Перевернувшись на бок, он попытался нащупать выключатель прикроватной лампы. Он страшно испугался, а постельное белье настолько затрудняло движение, что потребовалась почти минута, чтобы зажечь свет.
Во время жуткого ожидания он представил, как что-то свисает с потолка вниз головой и лицо этого существа находится всего в паре дюймов от его. В те мгновения, пока комната еще не была освещена, он слышал решительное биение крыльев об потолок. Представил себе, что какое-то животное пытается протиснуться в маленькую дыру.
Когда лампы на потолке и около кровати включились, шум стих. Фрэнк увидел, что наверху ничего нет, как и нет свидетельств какого-либо вторжения, объяснявшего шум над головой. Но у него осталось стойкое опасение, что нечто внутри здания имело твердое намерение показаться.
Он поспешно оделся, схватил бумажник и телефон. Готов был покинуть здание и дождаться утра, гуляя, если потребуется, по улицам, потому что это было бесконечно лучше, чем оставаться здесь.
Но до лестницы Фрэнк так и не добрался.
Открыв дверь, он испугался выйти в коридор.
Там, на лестнице, воздух был наполнен треском сухих крыльев. Будто грязные голуби взлетали со скользкого цемента Трафальгарской площади, только в сто раз громче. В конце коридора, где сквозь окно над лестничной клеткой проникал слабый свет, виднелся силуэт, который не принадлежал ни Малкольму, ни Джимми, ни Лилиан и ни Грэнби.
Фрэнк даже не был уверен, что ноги тощей фигуры касались пола. У него не хватило присутствия духа, чтобы размышлять о том, может ли кто-то так зависнуть в воздухе и то появляться, то исчезать из поля зрения. Но кем бы или чем бы ни был незваный гость, от вида Фрэнка он пребывал в состоянии повышенного возбуждения.
Фрэнк увидел, как фигура замотала в воздухе бесформенной головой. Пальцы, которыми заканчивались длинные руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Фрэнк даже и подумать не мог о том, чтобы включить в коридоре свет и как следует рассмотреть фигуру.
Съежившись в дверном проеме, он обрел дар речи, лишь когда проглотил ком в горле.
– Деньги. Я достану их. Пожалуйста, не надо. Деньги. Я достану их.
Где-то наверху он услышал сквозь биение крыльев голос Грэнби.
– Манда! Манда! Манда! Манда! – тот словно выкрикивал какую-то мантру, будто пришел в некое животное неистовство, отчасти ярость, отчасти мощное сексуальное возбуждение в предвкушении кровавого насилия в стенах этого жалкого дома.
Фрэнк был уверен, что тварь на лестнице разорвет его на части. Или, еще хуже, утащит куда-нибудь в иное пространство, через потолки грязных комнат. И в следующий момент вернувшаяся ясность ума позволила ему сделать предложение. Компромисс для шумного и грязного воздуха, бьющего в лицо.
Он не был уверен, говорил ли вслух или же высказал все в мыслях или даже молитве этому противоестественному существу, которое перемещалось между окном и потолком второго этажа. Но Фрэнк закрыл глаза и пообещал, что будет собирать деньги для него. И похвастался, что станет взимать арендную плату гораздо лучше Грэнби.
Когда невероятный смрад окутал его лицо, отчего его вырвало на ботинки – такие миазмы могли висеть над полем боя или чумной ямой, – Фрэнк рухнул на жесткий ковер.
В себя он пришел от биения старых крыльев на лестничной клетке. Вслед за шелестом с мансарды донеслись крики, человеческие крики, раздававшиеся посреди жуткого стука, будто нечто твердое билось о стену со страшной силой.
Постепенно шум стих, и в здание вернулась тишина. Эта передышка была благодатью для поруганных чувств Фрэнка.
Когда он поднялся на ноги, то знал, что должен делать.
Комната Грэнби была открыта, но Фрэнк не стал входить. Вместо этого заглянул в дверной проем.
Свет тоже не стал включать. Видимая ему часть была скудно освещена остаточным светом уличного фонаря, проникавшим сквозь мансардное окно. Его оказалось более чем достаточно.
Потолок по обе стороны от центральной балки шел под уклон.
Пол был завален пухлыми мусорными мешками. Ближайший был битком набит банкнотами. Фрэнк предположил, что все остальные тоже наполнены деньгами.
На столе под окном поблескивали наручные часы и ювелирные украшения. В одном углу зловеще громоздилась большая куча обуви.
В центре комнаты, словно объекты поклонения мусорных мешков, возвышались четыре каменных колонны. На каждой виднелась маленькая каменная фигурка.
Фрэнк взглянул на скульптуры лишь мельком. Не смог смотреть на них дольше секунды. Но, стоя в дверном проеме, не сомневался, что они прощупывали его мысли. Слышал у себя в голове хлопанье маленьких крыльев.
Грэнби слишком долго жил рядом с фигурками, и это, похоже, повлияло на его разум. Несмотря на то, что неодушевленный квартет, казалось, был выточен из камня и нес на себе печать великой древности, для человека с более развитым интеллектом и воображением, чем у бывшего хозяина «Ангела», соседство с идолами было бы гарантией полнейшего безумия. Одно лишь нахождение в их присутствии убедило Фрэнка в этом.
Похоже, чтобы противостоять ангелам столь долгое время, Грэнби заточал себя в старый спальный мешок. Тот лежал свернутым под столом, заваленным часами и кольцами.
От Грэнби осталось не так много, чтобы расспросить его о спальном месте. Большая часть по-прежнему была одета в белый спортивный костюм. Ткань почти светилась в слабом свете – в натриевом свечении, периодически дополняемом красными вспышками от мерцающей вывески магазинчика готовой пищи, находившегося через улицу. Но тело прежнего хозяина «Ангела» претерпело физические изменения.
Кудрявые волосы полностью вырвали из головы вместе с большей частью скальпа. Макушка черепа влажно поблескивала на полу, прямо под ближайшей колонной. Ни одному человеку не было бы под силу согнуть так конечности Грэнби. Его позвоночник походил на разбитую посуду, накрытую носовым платком.
Когда глаза Фрэнка привыкли к мраку, он обратил внимание на фигуры, подвешенные на проволоке к стенной рейке. Их было десятка два как минимум. Сперва он принял их за пальто, но потом понял – хотя правильно опознал как минимум два, – что их владельцы все еще находятся внутри. Другие подвешенные люди были голыми и высохли до состояния скелетов. К счастью, других деталей Фрэнк не разглядел.
Снизу из огромного дома стали доноситься первые признаки жизни. Малкольм закрыл дверь ванной и включил над раковиной единственный рабочий кран.
На третьем этаже, судя по всему, было две пустующих комнаты, и, поскольку Фрэнка тошнило от одного вида Лилиан, скоро их будет три.
Фрэнк бросил последний взгляд на изломанную фигуру Грэнби, и заметил, что зубов у него тоже нет. Он решил, что этот город такой странный, раз позволяет своим старым богам оставлять себе на память столь необычные подарки.
Но теперь ему надо быстро заполнить пустующие комнаты третьего этажа. 125 фунтов в неделю казались вполне разумной платой. По крайней мере для начала.
Всегда в наших сердцах
«Я мог резко повернуть на мокрой дороге, не выполнить вовремя аварийную остановку, когда под колеса выбежал бы ребенок… Потерять концентрацию и рвануть на встречный свет фар, подъехать слишком близко к движущемуся впереди автомобилю, заснуть ночью за рулем, переехать какого-нибудь незамеченного в зеркале карапуза, сдавая назад, или просто врезаться в другую машину…»
Рэй Ларч часто удивлялся огромному диапазону потенциальных происшествий, подстерегающих автолюбителей. Такие мысли, в основном, приходили ему в голову в те редкие часы, когда он не сидел за рулем такси. Являясь лишь каплей в море водителей, Рэй понимал, что, стоило ему повернуть ключ зажигания, он рисковал в любую минуту попасть в аварию, как и все, находящиеся в салоне. Это была лотерея, и в ней участвовали как водители, так и пассажиры.
Он догадывался, что исход аварии напрямую зависит от реакции. В критическом положении, чтобы адекватно ответить на ситуацию, он должен был среагировать за долю секунды. Подобная скорость требовала координации с действиями всех участников движения, даже пешеходов. Учитывая последствия неправильного выбора любой из сторон, времени на то, чтобы сделать решающий выбор – остановиться, ускориться, свернуть в сторону или выпрыгнуть, – было ничтожно мало.
Когда Рэй думал о смертях, физических муках и людских страданиях при длительной реабилитации, вечном горе или инвалидности, которые он мог причинить кому-либо аварией, то часто задавался вопросом, почему ему вообще позволили сесть за руль. Да и не только ему, но вообще всем людям.
У него по-прежнему бывали опасные ситуации. Они часто случались. Он водил прокатный автомобиль семь дней в неделю. Ни разу не спал больше пяти часов. Поднимался с кровати, плохо соображая и сонно моргая, в три часа ночи, ехал в аэропорт или на выходных забирал после закрытия клубов пьяных девиц в коротких юбочках. Стоило только засмотреться на них – и вот уже причина аварии. Поскольку, украдкой бросая взгляд в зеркало заднего вида, он не всегда следил за идущим сзади транспортом. В стремлении заглянуть под юбку можно было легко сбить подвыпившего пешехода, до конца жизни лишив его способности к самостоятельному передвижению.
Чем больше Рэй думал о потенциальных авариях, тем больше задавался вопросом, почему другие машины бьются не так уж и часто. Или почему вся дорожная сеть не превращается в одну сплошную череду катастроф. Как такое было возможно со столь ненадежными, легко отвлекающимися существами за рулем? Может, водители должны проходить такую же аттестацию, как машинисты поездов или пилоты самолетов? Или все сводилось к вопросу масштаба?
Мы садимся за руль, потому что забываем, – решил он. Забываем о боли, забываем о страхе, о бросающих то в жар, то в холод предаварийных ситуациях, забываем о последствиях. Мы забываем о нашей уязвимости. Уязвимости наших тел. Забываем о заполненных мозговым веществом головах, болтающихся на тонком спинном хребте – самом слабом звене во всем животном мире. И забываем о своей зависимости от тех крошечных ниточек нервной ткани, которые при разрыве лишают ноги всякой чувствительности и обрекают нас на знакомство со свистящим аппаратом, который будет стоять на часах возле больничных коек, застеленных белыми простынями.