Пока ползем назад по тесному помещению, получается разглядеть внутреннюю поверхность выложенных из голубого камня стен, которые примыкают к входу. На них изображены символы или рисунки. Отметины, не стертые естественными подземными процессами. Здесь какая-то спираль. Не идеальная, но хорошо считываемая. Над ней высечена в камне фигура в форме замочной скважины. Круги: три, нет, четыре круга, напоминающие маленькие мишени, центральный покрыт более глубокими щербинами, чем два внешних. Значения этих символов не очевидны, возможно, полностью утрачены. Но их, скорее всего, оставили те, кто принес все эти сожженные кости и мертвых птиц сюда, в это священное место под травяным холмом.
Вашего лица касается дуновение более прохладного, свежего воздуха. Воздуха, несущего в себе запах травы с примесью дыма и густую пыльцу. Манящего воздуха, обещающего долгожданный выход из подземелья и возвращение к дневному свету.
Протискиваемся под перемычкой и массивными дверными стойками. На мгновение слепнем от яркого солнечного света, неуклюже выбираясь из холодной тьмы далекого прошлого – переступая порог между миром мертвых и живых. Мы снова снаружи. Возвращаемся на открытое пространство. Огромный небосвод наполнен возбужденным птичьим гвалтом. Дружественными криками. Незнакомым языком небес, возвещающим о загадочном птичьем празднике.
Большой тис, растущий у подножия травянистого кургана, обвивает его своими ветвями, словно паук, защищающий прозрачный мешок с драгоценными, только что отложенными яйцами. С шишковатой, похожей на слоновью кожу корой, прогнувшееся под весом огромной кроны, дерево расставило свои сучья, как ноги, по всему периметру этой искусственной насыпи. Дополнительный слой защиты обеспечивает листва – тенистый навес, способный сохранить вокруг костей внутри могильную тьму и густую тишину.
Если смотреть на юг, то немногое, что осталось от старого английского леса, испуганно сторонится огромной красной раны в земле. Траншеи, простирающейся от кургана с тисом до отдаленного белого дома, окруженного клумбами ярких цветов и лужайкой, такой же зеленой и плоской, как сукно бильярдного стола.
Посреди вырванных с корнем пней и торчащих корней выкопан большой прямоугольник. Котлован, вырытый маленьким красным экскаватором, который в настоящее время простаивает без присмотра.
Из кратера выглядывают края недавно уложенного гравийного слоя, поверх которого залит бетон. За счет стальной арматурной сетки поверхность получившейся аккуратной плиты напоминает вафельную. Штабели серых строительных блоков, синее покрытие и белая плитка, завернутая в полиэтилен, ждут своего участия в строительстве большого бассейна.
Котлован под фундамент вырыт на территории старого леса. Самый дальний край канавы касается покатого склона травянистого кургана. Как только деревья срубили, а подлесок расчистили, перед рабочими возник холм с древним тисом. Испуганный и раздетый из-за нарушенного периметра леса, скрывавшего и защищавшего то, что когда-то было небольшой поляной.
Работы по строительству роскошного бассейна приостановлены. В это прекрасное утро в яме никто не работает. Если бы над огромной дырой в земле трудились люди, какофония птичьих криков, несущихся из отступившей, потрепанной лесной границы могла бы конкурировать со скрежетом и визгом их электроинструментов и дизельным урчанием спецтехники.
Это утро не подходит для тяжелого физического труда. Солнечные проблески падают так, что золотистым облаком покрывают сад, сверкающий загородный дом, обложенный по краю аккуратной террасной плиткой, и оранжерею. Туманная завеса окутывает каждое цветущее дерево и проделывает между окаймляющими кустами волшебные пещеры. Падающий сюда странный свет заливает мульчированные клумбы, вызывая буйство пастельных тонов. Сад, будто вышедший из-под кисти импрессиониста благодаря мерцающему воздуху, в котором лучи улавливают и на мгновение освещают воздушные бои насекомых и ярких порхающих бумажных змеев. Зачарованный сад. Завороженный будто не солнечным светом, а божественным. Когда мы выходим из мрака кургана к большой мокрой ране в земле – красной траншее с бетонным фундаментом, – нам предоставляется проход в эфир, в возрожденный мир.
Будто ответственный за это волшебное явление скорее небесного, чем тропического мира природы, на лужайке позади красивого дома возвышается любопытный памятник. В центре широкого газона, лежащего прямо к югу от кургана, спрятавшегося под огромным тисом, вырисовывается странная обугленная башня, похожая на скелет. Недавно построенная. Затем подожженная.
Высокая покосившаяся инсталляция, воздвигнутая на императорских матрасах. Странная кровать, из которой торчат частоколом ножки стульев и столов. Они напоминают костлявые конечности крупного рогатого скота, сожженного в процессе выбраковки из-за ящура. Среди этих вертикальных истонченных огнем палок можно различить остатки обугленных рамок для картин, покрывшийся пузырями телевизор, диван, от которого остались лишь темные ошметки, свисающие с тонких костей когда-то тугих пружин. При возведении этой башни использовались и другие предметы. Обожженные до неузнаваемости и беспорядочно втиснутые в сооружение, как булыжники в стену, переплетенные, связанные веревками и прибитые гвоздями. Дополнительным строительным раствором и растопкой послужили лампы, подушки, шелковые одеяла, бархатные шторы и электроприборы.
Костер, похоже, был очень сильным. Его языки выстреливали в небо, изрыгая черный, едкий дым, когда домашняя утварь лопалась, шипела и трещала. Ночью пламя потушил дождь, капли которого до сих пор украшают лепестки и листья, окружающие разрушенную башню. Костер остыл, почернел. Больше не дымится. Некогда красивые домашние сокровища превратились в уродливую окаменелость. Смысл столь целенаправленного сжигания мебели, украшений и техники не очевиден. Но эти закопченные обломки ложатся пятном на красоту сада, возвещают о насилии и напоминают о бренности материальных вещей и мирских проблем. Также в этом костре есть что-то племенное или языческое, как если бы его сооружение и последующее поджигание символизировали перемещение из одного места в другое или обеспечивали переход из одного состояния в другое. Кажется, что обряд проведен, переход начат, путешествие предпринято. Но куда именно?
Возможно, подсказка появится внутри круга из чаш, расставленных по краям кострища. Простые керамические вазы для фруктов, прозрачные миски для смешивания, узорчатые формы для запекания и большие стальные кастрюли. Эти предметы стояли достаточно далеко от огня и не обгорели, хотя некоторые из них закопчены с одной стороны. В стороне лежат две пустые красные канистры. Трава рядом с ними все еще пахнет керосином.
Обходим кострище по часовой стрелке, и в носовые пазухи проникают запахи остывающего пластика, металла и сырой от дождя ткани – ядовитый коктейль из сгоревших химикатов, особенно едкий из-за смрада обугленной плоти животных.
С южной стороны от кострища стоит алюминиевая лестница. Башню, ярус за ярусом, возводили с ее помощью. Ее обращенная к кострищу сторона почернела от расплавившихся резиновых деталей.
В первом хозяйственном контейнере, стоящем у подножия башни, сразу бросается в глаза блеск драгоценных металлов. Женские украшения – кольца, серьги, ожерелья, броши и часы. В емкость, которую раньше использовали для смешивания ингредиентов для тортов, также бросили мелочь и бумажные деньги. В металлическую, покрытую красной эмалью форму для запекания сложены важные домашние бумаги – свидетельство о рождении, сертификаты акций, инвестиционные отчеты, документы, связанные с финансовым управлением, свидетельство о праве собственности. Если подует сильный ветер, бумаги разлетятся.
Возле огромной кастрюли, набитой стеклянными и керамическими украшениями, словно беженец, удравший из дома от наступающей армии, лежит закрытый, но незапертый большой чемодан. Этот предмет багажа с жестким корпусом и парой черных колес в основании чаще всего можно увидеть в вестибюле аэропорта, с визгом катящимся вслед за бегущим пассажиром. Но сейчас в контейнер упакованы вовсе не одежда или туалетные принадлежности. Запах, жирной завесой висящий вокруг грязного чемодана, исходит от мяса, приготовленного и оставленного остывать. Это первый индикатор нездорового содержимого.
При открытии становится очевидно: то, что запихнуто в него вовсе не ради банального путешествия, имеет значение куда большее, чем коллекция тщательно отобранных ценностей. Внутри контейнера хранится путешественник.
Значительно уменьшившуюся фигуру, похоже, выгребли из золы костра по кусочкам либо обработали таким образом, чтобы кремированные, лишенные волос и плоти останки поместились в чемодан. Поза напоминает зародыша, некоторые отделившиеся фрагменты разложены вокруг туловища. Все еще ухмыляющаяся голова липкая и блестящая, будто покрыта смолой.
Нас, стоящих на лужайке возле потухшего костра, отвлекает что-то новое, возникшее на фоне бескрайней синевы сегодняшнего величественного неба. Над одним из соседних участков, в трех или четырех домах от нас, поднимается столб черного маслянистого дыма. В безумно нагретом солнцем воздухе его клубы рассеиваются, превращаясь в грязный туман.
Если все еще исправную лестницу вынуть из кострища и прислонить к живой изгороди на западной границе сада, откроется вид на соседний участок. И над аккуратно подстриженной изгородью из бирючины, трехметровая высота которой помогает максимально уединиться и укрыться от ветра и постороннего шума, на соседней лужайке становится видно второе кострище. Их башня тоже весьма замысловатой конструкции. Два больших дивана-кровати образуют основание, достаточно прочное, чтобы выдержать кожаную скамью и обеденный стол из розового дерева. По обе стороны от них стоят антикварные шкафы, словно кочегары, следившие за огнем, который, в конечном итоге, охватил их, оставив без дверей.
Вокруг этих обугленных руин лежит еще одно кольцо хозяйственных контейнеров, чье содержимое с нашей точки обзора разглядеть не удается. Среди мисок, пластиковых кадок, упаковочного ящика и виниловой сумки виден льняной чемодан. Вышитая ткань испорчена безобразными пятнами от просочившегося жирного содержимого.