуратно выложены из бледных камней двенадцать более маленьких колец. Сложно рассмотреть с такого расстояния, что находится внутри них, но это что-то тонкое и темное. Каменные круги напоминают ямы для костра. Но почему их двенадцать?
Третье кольцо, внешнее, едва видимое отсюда, представляет собой серию маленьких черных бугорков. Крошечный холмик возведен за каждой палаткой. Двенадцать черных бугорков, двенадцать палаток, двенадцать каменных кругов.
От дальней части пляжа кемпинг отделяет болото. Темная вода мерцает, будто между зарослями длинной белесой травы рассыпаны осколки стекла. У воды коричневатый оттенок, как у солодового пива. Внизу, между камышами и пушистыми соцветиями болотного тростника, не видно никакого движения. Лишь верхушки сухих стеблей слегка колышутся, напоминая толпы высоких худых людей с растрепанными волосами, на цыпочках расхаживающих по острым камням.
Пляж цвета холодных зубил в полуосвещенных мастерских. Лишь мокрые парики бурых водорослей, венчающие крупные валуны, вносят хоть какое-то тональное разнообразие. Словно на кинопленке, с которой удалены все зеленые и красные оттенки, берег приобрел меланхолическую тусклость.
Из заболоченной местности, через скалы, подобно больной змее, скользит тонкий пресноводный ручеек: с трудом прокладывающий себе путь, он заканчивает свое немыслимое путешествие здесь, среди пенных накатывающих волн. Одно лишь наблюдение за этой береговой линией наполняет разум воспоминаниями о запахах – морских отмелей, пахнущих рыбой луж со стоячей водой, колючих брызг, обжигающих кончик носа солью. Старой веревки. Мокрого камня. Сырости.
Путь, ведущий к пляжу, предполагает, что некий неимоверно сильный слепец с киркой в руках, чье лицо было перекошено гримасой, а бесцветные мраморные камушки глаз отливали сталью водной глади, когда-то прорубил ступени в склоне долины. И все же эти черные скользкие плиты, через неравные промежутки врезавшиеся в скалу, могли быть образованы обвалом горной породы, которая незаметно для посторонних ушей обрушивалась на берег.
Как ни странно, здесь тоже когда-то что-то добывали. В обоих концах пляжа, там, где скалистый берег встречается с болотом, словно пустые сторожки, чьи часовые не дежурили уже сотни лет, стоят две обращенные друг к другу печи для обжига извести. Приземистая и круглая, с небольшой дверцей, прорезанной спереди, дальняя добавляет пейзажу странной экзотики, подобно пережиткам цивилизации каменного века. Ее небольшая внутренняя камера почернела от копоти. Огонь, который там разводили, потух, хотя и не очень давно.
Спуск по крутому склону долины превращается в прыжки и карабканье по беспорядочно расположенным ступеням и вскоре открывает вид на то, чего не рассмотреть с вершины: по всему краю долины на равном расстоянии друг от друга растут деревья. Они напоминают сгоревших людей, которые почему-то все еще стоят прямо, с поднятыми руками и вытянутыми пальцами, обожженными до костей и суставов. И все же в этих пугалах угадывается какой-то древнегреческий порядок – система столбов или колонн, обозначающих границу, периметр.
Если взглянуть на них, стоя ближе ко дну долины и слушая бурление и шипение безжалостных волн, деревья на вершине начинают напоминать ворон на проволоке или даже воинов на лошадях, готовых с улюлюканьем устремиться вниз.
Перекошенная лестница заканчивается на песке рядом с ближайшей печью. Тщательно сложенная из камней, та источает теперь ощущение мавзолея. Почерневшее овальное горнило наводит на мысль о крематории, поскольку среди скопления жирного пепла видны обожженные кости. Хотя неясно, какому животному они принадлежали.
Кемпинг скрывают болотные камыши. Чтобы добраться до палаток, нужно двигаться по каменистой тропе вдоль тихого болотца. Из оврага доносится шорох – это сухие коричневые стебли шевелятся от ветра, дующего с моря. В конце концов тропа заканчивается, открывается дно долины, являя круги – маленькие черные бугорки, трепещущий нейлон палаток и каменные кольца.
Вблизи эти расположенные по внешнему кругу темные комочки выглядят непривлекательно. Они наполовину скрыты высокой травой, а то, что видно, треплет ветер. Но вскоре становится понятно, что эти фигуры – не камни или куски деревьев, а тела животных. Они лежат неподвижно, свернувшись калачиком.
Вытекшая на траву из первого кровь стала черной, как чернила, загустела и напоминает засохшую смолу. Устремленная в воздух длинная черная нога заканчивается маленьким копытцем, а посреди мохнатой головы виден мутный глаз. Размером с оливку, слезящийся посмертной влагой. В черном руне застряли семена тростника, принесенные ветром с болота.
На шее детеныша среди окружающего меха поблескивает темно-малиновая рана, похожая на ожерелье из размятых летних плодов. Это ягненок. Агнцы. Черные агнцы. Зарезанные и разложенные по кругу, словно символы на каких-то странных часах. Каждая мохнатая тушка на одинаковом расстоянии от палатки.
Трава все еще хранит слабые следы ног тех, кто преклонил здесь колени, чтобы уничтожить маленьких беззащитных животных. Следы ведут к пространствам между тентами. По всему внешнему кругу можно наблюдать один и тот же узор из вытоптанной травы, тянущийся от каждого мертвого ягненка к окруженному нейлоновыми полотнищами участку. Эти следы похожи на спицы гигантского колеса.
Рядом с первой палаткой, которая напоминает синюю кляксу на фоне темно-зеленой некошеной травы, начинаются центральные каменные круги. Они окаймляют равномерно размещенные на заросшем участке углубления, содержимое которых остается скрытым от глаз. Но когда откроется этот обычный синий полог или любой другой, окажется, что внутри пусто. Будто люди, жестко соблюдавшие дисциплину, покинули убежища во время какой-то экспедиции. Они оставили свои фонарики. Их спальные мешки разложены на надувных матрасах или туристических ковриках. Рюкзаки разных размеров и типов валяются пустые или полупустые. Еды не видно. Но перед дверью каждого внутреннего отсека, рядом с парой туристических ботинок, нельзя не заметить стопки аккуратно сложенной одежды. Это говорит о том, что обитатели разулись и разделись, прежде чем лечь в свои скромные кровати. И все же те пусты.
Есть еще одна деталь, повторяющаяся в каждом интерьере и скрытая за подрагивающими тканевыми стенами. Это конкретный предмет. Книга. Книга, напоминающая Библию в черном кожаном переплете. Каждый том в каждой палатке идентичен и аккуратно положен в изножье кровати. Автор не указан, но на корешке сусальным золотом написано название: «УРД». На обложке, также тисненной сусальным золотом, изображен символ или руна. Руна, напоминающая птицу или какую-то крылатую фигуру.
На окруженном пустыми палатками участке лежат каменные кольца, и если они привлекают внимание, то лишь потому, что построены из блоков известняка – камня, переправленного сюда из другого места либо добытого в холмах, где он чередуется с базальтами и долеритами, глиной и сланцами. Известняк должен быть где-то поблизости, поскольку печи на берегу, хоть и заполнены сейчас обугленными костями, предназначались для его переработки в удобрения.
Но те немногие, кто оказался бы здесь, задержали бы взгляд на двенадцати аккуратных кольцах из бледного камня в основном из-за того, что находится внутри них. Там нечто куда более интересное. Если в каждое кольцо заглянуть по очереди, в десяти из них можно обнаружить тела. Обнаженное тело или то, что от него осталось.
Событие, для которого велись приготовления, давно миновало, но эта расправа, похоже, обозначила его кульминацию.
В десяти каменных кольцах лежат истерзанные человеческие останки. Но никто из жертв не связан. На запястьях и лодыжках нет веревок или наручников, конечности свободны и не зафиксированы с помощью вбитых в землю кольев.
Несмотря на устроенную в холодной траве резню, двум телам даже удалось сохранить звездообразную форму, в которой их, должно быть, поместили в кольцо – вытянутые руки и ноги раскинуты в стороны, лицо обращено в серое небо. Грудные клетки у них черные, как подгоревший бекон, и вскрытые, как у зебры или газели, убитой и съеденной в африканской саванне. То, что они остались в таком положении, с полностью выпотрошенным торсом, говорит о шокирующей целенаправленности.
У каждого из десяти тел, покоящихся внутри каменных колец, отсутствуют глаза, языки, носы и уши. На их местах зияют черные дыры. В остальном лица сохранили целостность, только окрашены в красный цвет ото лба до подбородка. На кровь не похоже, видимо, перед смертью на них нанесли алую краску или косметику. Кожа под подбородками, на шеях и плечах, там, где она не испачкана запекшейся кровью, бледная и нетронутая. Возникает вопрос: неужели эти обнаженные люди раскрасили свои лица перед тем, как отправиться в последний путь?