— Лишь потому, что выстроены в условиях меньшей гравитации. На Земле наши башни рухнули бы под собственным весом. Да, так вот: содержимое этой трубочки — наш эквивалент вашего инженерного триумфа, настолько сложный и изощрённый, что мы можем им гордиться.
— Не сомневаюсь, что можете, и по праву.
— Тогда подойдите и возьмите в руку. Не бойтесь.
Я подошёл и сел напротив. Со стороны можно было подумать, что два приятеля обсуждают что угодно, от рыбной ловли на хлебный мякиш до предстоящих президентских выборов. Но я не мог оторвать глаз от пробирки. Ван протянул её мне.
— Смелее.
Я взял стекляшку большим и указательным пальцами, поднял, чтобы рассмотреть на просвет. Содержимое казалось обычной водой с лёгким маслянистым отливом.
— Чтобы полностью это оценить, нужно понять, что там, внутри. А внутри тридцать-сорок тысяч искусственно созданных клеток в глицерине. Каждая клетка, можно сказать, жёлудь.
— У вас есть жёлуди?
— Читал. Общая метафора. Дуб из жёлудя. Так, да? Жёлудь — потенция дуба, и не одного, а обширных дубрав. Древесина для строительства целых городов. Ваши города построены из дуба?
— Нет, но это неважно.
— Значит, у вас в руке жёлудь. Спящий. Может быть, и погибший, если учесть, сколько времени материал провёл при здешней температуре. Анализ выдаст вам следы различных химических соединений.
— Но?
— Но в холодном вакууме, где-нибудь в облаке Оорта, этот желудь прорастёт. Начнёт медленно, но уверенно развиваться. И репродуцироваться.
Облако Оорта. Знал я о нём немного, из бесед с Джейсоном и фантастических повестей и рассказов. Облако Оорта представляет собой расплывчатую туманность из всякой космической мелочи, размазанную начиная примерно с орбиты Плутона и на половину расстояния до ближайшей звезды. Конечно, расстояния между составляющими его объектами внушительные, но общая масса вещества облака в двадцать, а то и в тридцать раз превышает массу Земли. По большей части состоит из грязного льда.
Хорошенькая трапеза для любителей поживиться пылью со льдом.
Ван подался вперёд. Глаза его, окаймлённые морщинистой чёрной кожей, сверкали. Он улыбался — марсиане всегда улыбаются, когда говорят серьёзно, от души.
— Не обошлось без споров. То, что вы держите в руке, может непредсказуемо изменить не только нашу Солнечную систему, но и всю галактику. Что из этого получится? Репликаторы не органические существа, но они живут, они живые. Живые автокаталитические системы с обратной связью. На них влияет окружающая среда, и они меняются. Так же, как люди, как бактерии, как… — Он замялся, подыскивая пример.
— Как меркиды, — подсказал я.
— Как меркиды.
— То есть речь идёт об эволюции.
— Да, несомненно. Причём о непредсказуемой эволюции. Мы, конечно, внесли определённые ограничения. Во всяком случае, мы так считаем. Много, много противоречий, споров.
Когда Ван упоминал марсианскую политику, я представлял себе морщинистых марсиан и марсианок в светлых тогах, выступающих со сверкающих подиумов, выполненных из нержавеющей стали. Ван усмехнулся и разочаровал меня замечанием, что ведут себя марсианские парламентарии, как фермеры на зерновой бирже в неурожайный год, а одеты они примерно как бубновые дамы и валеты походной карточной колоды.
Споров идея породила много, длительных и ожесточённых, а замысел относительно прост. Репликаторы следовало рассеять в далёких окраинах Солнечной системы. Какая-то их часть, пусть небольшая, внедрится в два-три кометных ядра, начнёт рост и воспроизводство.
Их генетическая информация закодирована в молекулах, термически нестабильных ближе к Солнцу, чем луны Нептуна. Но на достаточном удалении от горячих звёзд субмикроскопические нити репликаторов инициируют медленный метаболизм. В сравнении с темпами их роста остистая сосна покажется призовым рысаком, но растут они неуклонно, усваивают встречающиеся частицы, органические молекулы, формируют стенки, рёбра жёсткости, перемычки.
Достигнув габаритов в несколько сот кубических футов и развив сложные внутренние связи, система начинает вести себя более целенаправленно. Она выращивает «глаза» из льда и углерода, сканирующие пространство.
За какой-то срок, скажем, лет в десять, колония репликаторов создаст сложный организм, способный регистрировать происходящее вне его и передавать эти данные. Она с интересом вглядывается во Вселенную, выискивая, в частности, тёмные тела типа планет, обращающиеся вокруг ближайших звёзд.
На это уйдут десятилетия, и первыми из таких обнаруженных тёмных тел окажутся Земля и Марс.
Репликаторы зарегистрируют эти данные и передадут их в точку своего происхождения, к нам. Их примут наши спутники, вышедшие за оболочку.
«Состарившаяся» колония репликаторов распадётся, разделится на составляющие кластеры простых «дочерних» клеток, которые, используя разные возможности, отправятся к другим звёздным мирам, оставляя за собою крохотные клетки-ретрансляторы, узлы разрастающейся сети.
Эти клетки второго поколения продрейфуют в межзвёздном космосе годы, века, тысячелетия. Большая часть их погибнет, угаснет на безнадёжных траекториях, втянется в поле притяжения нашего Солнца, вернётся в облако Оорта и повторит процесс, терпеливо поедая лёд и собирая избыточную информацию. Повстречавшись, клетки обменяются материалом, откорректируют накопившиеся ошибки, произведут потомство похожее, но в чём-то отличное от родителей.
Какая-то ничтожная их часть достигнет системы ближней звезды и начнёт в ней процесс, собирая свежую информацию, которую тоже отошлёт домой пакетами данных, краткими оргастическими информационными вспышками. «Двойная звезда без тёмных планет», — будет гласить их сообщение. Или: «Белый карлик, одно тёмное планетное тело».
И снова, снова, снова…
От звезды к звезде, шаг за шагом, в течение столетий, тысячелетий, мучительно медленно, но достаточно быстро по галактическому времени, достаточно быстро для нас, отрезанных и замурованных в оболочках. Десяток наших медленных лет — и они заполонят чуть ли не всю нашу галактику.
Информация, передаваемая со скоростью света от узла к узлу, будет учитываться, корректировать поведение системы, направлять новые репликаторы в перспективных направлениях, будет систематизироваться, исключать избыточность, чтобы не допустить перенасыщения каналов. Мы опутаем галактику своей рудиментарной паутиной. Репликаторы закинут в небо всеохватывающий невод, рассказывающий нам о том, что в него попалось.
Негативные аспекты? А как же без них. Конечно, предприятие связано с определённым риском.
Не будь «Спина», марсиане ни за что не решились бы на такое наглое вторжение во Вселенную. Это ведь не просто исследовательская миссия. Это полномасштабное вмешательство, использование галактических ресурсов по своему усмотрению, изменение галактической экологии. Если во Вселенной существуют другие разумные существа, а гипотетики — явное тому свидетельство, то распространение репликаторов может быть расценено как агрессия. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Лишь появление искусственных структур над полюсами Марса заставило марсиан пересмотреть своё отношение к проекту.
— «Спин» поколебал стойкость сомневающихся, — сказал Ван. — Если повезёт, репликаторы откроют нам какие-то тайны гипотетиков или хотя бы дадут представление об их деятельности в галактике. Может быть, мы узнаем назначение «Спина». Репликаторы могут также послужить предостережением другим разумным формам жизни, столкнувшимся с такой же проблемой. Другие цивилизации могут подхватить наше знамя. Наше упавшее знамя. Они смогут сделать выводы, преуспеть там, где мы оплошали.
— А мы уже оплошали? Окончательно?
Ван пожал плечами:
— Скорее всего, да. Солнце уже одряхлело, вы это знаете, Тайлер. Ничто не длится вечно. А в наших обстоятельствах и «вечность» — это не так уж долго.
Улыбка, с которой он произнёс это, искренняя марсианская улыбка, наклон головы к спинке плетёного кресла подчеркнули весомость сказанного.
Нельзя сказать, что я удивился услышанному. Все мы знали, что обречены. По меньшей мере обречены на прозябание под скорлупкой, охраняющей нас от гибели во враждебной Солнечной системе. Солнечный свет, сделавший Марс обитаемым, изжарил бы Землю, если бы не мембрана «Спина». И даже Марс в его собственной тёмной оболочке быстро покидал так называемую обитаемую зону. Умирающая звезда, мать всего живущего, завершала жизнь в старческом безумии, бессовестно губя всё порождённое ею.
Жизнь родилась «на краешке» неустойчивой ядерной реакции. Эту истину никто не оспаривал и до «Спина», когда небо над землёй ещё ничто не затмевало и по ночам в нём мерцали далёкие звёзды. Эта истина, однако, никого не волновала, ибо жизнь человеческая была коротка, между двумя биениями солнечного пульса на земле сменялись бессчётные поколения. Но вот — Господь, спаси и помилуй! — случилось невероятное: нам суждено пережить своё Солнце. Нам суждено вращаться вокруг трупа своего светила в виде рассеянного по орбите пепла либо жить в вечной ночи герметичной оболочки, вне времени и галактического дома.
— Тайлер! Что с вами?
— Всё в порядке, — заверил я его, думая почему-то о Диане. — Может быть, лучшее, на что мы можем надеяться, — это хоть что-то понять, перед тем, как упадёт занавес.
— Э-э… Занавес?
— Выражение такое. Перед концом.
— Конечно, невелико утешение, — признал Ван. — Но, пожалуй, это именно так. Лучшее, на что мы можем надеяться.
— Вы, марсиане, знали о «Спине» тысячи лет. И за всё это время вы ничего не смогли узнать о гипотетиках?
— К сожалению, не смогли. Ничего или почти ничего. Лишь какие-то догадки о физической природе «Спина». — Джейсон мне пытался растолковать. Что-то о квантах времени… Но я в математике не силён, и всё, о чём он говорил, далеко от практического воплощения. — О гипотетиках вообще ничего. Насчёт же того, что им от нас нужно… Тоже догадки. Мы задавались вопросом, чем особым отличалась Земля к тому моменту, когда её поймали в оболочку. Почему они не изолировали Марс сразу, когда мы там появились? Чем руководствовались они при выборе момента?