Я вцепился в Джейсона и Диану.
Я сбежал с пляжа, когда тучи решительно двинулись на берег и разразилась типичная для позднего августа гроза. Налетел шквал, восток засверкал молниями, ливень хлестнул по бледным балконам мотелей. До дома я добежал уже мокрым. Одежда во влажном воздухе не желала высыхать часами. Дождь перестал к вечеру, наступило затишье.
После ужина пришла Молли, мы загрузили один из последних фильмов, викторианская драма в интерьере, буря в гостиной — излюбленный жанр Молли. После фильма она вышла в кухню, намешать в стаканах какую-нибудь фантазию, а я вышел в запасную комнату и позвонил Малмстейну. Он сказал, что осмотрит Джейсона, «когда возникнет нужда», но пока не видел препятствий к увеличению дозировок, разумеется, при условии постоянного наблюдения с моей стороны и самоконтроля Джейсона.
Я спрятал телефон и, выйдя из комнаты, в холле столкнулся с Молли. В руках она держала стаканы.
— С чего это ты туда сбежал?
— Звонил.
— Что-нибудь важное?
— Нет.
— Проверял пациента?
— Что-то вроде этого.
Вскоре состоялась обещанная Джейсоном встреча с Ван Нго Веном в его квартире в «Перигелионе».
Посол Марса занимал комнату, которую обставил по собственному вкусу, пользуясь каталогами. Мебель он выбрал лёгкую, низкую, плетёную. Линолеум пола закрыл тканым ковром. Компьютер стоял на простом сосновом столе. Книжные полки из таких же сосновых досок. Очевидно, марсиане предпочитали ту же обстановку, что и земные студенты-первокурсники.
Я принёс Вану запрошенный им материал: несколько книг по этиологии и лечению рассеянного склероза, а также распечатки JAMA по атипичной форме болезни. АРС, собственно, уже перестали считать разновидностью рассеянного склероза, его возвели в ранг совершенно самостоятельного заболевания генетического плана с проявлениями, характерными для рассеянного склероза, и с аналогичной деградацией миелиновых оболочек, защищающих нервные волокна. АРС характеризовался суровостью проявления, ускоренным развитием, стойкостью к традиционным формам лечения. Ван сказал, что такие симптомы ему незнакомы, но он поищет в архивах.
Я поблагодарил его, но поднял естественный вопрос: он не врач, а физиология марсиан существенно отличается от нашей. Даже если он найдёт подходящее лечение, подействует ли оно в случае Джейсона?
— Мы не столь различны, как кажется, — ответил он мне. — Ваши люди сняли мой геном, и он оказался неотличимым от вашего.
— Я не хотел вас обидеть.
— Я не обиделся. Сто тысяч лет — значительный срок. Достаточный даже для видообразования. Однако марсиане и земляне могут давать потомство при скрещивании. Бросающиеся в глаза различия вызваны приспособлением человеческого организма к более холодному и сухому климату.
Говорил он уверенно, авторитетно, что как-то не вязалось с его внешностью. Голос выше, чем у среднего земного мужчины, но не детский, скорее похож на женский, хотя и преисполненный достоинства, почти как у государственного мужа, выступающего с программным заявлением.
— Но существуют ещё и процедуры законодательного плана, если речь зайдёт о терапии. Лекарственные средства подлежат проверке и утверждению федеральной администрацией.
— Уверен, что Джейсон законопослушен и согласится подождать официального разрешения. Но согласится ли подождать его недуг? — Ван поднял руку, чтобы предотвратить дальнейшие возражения. — Позвольте, я сначала ознакомлюсь с материалом, а потом мы продолжим обсуждение.
Покончив таким образом с делами, он попросил меня остаться для беседы. Это мне польстило. Несмотря на его странный внешний вид, он внушал собеседнику симпатию. Было в нём что-то успокаивающее. Ван откинулся на спинку своего плетёного кресла, задал два-три вопроса о Диане («Джейсон лишь вскользь упомянул о семье») и перешёл к моему медицинскому образованию. Уроки анатомии с препарированием трупов его удивили, он даже вздрогнул, когда я упомянул об этой детали… Как и большинство землян.
Когда же я спросил Вана о его собственной жизни на Марсе, он полез в маленький серый мешочек, висевший у него на шее, и достал из него несколько картинок, распечатанных уже на Земле. Четыре снимка Марса.
— Всего четыре?
Он пожал плечами:
— Для памяти важно не количество. В привезённых мной данных заархивирован большой объём визуальной информации. Но эти — мои собственные. Личные. Хотите взглянуть?
— О, конечно.
Он передал их мне.
Фото 1. Дом. Несомненно, жилая постройка человека, несмотря на странноватую «техно-ретро»-архитектуру. Приземистая, скруглённая, чем-то смахивающая на выполненные из дёрна постройки индейцев и американских поселенцев начала XIX века — точнее, на продающиеся на сувенирных лотках керамические модельки таких домов. Небо над домом алмазно-бирюзовое — во всяком случае, таким его воспринял принтер. Горизонт непривычно близок, но полностью горизонтален, вдаль уходят уменьшаемые перспективой прямоугольники возделанных полей. Растет на них что-то зелёное, что именно, я не разобрал, но для зерновых или кукурузы слишком мясистое, а для салата или капусты слишком высокое. На переднем плане двое взрослых марсиан, мужчина и женщина, с комичной торжественностью смотрят в объектив. Марсианская готика. Ещё бы вилы да подпись Гранта Вуда — и готов классический портрет пионеров марсианского Среднего Запада в антураже сельской идиллии.
— Отец и мать, — прокомментировал Ван.
Фото 2.
— Я в детстве.
Этот снимок куда более суматошный. Ван объяснил, что морщинистость кожи у марсиан развивается лишь к половому созреванию. Здесь он снят в возрасте семи земных лет, лицо гладкое, оживлено улыбкой. Очень похож на земного ребёнка, хотя непонятно, какого этноса. Волосы светлые, кожа кофейная, нос узкий, губы пухлые. Снят в каком-то, как мне сначала показалось, городке аттракционов, но Ван объяснил, что это город, городской рынок. Лотки и лавки, разных цветов здания, построенные из такой же керамики, что и сельский дом его семьи; на улице видны прохожие, лёгкие механические экипажи. Неба между высокими домами почти не видно, но и в видимый его кусок затесалось что-то механическое, летучее, с различимым размытым овалом вращающегося винта.
— У вас тут счастливый вид, — заметил я.
— Город называется Вой-Войюд. Мы тогда приехали за покупками. Время года — весна, поэтому родители разрешили мне купить меркидов. Маленькие такие, забавные, похожи на лягушек. Они у меня в мешке.
Маленький Ван сжимал в кулачке мешок из белой ткани, в котором угадывались какие-то компактные комки. Значит, там, в мешке, меркиды.
— Они недолго живут, всего несколько недель. Но очень вкусные яйца откладывают.
Фото 3. Панорамное. На переднем плане другой марсианский дом, перед ним марсианка в ярком многоцветном кафтане (Ван объяснил, что это его жена) и две гладкокожие девочки в просторных платьицах янтарного цвета (дочери). Снимок сделан сверху. За домом пригородный сельский пейзаж. Сельскохозяйственные угодья разделены поднятыми над ними дорогами на насыпях и эстакадах. На дорогах кое-где мелкие автомобильчики, в полях чернеют мудрёные сельскохозяйственные машины. Дороги убегают к горизонту, занятому городом. Тем же самым городом, как объяснил Ван. Вой-Войюд, столица провинции Кирилодж, уходил в то же самое бирюзовое небо. Архитектура использовала низкую силу тяготения, дома в городе сплошь небоскрёбы, обильно обвешаны террасами разнообразных очертаний.
— На этом снимке видна почти вся дельта Кирилоджа.
Река синей лентой уходила к озеру, на горизонте сливавшемуся с небом. Город выстроен на возвышенности, на кромке рассыпавшегося кратера древней воронки от удара крупного болида. Это я узнал из объяснений Вана, мне возвышенность показалась обычной цепью холмов. На глади озера виднелись тёмные точки каких-то судов.
— Прекрасное место, живописное, — похвалил я его родину.
— Да.
— И ваша семья…
Он поднял на меня взгляд:
— Да. Только они все умерли.
— О… Как жаль…
— Несколько лет назад случилось катастрофическое наводнение. Это последние снимки. На четвёртом фото то, что осталось после бедствия.
Небывалый ураган вызвал в конце сухого сезона рекордные осадки на склонах хребта Одиночества. Массив воды не вместился в пересохшие рукава Кирилоджа. Марс во многих отношениях мир ещё молодой, с неустоявшимися гидрологическими циклами, его ландшафт до сих пор меняется в результате перераспределения водными потоками древних песков, щебня, вулканического пепла. В результате проливных дождей массы смытой ржавой грязи устремились в Кирилодж со стремительностью жидкого грузового поезда.
Фото 4. Последствия. От домика Вана остались лишь фундамент да одна стена, сиротливо торчащая посреди россыпи обломков… Отдалённый город уцелел, но плодородная земля исчезла, смыта или погребена наносами. Если не считать бурой водной пелены, можно подумать, что Марс вернулся в девственное состояние, стал безжизненной пустыней. Над равниной парят несколько летательных аппаратов, вероятно, разыскивают уцелевших.
— Я с друзьями на день отправился в горы, и вот что за этот день произошло. Много народу погибло, не только моя семья. И я храню эти снимки, чтобы помнить, откуда я. И почему мне не нужно возвращаться.
— Вам очень тяжело.
— Я примирился с потерей. Насколько возможно. К моему отлёту с Марса дельту уже воссоздали. Не точной копией, конечно, но живой и плодородной.
Этим он, казалось, закрыл тему.
Я ещё раз просмотрел три первых снимка, чтобы лучше запомнить. Реальные снимки далёкого мира, не какая-нибудь компьютерная графика. Марс, планета, давно дразнившая воображение землян.
— Это, конечно, не Берроуз, тем более не Уэллс… Разве что немножко Бредбери.
И без того морщинистое лицо Вана избороздили новые морщины удивления.
— Прошу прощения, незнакомые слова.
— Фамилии писателей-фантастов. Они сочиняли книги о вашей планете, как её представляли.