атам. Тотчас же между ними и вулканом образовался невысокий коридор, по которому не шел дождь, не вился дым и не летели ветки и прочая дрянь. Инженер направил свой аппарат в другое место и кругом них возник купол чистого воздуха. Словно невидимый колпак закрывал их от урагана.
Инженер поднял рукой рычаг, задержал, подумал минуту, перевел стрелки на чем то, похожем на часы, завинтил винтик и щелкнул. Тогда неистовый гул прорезал воздух, — они висели уже в воздухе и не падали, — земля закипела под ними, как котел пены и они увидали по своему коридору (все было видно как на ладони): — от вулкана отвалилась вся правая часть его; громада земли, в несколько километров вышины, встала на дыбы, поворачиваясь все направо и направо, она вдруг остановилась, как будто подождала секунду, подумала… потом лениво переломилась посредине и ухнула вся вниз — с лесами, пастбищами, фермами, речками — вся она, миллиарды тонн — вниз, по направлению к городу…
И инженер Порк, который знал, за что давали ему эти несчастные четыре миллиона, — увидал нутро вулкана — ад всех адов и преисподнюю преисподних — трепет и ужас — смерть и огонь — он увидал, как целое Миссисипи огня ринулось на город. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Его семья была в городе. Он думал побороться с вулканом — он одолел его, но труп врага, эта неистовая печень застреленного вулкана выпала и раздавила все, что он считал всей своей жизнью.
Он схватил в руки какой то длинный предмет с ручкой около проводников, что то в роде реостата, — и вот, он и негр — двое живых бывшего города Роголэнд — унеслись ввысь, в воздух, освещенные, как духи страха и смерти, огнем неизобразимого пожара.
20 Эпсор глупит
— Говорите прямо, — кричал бледный Эпсор одному из своих подозрительных приятелей, — отвечайте мне безо всяких уверток: сколько вы ему давали за Идитол, ну?
— Двадцать четыре миллиона долларов, — еле слышно ответил тот.
— Вы болван, — отвечал ему Эпсор, — вы жадная и негодная свинья, вы обманули нас, — вы достойны смерти, — и я поклянусь вам, что вы не уйдете из банка живым. Вы узнаете, что мы можем. Вы нам скажете, когда вам подпаяют вот сейчас пятки, кем вы были подкуплены! Да-с!
Тот, к кому обращался Эпсор, был связан по рукам и ногам, около него стояли люди с револьверами в руках, а перед ним прыгал совершенно онеистовевший Эпсор.
— Разве вам не было предписано купить Идитол за любую сумму и не затягивать этого дела больше чем на двенадцать часов? Вы вырвали у нас из рук Идитол, как самый злейший враг наш, а кто вас сделал человеком, как не Диггльс-банк? Так то вы заплатили нам! Так за то — вы расскажете нам, какая сволочь затеяла через ваше любезное посредство бороться со мной и Осией Лавуэрсом. Жизнью моей клянусь, головой и руками, что я вытяну из вас жилу за жилой, пока вы мне не скажете! Кто? говорите — кто?
Бледные губы узника зашевелились. Слезы катились по его грязным щекам. Он пытался об’ясниться. Но страх перед пыткой и смертью, охватывал его чудовищными спазмами. Он никем не подкуплен, нет, нет. Но он признаётся, признаётся! он хотел обжулить банк, — он все говорит, он признаётся, — он хотел купить Идитол за гроши и нажить на этом. Вот и все. Разве мог кто-нибудь знать, что будет извержение? Там и вулкана то никакого не было. Может быть и извержение то началось от этого проклятого Идитол а с его бесовскими чудесами… Он умоляет о прощении, — ведь все воруют в конце концов — он никогда не был замечен, ни разу… Уж лучше бы он погиб на этом адском острове, чем ему слушать все, что ему теперь говорят. Если бы кто-нибудь знал, что он пережил — ведь он носился по волнам с буем в руках шесть дней — ровно шесть дней: он это делал для фирмы, он знал, что его вознаградят, — и вот теперь… он зарыдал.
Эпсор круто повернулся и ушел в другую комнату. Он позвал за собой двоих. Он спросил:
— Что вы скажете, профессор? Может ли то быть — извержение от самого Идитола? а?
— Я не решился бы утверждать, что этого не может быть. Вспомните о разрушениях при взрывах динамита и прочего… подумайте, что же могло бы быть здесь? Маленькая неосторожность… она так легко могла случиться, поскольку вы имеете дело с веществом, которое вам знакомо не в совершенстве.
Эпсор обернулся к другому:
— Что он вам говорил?
— То же самое, что и вам, — ответил тот.
— Вы ничего больше не могли из него вытянуть?
— Нет.
— Может быть вы были не достаточно энергичны?
Суб'ект развел руками.
— По совести сказать, удивительно, как еще это он жив. Да ведь надо же соблюдать и необходимую осторожность, — если у него зайдет ум за разум, то от него тоже немногого добьешься.
— Не давайте ему спать, — сказал Эпсор, — несколько дней… Потом оставьте на неделю чтобы отдышался. Держите одного. Может быть он еще заговорит. Как вы то думаете: — он врет или нет?
— Пожалуй, что и не врет, если не служил у того, кто его купил, — предполагая, конечно, что ваши подозрения оправдаются, — если он не служил у того всю жизнь.
— Н-нет, — сказал Эпсор, — это вряд ли…
И он выскочил опять к узнику, ударил его изо всей силы кулаком по лицу, вытер кровь с руки носовым платком и закричал:
— Так будешь ты говорить правду, продажная девка?
И слезы смешались на лице того с кровью и грязью, и он ответил своему господину и владыке:
— Я говорю правду.
21 Пожар обсерватории
Профессор встал из за стола, поцеловал жену, погладил дочку по головке и сказал:
— Прощайте, друзья, — я нынче наверно на всю ночь. Прощай, крошка.
Он доехал на трамвае до конца линии и пошел пешком по шоссе. До обсерватории было рукой подать, минут тридцать ходьбы, а экипаж нанимать каждый день не всякому по средствам.
Профессор вышел из трамвая и пошел пальмовой аллеей в полной почти темноте. Ничего не видно. Но профессор, слава богу, хорошо знает дорогу. Он ходит по этой аллее каждый день уже восемь лет. Восемь лет, — это что-нибудь да значит для науки.
Сегодня профессор был несколько озабочен. Он обнаружил в пространстве нечто, что не вошло ни в один звездный каталог — это раз, во вторых, он вчера узнал, что среди финансистов Южной Америки есть очень милые люди, обнаруживающие большой здравый смысл и большой интерес к астрономии. Они катались вечером недалеко от обсерватории и заехали взглянуть, как живут «люди науки». Кстати, один спросил, что это за штука мечется по горизонту… Эта штука и была, как раз тем, что занимало теперь мысли профессора. И как это они заметили!
В воздухе вверху раздался энергичный гул, и что то основательной величины пронеслось над аллеей. Профессор остановился, сердце у него забилось — может быть, это оно самое и… Нет, просто это дирижабль. Рейсы в Японию и больше ничего.
Профессор вошел в под’езд и разоблачился. Старенький швейцар взял у него пальто, шляпу и палку, как он делал это каждый день восемь лет подряд, и осведомился, как здоровье господина директора. Все благополучно. Его ждут. Хорошо.
В приемной, где сиживали обычно студенты, быстро ходил молодой человек, щелкая новыми ботинками, поглядывая на электрические часы и останавливаясь перед картами и диаграммами. В настоящее время он стоял, свернув голову на бок, и разглядывал спектрограмму. Красивая штука. Из нее вышел бы недурной галстух, на худой конец.
Он обернулся к профессору.
— Простите, — сказал он, кланяясь и дожидаясь покуда профессор соблаговолит подать ему руку, — я от Южама («Южн. — Америк. Акция»), если вы не будете иметь ничего против, я побуду здесь и вы сообщите мне о результатах ваших наблюдений сегодня. Разрешите. Южама очень заинтересована в вопросе. Да и мне самому хотелось бы… Я, знаете, никогда не видал обсерватории. Деловое воспитание, что вы хотите…
Профессор не имел ничего против. Молодого человека повели в огромный, накрытый куполом зал. Там висели вверху огромные медные пушки, около них стояли высокие лесенки… подумать, какая масса денег тратится на это дело. Молодой человек проникся уважением к профессору. Если даже это и шарлатанство, то оно блестяще поставлено. Ему показали Венеру в большой телескоп. Молодой человек удивился, она очень похожа на луну, эта ихняя Венера, — а потом ничего не разберешь: — все едет, качается, уплывает, играет радугой. Студент улыбнулся и повел его вниз к маленькому телескопу. Это другое дело. «Это Юпитер». Верно: — Юпитер, как Юпитер, он видел на картинке.
Но студента позвал профессор сверху. Господин директор был в изумлении. Он ничего не понимал.
— Мы решили, что это метеор… Это не метеор. Ничего похожего. Идемте к спектрографу.
Они спустились вниз. Служители принесли спектрограф. Эту махину навинтили на 86-дюймовый рефрактор — гордость обсерватории. Еще один — на громадный зеркальный телескоп, весь в балках, точно под'емный кран. Сбежались наблюдатели. Профессор об'яснял им что то, разводя руками. Он уселся к рефрактору. А с другой стороны, что то снимали, щелкали, тащили. Ужасная суматоха. Агент Южама потирал руки и поднимал плечи: ну и дела, — даже эти звездные черви, государственной важности зеваки забегали, — ну и дела.
Серенький человек отскочил от зеркального телескопа.
— Это не спектр, а чорт знает что, — вскричал он, — тут тысяч шесть линий! но это любопытно.
А профессор застонал наверху около своего рефрактора:
— Это невозможно, — сказал он, — у нас положительно невозможно работать. Призмы не протерты. Грязь. У меня исчезает поминутно вся средняя часть!
А серенький крякнул снизу:
— Спектр смещается, спектр смещается, он уходит от нас со скоростью электрона.
Агент Южама напряг память, но не мог вспомнить, какой это фабрики автомобиль называется электроном. Всех не упомнишь.
Профессор хлопнул рукой по лесенке и сказал служителю раздраженно:
— Это надо делать днем, а не сейчас! — и опять прилип к трубе.
Служитель, сбежавший с лесенки, бормотал себе под нос, что старик чудит: все чисто и вытерто.