— От ответственности я, товарищ генерал, никогда за двадцать лет службы не бегал, — медленно произнес Петров. — А все то, что мы здесь накрутили, я изложу в рапорте.
Он повернулся через левое плечо и небрежной походкой зашагал к «Тойоте». Генерал Крамцов громко сказал Степченко:
— И вот этого супермена вы, Антон Петрович, рекомендовали в резерв на выдвижение?
В болотце за поселком рядом с трупом служебной овчарки умирала с обожженными крыльями птица Удача. Высоко взметнулось пламя гремовского пожара.
Он лежал и смотрел в потолок, который давно требовал ремонта. Сверху свисали закручивающиеся в локоны грязно-желтые лохмотья водоэмульсионки. Боец проспал три часа. Мало, конечно. После всех тех событий, которые произошли за последние сутки, после тридцатикилометрового ночного броска требовался глубокий отдых. Но времени нет, тянуть нельзя: менты в любую минуту могут нанести визит мадам Тереховой. Чем дальше, тем больше эта вероятность. Можно было бы и отложить недельки, скажем, на две-три, дождаться, пока шум утихнет, и сделать все спокойно. Опять негоже: вдруг она затеет поменять замки? Ключики-то тю-тю. Нет, идти нужно сегодня. Боец заставил себя подняться с дивана. Ощутимо гудят ноги, организм все-таки уже не тот, восстанавливаться быстро не получается. Ничего, прорвемся.
Пятиминутный бой с тенью. Душ. Бритье. Он брился, и из зеркала на него смотрело невыразительное лицо с узкой косой полоской шрама над верхней губой. Ни клыков, ни шерсти.
Сосиски, яичница, растворимый кофе по-походному. Он быстро оделся. В плечевую кобуру вложил «ПМ». Нож убитого Болта удобно разместился в спецножнах на левой руке, спрятался в широком рукаве куртки. В сумку он положил второй пистолет, тонкие нитяные перчатки и, разумеется, гранату. В бумажнике только деньги, ничего лишнего. Подкинул на ладони связку Тереховых ключей. Готов!
Он вышел на улицу, окунулся в теплое майское солнце, в легкий ветерок с Невы. Было Бойцу хорошо. А чего? Идет себе по улице мужик в кепочке-блинчике, на плече сумка. Такой же, как все. На маршрутке он доехал до Финляндского. Там позвонил из автомата Тереховой жене, пардон, вдове. Гудки. И это хорошо.
На частнике, через Петроградскую, по набережным, по относительно свободному от машин субботнему городу, добрался на Васильевский остров. А там прогулялся пешком. Из ближайшего автомата позвонил еще раз. Те же гудки.
Через пять минут он нажал кнопку звонка квартиры номер 100. Тишина. Боец открыл один за другим три замка на двух дверях — первая стальная — и вошел в прихожую. Да, квартирка не бедная, видно, как говорится, невооруженным глазом.
Он вышел и аккуратно закрыл дверь на один замок. Спустился вниз и, отойдя метров на сто от подъезда, сел на скамеечку. Развернул газету. Если Терех обманул насчет сигнализации, быстро приедут.
«А кто бывал на Невском, под солнцем под апрельским, — фальшиво мурлыкал себе под нос Боец, — тот Невский не забудет никогда-а-а…» Порядок. Не наврал покойничек, нет там сигнализации. Можно работать.
В расписанном лифте (самопальная реклама ЛСД, нарисованные поганки, АСГО! АСГО! АСГО!) он поднялся на шестой этаж. В прихожей надел перчатки. Работал споро. Все то добро, которое указал Терех, лежало на своих местах… Ну, вроде все, можно уходить. В полной тишине ударил по нервам звонок телефона. Боец быстро обернулся на звук и вдруг замер. На полу, рядом с зеркальным столиком, на котором трезвонил аппарат, стояла большая ваза с изображением драконов. Из широкого горла, окаймленного кроваво-красным ободком, торчал пучок сухих камышей.
Аппарат продолжал звонить… В прохладе пустой квартиры Боец мгновенно покрылся потом.
Телефон умолк. Внезапно камыши зашевелились, и тихий-тихий шорох пронесся по пустым комнатам. Вот оно!
Боец поднял глаза. В большом арочном зеркале он увидел тень. Другой Некто стоял у него за спиной. Рассмотреть его было невозможно, но невозможно было и не узнать. Его смех прозвучал тихо и отчетливо. «Пожалуй, мы подождем ее, брат, — сказал Другой Некто. — Не за деньгами же мы сюда пришли. Давай подождем».
Медленно Валерка-Боец отошел в угол и сел там на корточки. Теперь камыши были у него над головой. Плотные портьеры не пропускали света. В полумраке он сидел и ждал. Ждать ему пришлось больше часа. За это время он ни разу не пошевелился. Камыши шуршали.
Томку родители увезли в Гатчину. Где родилась, там и похоронили. Хотели вместе с Настей, но не вышло: экспертиза затягивалась. Так и похоронили одну. И подполковник Любушкин, и майор Петров прислали на кладбище своих наблюдателей. На всякий случай. Похороны омрачил один инцидент. Мать Тамары закатила скандал, плюнула в лицо свату — Игорю Андреевичу Круглому. Истерика началась внезапно, спонтанно и некрасиво.
Нестарая еще женщина, которая при жизни дочери совсем не уделяла ей внимания, громко материлась, кричала:
— Которые тут ихние цветы — выбросить. Выбросить к хуям. Из-за этого недоноска генеральского моя Томочка погибла.
Ее удерживала, гладила по голове и уговаривала пожилая сестра, тетка Томки. Марина Степановна вдруг резко оттолкнула ее и, подскочив к отцу Сергея, плюнула в лицо:
— На, жри харкотину, сука генеральская. Потом она опустилась на рыжеватый холмик земли. Лицо перекосило, правое веко наполовину закрыло глаз. Из-под задравшейся черной юбки жалко и неприлично торчали застиранные голубые панталоны. Прямо с кладбища ее увезли на скорой: инсульт.
Пиню сожгли в крематории на Пискаревке. В закрытом гробу. Со дня смерти прошло восемь дней. И без этого-то мало интересного видеть голову, которую прострелили из «Макарова» с четырех метров. Кто видел — тот поймет.
Провожала его престарелая мать, младший брат-алкоголик и сосед по коммуналке. Да еще два бывших раллиста, товарищи по сборной. Если бы не один из них — бизнесмен в нынешней жизни, — Пиню сожгли бы по десятому разряду: в подвале, без музыки, без фальшивых речей дежурной плакальщицы. Раллист-бизнесмен быстро все просек, с кем-то договорился и занял вне всякого расписания большой зал. Тетка с профессионально-скорбным голосом рассказала присутствующим о том, какого замечательного человека, любящего сына и брата, большого спортсмена, по-настоящему отважного гонщика провожаем мы сегодня. Под звуки Шопена дешевенький гроб вздрогнул и опустился в черный провал. Мать заплакала, выронила сумку с ручками, забинтованными синей изолентой. Звякнуло стекло, потек по мраморному полу портвейн. Чтобы младший сын смог доехать с Галерной до Пискаревки, его нужно было постоянно понемногу поддерживать бормотухой. Смычок негодующе зашипел, задергался…
Господи! Да что же это за жизнь сволочная?
А Серого хоронила братва. То есть, конечно, секьюрити. Сотрудники охранного агентства «VIP-club». Все в строгих черных костюмах. Солидно, престижно. На престижном кладбище, в ста метрах от могилы Цоя. Произносились речи, банальные и выспренные. Вдова Серого, красивая блондинка, похожая на Мэрилин, была серьезна. Она думала о той шубе, которую теперь уже вряд ли когда-нибудь купит. Два мальчика, близнецы, неуловимо чем-то повторяющие отца, выглядели испуганными. Очень много цветов, священник в рясе… Напоследок один из охранников по кличке Киндер, изрядно уже пьяный, выхватил пистолет и начал палить в небо. Толпа шарахнулась, некоторые упали на землю. Прежде чем у придурка отобрали пушку, он успел выстрелить шесть раз. Его утащили.
Этот эпизод сотрудники ФСБ засняли на видео, их продублировали руоповские операторы.
Ну и что? Семечки…
Тела Насти, Тереха и Болта родственникам пока не отдали. По Насте возникли дополнительные вопросы, с Терехом и Болтом вообще проблемы: тела сильно пострадали в топке гаража. Даже опознание проводили по так называемому «стоматологическому статусу», по сохранившимся железякам: кольцо, пряжка ремня, браслет. Ждали заключений экспертов.
Следствию по «гремовской бойне», как окрестили трагедию в прессе, придавали особенное значение. Красноязычный начальник ГУВД поставил срок: один месяц. Назидательно поднял короткий палец и веско сказал: «Дело имеет общественный резонанс! Огромный!»
— Ну спасибо, что разъяснил, — буркнул себе под нос Петров.
Он был зол, тратить драгоценное время на выслушивание нравоучений было противно. Работы у сформированной оперативно-следственной бригады невпроворот. За первые несколько Дней оперативники РУОПа и прокурорские важняки, по выражению капитана Тоболова, «сносили ноги по самую жопу». Результатов пока не было. А параллельно проходило служебное расследование. Это тоже немалых нервов стоит.
Результаты служебного расследования по операции «Пленэр» рассматривались на коллегии ГУВД. Хитрая это была бумага. Даже искушенные служаки с большими звездами ломали себе голову, пытаясь предугадать окончательные выводы. В документе отмечалась, в частности, оперативность действий РУОПа, с одной стороны. И тут же подчеркивалось, что «имели место неловкие действия», с другой. Констатировалось, что роковые, непредсказуемые факторы поставили операцию под угрозу еще до ее начала. С одной стороны. И «имела место слабая координация действий личного состава». С другой. Спасти жизнь заложников не было никакой возможности просто потому, что к моменту операции они были уже мертвы, но… И так далее.
Профессионалам было ясно: единственное, что можно поставить в вину группе захвата, — слабое прикрытие возможных путей отхода преступников. Да и то: в реальных условиях (ночь, темнота, взрывы, внезапно возникший пожар) по-всякому бывает. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Однако… есть еще и «общественное мнение». Здесь вам, товарищи офицеры, не Чечня! Здесь нужно уметь избегать неловких действий.
В зале было душно, один кондиционер не работал, второй барахлил. Июнь пришел сразу с жарой, не характерной для начала лета. Ждали выводов. Вернее сказать — жертв. Жертвой стал капитан Петраковец.
Его швырнули «общественному мнению», как швыряют собаке кость. Невзирая на отличный послужной список, ранения и два ордена.