ПЯТНИЦА, 29 ОКТЯБРЯРазносчики инфекции
34
Ливай Браун любил тишину. В шестом часу утра небо, за исключением редких звезд, зияло черной пустотой. Свет одинокого фонаря освещал детскую площадку на берегу Дженеси-ривер почти в самом центре Рочестера. До появления первых матерей с детьми оставалось полчаса. Хотя район не самый благополучный, ограбления в столь неурочный час можно было не опасаться. Ни один уважающий себя бандит не станет работать в такую рань, да еще и в такой холод. Значит, никто не помешает провернуть сделку.
Ливай заметил клиента издалека — тот приближался с северной стороны. Одет с иголочки, лет сорока — видимо, один из старших менеджеров «Кодака», достиг всего, чего хотел, и теперь ищет, чем бы заглушить бессмысленность бытия.
Курьер никогда не вступал в разговоры — просто отдавал один-два пузырька с мелкими разноцветными таблетками и получал деньги. Он быстро пересчитал — восемьсот долларов.
Сделка состоялась.
Ливай подождал, пока клиент скроется из виду, удовлетворенно поглаживая банкноты в кармане.
Где-то далеко завыла полицейская сирена.
Курьер повернулся и собрался уходить, как вдруг заметил на скамье какой-то предмет. Женская сумочка. Да еще и без хозяйки!
Такие сумочки — из красной кожи, маленькие, с наплечным ремнем — любили носить совсем юные девушки.
Ливай взял сумку в руки. «Молния» расстегнута. Он заглянул внутрь и заметил пачку банкнот. Большущую пачку.
Протянув руку за деньгами, он наткнулся на что-то острое.
— Ой!
Отпрянул, уронив сумочку на землю.
Посмотрел на палец и увидел две капельки крови. Кровь, хотя он вытер ее, обнажив два крохотных пореза, снова выступила из ранки.
Какого черта?!
Ливай опустился на колени и вытряхнул содержимое сумки на землю.
Сирены завывали уже ближе.
Деньги, несколько авторучек, тюбик бальзама для губ, презерватив в упаковке. Он поднял пачку банкнот.
Из нее на асфальт выпал и засверкал в лучах восходящего солнца маленький предмет. Браун сначала принял его за кусочек хрусталя или стекляшку, но тут заметил металлические отростки. Скорее похоже на компьютерный чип.
— Это, никак, ноги? — вслух произнес Ливай.
Он ткнул в предмет концом авторучки. Тот вдруг ожил и отбежал назад, встав на задние лапки, словно приготовился к схватке.
Сирены звучали совсем громко. Между зданиями промелькнуло несколько машин с включенными мигалками.
Брауном овладела конкретная мысль: «Пора делать ноги!»
Вертолет UH-60 «Блэк хок» приблизился на бреющем полете. За штурвалом сидел капитан Джеймс Макнэйр из десятой горно-стрелковой дивизии. Майор Арчер Рикс из второго батальона десятой бригады армейской авиации стоял у открытой двери. Он любил вертолет, как собственного дитятю. Машина поднялась в воздух в Форт-Драме и на крейсерской скорости пересекла озеро Онтарио — с момента взлета не прошло и двадцати минут. Приказ был настолько же четким, насколько необычным — обнаружить паука-робота. Если найдут сами или кто-то из местных, механическую зверушку надлежало поместить в контейнер для опасных биологических веществ и эвакуировать с такой быстротой, чтоб чертям тошно стало.
Рикс увидел внизу парк — квадратный, обсаженный рядами деревьев. В парке ни одной живой души. Местная полиция уже перекрыла прилегающие дороги. Рикс насчитал восемь машин с мигалками.
— Майор, смотри!
Рикс в инфракрасные очки заметил фигуру бегущего из парка вдоль берега реки человека.
Рикс тронул гарнитуру шлема и доложил командиру бригады в Форт-Драме, стараясь не налегать на образные обороты речи, помня, что их разговор слушает высокое начальство.
— Наблюдаю гражданского, пытается скрыться в пешем порядке.
— О Боже! — откликнулся незнакомый майору голос. — Задержать! Немедленно задержать!
Ливай удирал со всех ног. Он не понимал, что происходит. Явно что-то нешуточное и недоброе. До ушей донесся странный звук — «шурх-шурх-шурх» — сначала едва слышный из-за полицейских сирен, но быстро нараставший.
Беглец поднял глаза. Из-за деревьев выплыла и зависла прямо над головой грозная туша вертолета. Ветер чуть не сбивал с ног, закручивал спиралями листву на деревьях.
Ливай замер на месте, бросил деньги на землю. Банкноты разметало вихревым потоком.
С небес загрохотал голос:
— Не двигаться!
35
Об успешном перехвате Лоуренсу Данну доложили, когда его «таун-кар» въезжал в ворота Кэмп-Дэвида. Сорок минут назад по спутниковому телефону от Орхидеи поступил не поддающийся пеленгации звонок. Она передала координаты парка в Рочестере, штат Нью-Йорк, где, по ее словам, выпустила зараженного узумаки ползунчика. Экипаж «Блэк хока», вызванного из Форт-Драма, задержал человека, обнаружившего микробота. Полиция штата оцепила квартал, на место выехал отряд реагирования на биологические и химические инциденты.
Служба охраны, прежде чем впустить Данна, обыскала всю машину. По настоянию начальника секретной службы президент и кризисная группа переехали на базу МТО ВМС «Термонт», как официально именовался Кэмп-Дэвид. Причина была проста: в сотне футов от Белого дома ежедневно проходили тысячи людей; достаточно одному из них выпустить в воздух споры грибка, и их могло затянуть в воздухозаборники вентиляционной системы. Кэмп-Дэвид — изолированный участок площадью сто восемьдесят акров в горах Кэтоктин — находился в шестидесяти милях севернее Вашингтона. Объект стерегли, как никакой другой в мире. Охрана состояла из отборных, специально обученных морских пехотинцев. Генеалогию каждого проверяли до седьмого колена, чтобы все предки были белыми гражданами США по рождению. В Кэмп-Дэвид никто не смог бы пробраться незамеченным.
Заместитель директора ФБР, самодовольный коротышка по имени Уильям Карлайл, уже поджидал Лоуренса в главной зоне. В одной руке он держал запечатанный конверт девять на двенадцать дюймов, в другой — видеодисплей.
Сначала он вручил Данну конверт.
— Мы установили личность Орхидеи, — произнес Карлайл. — Ее настоящее имя — Ланфэнь Вонг.
Данн вскрыл конверт, раскрыл папку и вытащил из нее фотографию. На него смотрела молодая красивая женщина в форме Народно-освободительной армии Китая.
— ФБР завело на нее досье, — продолжал Карлайл. — Все вкалывают не покладая рук. У меня около пятидесяти агентов занимаются только ей одной — прочесывают архивные записи, отслеживают кредитные карты, телефонные звонки и все такое. Пока удалось установить лишь предысторию. Иностранная подданная, жила в Шанхае, служила в китайской армии. Приехала в США в 2000 году, училась в Государственном колледже Уэйна на инженера. Невероятно умна, с первого же курса — круглая отличница, но завела себе вредную привычку обижать других. На втором курсе, поругавшись с преподавателем, занизившим ей оценку на один балл, сломала ему руку.
После этого подписала контракт с «Блэкуотер».
— Разве «Блэкуотер» принимает на работу иностранцев?
Замдиректора ФБР кивнул:
— Только для операций за пределами США. Однако с ней никто не смог сработаться. Продержалась у них год, расстались со скандалом. Говорят, в 2003 году несколько сотрудников пытались ее изнасиловать на задании в Африке. Одного она убила, другому сломала хребет. Сбежала от ареста в Китай. После этого ничем себя больше не проявляла.
— Когда вы получили эти сведения?
— Двадцать минут назад.
— Почему никто не заметил ее появления в США?
— Программа идентификации по лицам ее не распознала. Это объясняется шрамами на ее лице — она поменяла форму лица и стала неузнаваемой для компьютеров. Как говорят ребята из АН Б, у нее теперь совершенно другой эйгенфэйс.[21]
— И что, с 2003-го ничего нового?
— Четыре года назад аннулировала кредитную карту «Бэнк оф Америка».
— И это все?
— Все. Трясем всех, кто ее знал. Разбираем всю ее жизнь в Штатах по косточкам. Может быть, повезет — кто-нибудь случайно заметит или сама решит вернуться на старую лежку.
— А как насчет ее политических взглядов? Антияпонских?
— Вот тут незадача. Она не совсем, оказывается, китаянка. На четверть — японка.
— Да ну!
— Ага. Родилась в Нанкине. Накануне войны ее бабушку изнасиловал японский солдат. То есть мать ее была полукровкой. К ней относились как к человеку третьего сорта. И так же — к дочерям. Печать японской крови ничем не смыть. Именно поэтому наша фигурантка приехала в Соединенные Штаты.
— Есть новость еще убойнее. Полчаса назад в офис ФБР в Калиспелле, штат Монтана, поступил мейл с прикрепленным видеороликом. По нашим сведениям, сообщение отправили с веб-ресурса под названием «Пещера времени». У них можно ввести сообщение и заказать отправку на определенную дату и время.
— Ну и?..
— Один умник из АНБ хакнул веб-сайт. Отправку сообщения оплатили ворованной кредиткой. Текст набран вчера поздно вечером. Откуда — установить не удалось или просто невозможно. Ник пользователя — держись! — «тестикула».
— Тестикула?
— Шутит она так. «Орхидея» по-гречески «орхис». Это же слово означает мужское яичко. Наверно, по аналогии с формой корней цветка, смахивающих на отвисшие яйца.
— Она нас за них держит.
— Точно, — не стал спорить Карлайл. — Она поставила три условия. Во-первых, никаких сообщений в прессе. Во-вторых, деньги — десять миллионов сразу, остальные потом. В-третьих, требует выдать ей Хитоси Китано. Приложила обвинительный акт, обличающий Китано в совершении военных преступлений против жителей Харбина. Убийства, пытки, биологические эксперименты — полный набор. Торговаться, говорит, не намерена. Если будем умничать, заряженный узумаки микробот в парке Рочестера — только начало. У нее наготове, говорит, целая армия.
— Какая еще армия?
— Приготовься, я сейчас испорчу тебе настроение. — Замдиректора ФБР нажал кнопку на видеодисплее, и на экране появилось изображение азиатки, с головы до ног одетой в черное. Лицо ни с кем не спутать — Орхидея. Камера наехала на распрямленную ладонь в перчатке, на поверхности которой лежали две половинки латунного цилиндра.
— Должно быть, это тот самый баллончик, который она забрала у правнука Коннора, — заметил Карлайл. — О нем еще Стерлинг говорил.
Камера через несколько секунд отъехала, и Орхидея вновь предстала на экране в полный рост. Другой рукой она осторожно держала на весу большой, почти совершенно прозрачный стеклянный шар размером с пляжный мяч.
— Это еще что?
— Погоди. Сейчас увидишь.
Картинка увеличилась.
— О-о, черт! — вырвалось у Данна. — Не может быть!
Внутри шара, топча друг дружку, словно пчелы в улье, кишели ползунчики.
36
Крыло в Детрике, отведенное под изолятор, прозвали «кутузкой». Оно состояло из семи палат, в каждой — по кровати и окну, выходящему в зал наблюдения. Посетители из зала могли связаться с пациентами в изоляторе по телефону. Джейку сказали, что «кутузка» почти все время пустовала в ожидании редких инцидентов внутри лабораторий четвертого класса безопасности, когда кто-нибудь нечаянно порежет перчатку или нарушится герметичность отсека и возникнет возможность заражения патогеном четвертой степени опасности — лихорадкой Эбола либо марбургской вирусной болезнью.
Джейка положили в одну из палат еще в четыре утра. Дилан находился в соседней. Где была Мэгги, никто не знал.
Известие о взрыве на армейских складах Сенека привлекло внимание всех, начиная с местной пожарной команды и кончая ЦРУ. Власти — от полиции до ФБР — засыпали наполовину оглохшего Джейка вопросами; он пытался отвечать, как мог. Кричал в ответ, чтобы те отправили всех сотрудников на поиски фургона с эмблемой «ФедЭкс», в котором находилась связанная Мэгги. Его уверяли, что блокпосты на дорогах уже выставлены и район прочесывают вертолеты. Однако поиски пока ни к чему не привели.
По секретной линии связи Джейк рассказал все, что знал, Данну и генералу Энтони Арвенику, командиру базы Форт-Детрик. Через час Джейка и Дилана запечатали в костюмы-скафандры и эвакуировали на вертолетах. Как только они поднялись в воздух, налетели бомбардировщики и закидали территорию складов на милю вокруг зажигательными бомбами. Небо полыхало адским оранжевым пламенем. Джейк различал внизу белых оленей, со всех ног удиравших от огненного прибоя.
Они сели поздно ночью на базе ВВС Эндрюс. Оттуда конвой машин доставил их в Форт-Детрик, где Джейка и Дилана поспешно затолкали в отдельные палаты «кутузки». Их почти непрерывно на что-нибудь проверяли. Джейка мяли и щупали, у него взяли громадное количество крови, образцы слюны и даже соскобы с поверхности легких, из-за чего ему пришлось давиться эндоскопом. Его накачали противогрибковым препаратом амфотерицином.
Потом начались опросы под запись. Джейк терпеливо раз за разом повторял историю и отвечал на вопросы, несмотря на боль в перевязанных руках и жжение в легких. Возможность собраться с мыслями появилась лишь полчаса назад. Анализ ДНК-маркеров, проводившийся в соседней лаборатории четвертого класса безопасности, должен был прояснить его участь к одиннадцати утра.
Часы показывали без десяти одиннадцать.
Джейк ходил туда-сюда, как зверь в клетке. В ушах все еще стоял дикий звон, но слух постепенно приходил в норму. Если верить старшему врачу Альберту Роскоу, жилистому человеку лет пятидесяти пяти с пергаментной кожей и незамутненными голубыми глазами, восстановится ли слух полностью, станет ясно через день.
Джейка мало волновала перспектива глухоты или ожоги на ладонях. Его мысли неотступно возвращались к Дилану, попытке отважного мальчишки избавиться от узумаки. Дилан открыл цилиндр, высосал содержимое из одной половинки и выплюнул его на пол бункера. Но Орхидея настигла его прежде, чем тот успел сделать то же самое с другой половинкой.
Мальчик наконец заснул. Джейку разрешили поговорить с ним по телефону два часа назад. С таким же успехом вместо нескольких футов их могли разделять сотни миль.
Они говорили долго, в основном о Мэгги. Дилан очень переживал из-за матери. Джейк старался не впускать в себя тревогу понапрасну. Он и так думал о Мэгги слишком часто, больше всякого разумного предела. Кроме оказания моральной поддержки ее сыну, он ничем не мог ей сейчас помочь.
Доктор Роскоу перечислил симптомы отравления человеческого организма узумаки. У них имелись записи показаний очевидцев о событиях на борту эсминца «Вэнгард», а также протоколы опытов отряда 731. Оказалось, кое-какие испытания проводились также на заключенных американских тюрем в конце пятидесятых — смертникам предлагали рискнуть, согласившись на инъекцию неизвестного препарата в обмен на камеру попросторнее и еду получше. Симптомы проявлялись в течение одного дня — падала температура, усиливалась потливость, появлялась лихорадочная энергия и неуемный зуд. Потом — визуальные галлюцинации и полное разрушение личности, отчего человек превращался в буйнопомешанного.
Джейк чувствовал себя нормальным. Никаких намеков на симптомы. Однако сердце разрывалось от страшного предчувствия. Доктор Роскоу затребовал историю болезни Дилана от участкового врача в Итаке. За последние полгода Дилан дважды получал пенициллиновые антибиотики, последний раз — пять недель назад. Засыпая, Дилан пожаловался, что у него кружится голова и он потеет.
В зале за перегородкой поднялся гвалт. Джейк вскочил на ноги. Через два больших окна он хорошо видел, что происходит в главном коридоре. По нему вели человека в скафандре, в каких перевозили самого Джейка и Дилана. Он успел рассмотреть лицо пленника — симпатичный парень среднеамериканской внешности, не старше тридцати, насмерть перепуган.
Вскоре в зале наблюдения появился Роскоу и поднял трубку телефона, жестом предлагая последовать его примеру.
— Что случилось? — спросил Джейк.
— Одного из ваших ползунчиков нашли в Рочестере, на детской площадке в парке. Предполагается, что он начинен узумаки.
— Она сделала из микроботов разносчиков эпидемии.
Роскоу кивнул.
— Мы отрабатываем наихудший сценарий, хотя этого парня задержали всего через десять минут после контакта с вектором. Персонал, который участвовал в его задержании, тоже помещен в карантин.
— Через десять минут? Как вы умудрились прибыть на место так быстро?
— Откуда мне знать. Не волнуйся, мы с ним разберемся. У меня есть для тебя новость. Анализы показали, что набор фрагментов ДНК и культуры у тебя отрицательные. Ни в легких, ни в желудке следов узумаки не обнаружено. Ты чист как стеклышко. Подержим тебя в карантине еще пару дней для надежности. Но все говорит о том, что ты не заразился.
— А Дилан?
Роскоу замялся.
— Его анализы еще не закончены.
— Почему? Мои-то уже готовы?
— В образец, взятый из легких Дилана, попали посторонние примеси. Придется брать новый.
— Посторонние примеси? В лаборатории четвертого класса безопасности?
Роскоу явно скрывал правду.
— Вы что-то знаете, но не хотите мне говорить!
— К тебе, кстати, посетители пришли.
— Какого черта! Говорите, что с Диланом!
— Джейк, дайте нам закончить анализы. Мы всё скоро узнаем. Встречайте гостей.
Посетителями оказались мужчина и женщина в военных мундирах.
— Полковник Дэниел Уилер из НИИ инфекционных заболеваний сухопутных войск США, — представился один. — А это майор Мелисса Лакспер.
— Я эксперт по электронике с базы ВВС Райт-Паттерсон в Дейтоне. Занимаюсь изучением ползунчиков и мер борьбы с ними, — сказала Лакспер. — Орхидея запрограммировала микробота в Рочестере таким образом, чтобы он реагировал на тепловой сигнал переходом в атаку. Мы проверили регистры запоминающего устройства и нашли в них введенную ею программу.
— Орхидея, похоже, хорошо разбирается в ползунчиках, — продолжал Уилер. — Мы хотим проверить, не взломала ли она вашу компьютерную систему.
— Ей ни к чему ее взламывать. Мы выложили инструкцию пользователя в свободный доступ на странице Википедии. Ее подготовил мой студент Джо Сюй.
— Синь-Цзян Сюй? — переспросил Уилер. — Он задержан ФБР.
— Задержан? На каком основании?
Полковник отмахнулся от вопроса.
— Опишите чувствительность ползунчиков к электромагнитным импульсам, — попросила Лакспер. — Электроника когда-нибудь перегорает?
— Случается, а что?
— Мы пытаемся установить, нельзя ли их обезвредить электромагнитным импульсом.
— Вы всерьез рассчитываете пустить в ход ЭМИ-оружие? Взорвать ядерный заряд в верхних слоях атмосферы? Вы заодно «обезвредите» приличную часть электронных сетей связи по всей стране.
— У нас есть заряды уменьшенной мощности. Не ядерные. Способные вырубить всю электронику в заданном районе — от отдельного здания до целого города.
— Вы действительно рассчитываете обезвредить микроботов с помощью ЭМИ?
— Мы надеялись услышать ответ на этот вопрос от вас.
— Описание цикла производства микроботов вы тоже выложили в Википедии? — спросил Уилер.
— Конечно. Полный комплект. Файлы САПР с фотошаблонами всех уровней. Подробное описание производственных операций.
Лакспер кивнула, скривившись, как от боли.
— Вот где она их достала, — сказала майор, обращаясь к своему спутнику.
— Достала? Мы — научно-исследовательская лаборатория, существующая на федеральные субсидии. Все наши открытия — в свободном доступе. В этом нет ничего противозаконного. А теперь объясните, за что арестован Синь-Цзян Сюй.
— Он гражданин Китая.
— Ну и что?
— Он мог передать схемы…
— Я же вам сказал: они доступны абсолютно всем. В них нет ничего такого, чего бы… — Разрозненные кусочки мозаики наконец сложились в голове Джейка в общую картину. — Почему вас, собственно, так волнуют схемы конструкции ползунчиков?
— Потому что два месяца назад женщина, по описанию напоминающая Орхидею, разместила заказ на тайваньском заводе интегральных схем «Юнафаб». Это предприятие специализируется на нестандартной электронике и электромеханических микросистемах. ЦРУ наблюдает за ним с 2007 года. Выяснилось, что они берутся за любую работу, включая заказы от военных кругов и террористических групп. Две недели назад заказанная партия изделий была отгружена китайской компании «Стар технолоджиз». Об этой фирме нет никаких данных, но зато удалось заснять саму отгрузку.
Майор положила фотографию на стол и пододвинула к Джейку. Снимок был сделан с большого расстояния, но он сразу узнал женщину на фото.
— Орхидея, — произнес он. — Вы полагаете, это она заказала партию микроботов?
— Мы не полагаем — мы знаем.
Майор показала Джейку второе фото, на котором Орхидея держала на ладони наполненный ползунчиками стеклянный шар.
После расспросов, занявших целый час, Джейк остался наедине со своими мыслями. Они рассмотрели ситуацию под всеми возможными углами зрения. В микроботах использовался стандартный набор кремниевых микросхем, которые были маловосприимчивы к ЭМИ, потому что не имели торчащих проводков, способных сыграть роль антенны. За последние десять лет военные провели серию высокоточных испытаний, бомбардируя переносные электронные приборы и лэптопы электромагнитными импульсами. Теперь они собирались проверить воздействие ЭМИ на ползунчиков в лаборатории Джейка в Корнелльском университете. Если повезет и получится выявить сильный электромагнитный резонанс, то на определенной частоте ползунчики начнут воспринимать сигнал, как антенна. В таком случае можно будет создать бомбу с заданными свойствами, поражающую электронику на нужной частоте.
У военных имелся наготове четкий план действий. Однако Джейк хорошо знал, что события не всегда развиваются согласно плану. Если замысел не сработает и ползунчики выпустят грибок, последует катастрофа.
Джейку вспомнилось изречение Уильяма Ослера, одного из основателей современной медицины: «У человечества есть три главнейших врага: лихорадка, голод и война. Из них самый великий, самый ужасный — это лихорадка».
Ослер имел возможность наблюдать разрушительную силу Первой мировой войны. Шестнадцать миллионов погибших, включая триста тысяч в одном Вердене. Шестнадцать миллионов за четыре года. Но эпидемия гриппа в 1918 году за считанные месяцы унесла в несколько раз больше жизней, чем вся мировая война.
И дело не только в количестве смертей. Биологическая угроза в клочки разрывает ткань общества. Война со всеми ее ужасами мобилизует народ, сплачивает его на борьбу с общим противником. Лихорадка — враг совершенно иного типа. Она наносит удар изнутри, заставляет человека сторониться других людей, избегать прикосновения к окружающим предметам. Джейк испытал это на собственной шкуре во время войны в Персидском заливе. Когда объявляли химическую и биологическую тревогу и солдат залезал в защитный костюм, он чувствовал себя одиноким и бессильным внутри пропитанного собственным потом кокона.
Какая там воинская доблесть — одни мучения. Отвага бесполезна против бактерий, грибковых спор или вирусов, незаметно попадающих в организм с водой, воздухом или прикосновением. Проявления смелости нелепы, если опасность невозможно даже увидеть. Никто не написал мемуаров, посвященных жертвам гриппа в Америке. Больные страдали и умирали в безвестии, а после их смерти все постарались побыстрее забыть о наваждении.
Эпидемия, вызванная узумаки, будет похлеще вспышки гриппа 1918 года и по числу жертв, и по клинической природе. Грипп поражал тело, узумаки превращал человека в буйного психа, который в лучшем случае кончал с собой, а в худшем — начинал убивать других. Эпидемия узумаки превратит жизнь на Земле в ад.
Джейк расхаживал по палате, подавляя желание садануть кулаком по плексигласовой оконной перегородке. У Орхидеи теперь тысячи ползунчиков. Она сможет выпускать их пачками в сотнях мест одновременно. Даже если всего несколько штук успеют выпустить заразу, все будет кончено. Он как-то раз видел схему перемещения людей, основанную на отслеживании сигналов с их мобильных телефонов. Толстые пучки линий связывали Лос-Анджелес, Чикаго, Нью-Йорк, Бостон и Сиэтл. Линии потоньше веером проникали в каждый закоулок. Достаточно заразить всего несколько человек, и они понесут болезнь дальше — на работу, в школу, в местный супермаркет, полетят на самолете в Калифорнию навестить друзей. В считанные дни узумаки окажется повсюду. Если это случится, эпидемию уже не остановить.
Финита ля комедия.
Доктор Роскоу постучал по оконному стеклу. У него был убитый вид.
Джейк взял трубку телефона с выскакивающим из груди сердцем. Он вспомнил о Мэгги, которая сейчас была далеко от сына.
— Говорите.
Роскоу сделал глубокий вдох, посмотрел в пол, потом на Джейка. Разговор мужчины с мужчиной.
— Мы получили результаты анализов Дилана. Мне очень жаль. Диагноз — неутешительный.
37
Мэгги плавала в холодной непроницаемой тьме. Она попыталась усилием воли вынырнуть из темноты, снова стать самой собой, но не могла ощутить даже движения собственных рук.
Дилан. Ее мысли занимал Дилан. Мальчику было шесть лет, когда они отправились в Тоганнок-Фолз искать наконечники стрел.
Дилан спросил, кто такой Тоганнок, она рассказала, что тот был индейцем-делавэром. Ирокезы захватили его в плен и сбросили в водопад, который потом был назван его именем.
Дилан долго простоял у водопада, глядя в ущелье, словно индейского вождя сбрасывали вниз у него на глазах.
— А если я упаду туда, ты меня спасешь?
— Можешь не сомневаться, малыш.
Искра, неясное ощущение, словно серебристая рыба махнула хвостом в лунном свете.
Больно!
Болела левая нога. Мэгги не могла вспомнить почему. Дыхание вырывалось толчками, грудь что-то сжимало, не хватало воздуха.
Дилан, где Дилан?!
Мэгги моментально очнулась, открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Налетела тошнота. Она закрыла глаза, сжала зубы и, тяжело дыша, подавила рвотный импульс. Тошнота перевалила через пик и схлынула. На этот раз Мэгги лишь чуть-чуть приоткрыла глаза, постепенно впуская свет и процеживая его через ресницы до тех пор, пока не смогла воспринимать его в полную силу.
Она была привязана к столу, приподнятому под углом тридцать градусов. Над головой — высокий круглый свод. Его поддерживали металлические, крашенные белой краской балки. Мэгги попыталась сесть, но обнаружила, что грудь стягивает серая эластичная лента, а кисти прикованы к столу наручниками.
Пленница осмотрелась вокруг. Впереди — два рабочих стола. На одном теснились электронные принадлежности — осциллоскоп, паяльники, катушки проволоки. Второй совершенно пуст. Над столом с крючка в стене свисали две маски. Мэгги узнала в них противогазы.
Она дернулась, пытаясь освободиться от оков, и до отказа повернула голову налево, стараясь разглядеть, что находится рядом. В десяти футах на шкафу лежал пистолет с необычным, увеличенным стволом и пара похожих на баночки с мятными таблетками цилиндров, из которых торчали иголки. Пистолет-транквилизатор. За ним маячила стеклянная сфера диаметром около двух футов.
Мэгги повернула голову направо и похолодела от ужаса. На металлическом столе рядом с ее головой, почти вне пределов поля зрения, маячили пять микроботов. Ладонь страха наотмашь хлестнула ее по лицу.
Рядом с ползунчиками на квадратной салфетке, как в кабинете зубного врача, лежал пинцет и еще какие-то инструменты.
Мэгги, вне себя от ужаса, забилась в своих оковах.
Со стороны лестницы хлопнула дверь. Прозвучало десять шагов.
Пленница, чувствуя прилив ледяного страха, увидела перед собой Орхидею.
— Очухалась, — отметила та равнодушным тоном. На ней был плотно прилегающий черный костюм и черные перчатки. Волосы подстрижены коротко, по-мужски. На лице вроде как следы побоев. Одна щека превратилась в сплошной синяк. Пальцы правой руки примотаны пластырем друг к другу.
— Где Дилан? — прохрипела Мэгги пересохшим горлом.
Орхидея взяла бутылку с водой.
— Открой рот, — скомандовала она и плеснула Мэгги на язык воды.
Та сглотнула, закашлялась, но влага ослабила резь в горле.
— Где мой сын?
Орхидея вместо ответа поднялась и подошла к столу в дальнем конце комнаты. Она вернулась с одним из противогазов, висевших на стене. Большая прозрачная пластина служила лицевым забралом, по бокам маски торчали фильтры, смахивающие на обрезанные слоновьи бивни.
Китаянка, наклонившись над Мэгги, заглянула ей в глаза.
— Что тебе известно об узумаки?
— Сучка! Где мой сын?
В зрачках Орхидеи сверкнули искры гнева. Она отвела руку и основанием ладони ударила Мэгги в грудь, прямо в солнечное сплетение. Та охнула от брызнувшей фонтаном боли, ей показалось, что тело раскололось пополам. В глазах заплясали черные мушки. Мэгги испугалась, что ее сейчас вырвет.
— Дам тебе один совет, — сказала Орхидея. — Приятного будет мало в любом случае. Но сделать так, чтобы мучений было меньше, в твоей власти. А теперь отвечай на вопрос. Что тебе известно об узумаки?
Мэгги все еще не могла отдышаться, в грудине пульсировала боль. Отказываться отвечать не было видимого смысла.
— Я впервые услышала о токсине только вчера.
— Как средство попадает в организм?
— Через пищеварительный тракт, насколько я знаю.
Орхидея кивнула:
— Правильно. Через желудок. Это один путь. Но есть и другой. Ты о нем слышала?
— С воздухом через легкие. В виде спор.
— Верно.
Орхидея размеренными и аккуратными движениями надела противогаз на лицо Мэгги и затянула ремешки сзади, чтобы сидел плотнее. Сунув пальцы под резину, она проверила подгонку.
— Выдохни! — приказала китаянка. — Очень важно, чтобы противогаз сидел плотно. Выдохни как можно сильнее. Живо!
Мэгги сделала быстрый выдох, отчего грудь пронзила новая волна боли. Маска слегка раздулась, но не пропустила воздух.
— Теперь вдохни и выдохни еще раз. С силой!
Мэгги выполнила команду. Маска опять набухла, но герметичность не нарушилась.
— Молодец.
Орхидея придвинула стол с ползунчиками и присела рядом на стул. Она сомкнула кончики пальцев на правой, раненой руке и пошевелила ими. Последний с правого края микробот подбежал, перебирая лапками, и нырнул в раскрытый наготове пинцет.
Мэгги наблюдала за ее манипуляциями с холодящим душу ужасом.
Аккуратным, точным движением Орхидея подхватила микробота щипчиками. Свободной рукой она осторожно приподняла край противогаза и всунула пинцет под резиновую оболочку, оставив ползунчика на щеке Мэгги. Та попыталась тряхнуть головой, сбросить с себя механическую тварь, но у нее ничего не получилось. Лапки микробота лишь поранили ее кожу.
— Не на-а-адо!
Мэгги задрожала всем телом.
— Господи! Прекрати! Я тебе и так все рассказала.
— Да нет. Дело совсем не в этом. Ты не можешь рассказать мне ничего нового.
— Тогда зачем это все?
— Я хочу получить подтверждение.
Мэгги дышала, как в горячке.
— Подтверждение чему?
Она изо всех сил пыталась освободиться от оков, но не могла их даже сдвинуть с места. Ползунчик навис над левым глазом. Женщина принялась мысленно уговаривать его уйти прочь.
Орхидея опять пошевелила пальцами. Ползунчик отбежал чуть в сторону, его лапки вонзались в кожу, как рыболовные крючки. Мэгги зажмурилась, готовясь встретить неотвратимую муку. Ей приходилось видеть, как ползунчики рассекали обрезки выделанной кожи на мелкие кусочки. Ее собственная кожа для них все равно что бумага.
— Готова? — спросила Орхидея.
Мэгги заставила себя открыть глаза.
— Да пошла ты…
Орхидея улыбнулась, потом дважды быстро сжала ладонь в кулак.
Мэгги скривилась, но вместо болезненной рези ее органы чувств уловили короткое шипение, словно кто-то брызнул из пульверизатора. Воздух под маской вдруг помутнел.
Мэгги заморгала и закашлялась. Ползунчик без движения сидел на ее щеке, уцепившись лапками за кожу.
Что это было?
Глаза Мэгги и Орхидеи встретились. Китаянка еще раз улыбнулась.
Противогазы обычно надевают, чтобы фильтры не пропускали вредоносные частицы внутрь. Но этот не выпускал их наружу.
— С воздухом через легкие, говоришь? — спросила Орхидея.
Это был не туман, а споры узумаки!
38
Главные члены Совета национальной безопасности собрались в конференц-зале Лавровой резиденции Кэмп-Дэвида.[22] Настроение — серьезное, никто не болтал о пустяках, не шутил и не пикировался. Лоуренс Данн занял кресло у торцевой стены.
Длинный узкий зал со скошенным потолком был обит панелями из натурального дерева. В середине стоял деревянный стол длиной тридцать футов. С одной стороны стола тихо переговаривались президент, глава его администрации и советник по национальной безопасности. Главы Госдепартамента, Министерства финансов и Министерства обороны, а также председатель Объединенного комитета начальников штабов разместились напротив. У дальнего края сгрудились директор национальной разведки, министр национальной безопасности, директор ФБР, руководитель Центра санитарно-эпидемического надзора и командир Форт-Детрика. Ряды кресел вдоль стен обычно занимали чиновники рангом пониже, но сегодняшняя встреча не была обычной. На заседание позвали только самых важных лиц. Данн был единственным из замов, приглашенных на встречу, да и то попал на нее лишь по личному распоряжению президента.
Сам он вошел в зал в одиночку, излучая властность, давая понять всем остальным, кто тут главный. Имея голливудскую внешность и состояние в несколько миллиардов долларов, сделанное на посту генерального директора интернет-империи, он позиционировал себя на выборах в роли поборника перемен, дорожащего исключительно народными и ничьими больше интересами, обещал вернуть Америку к славным временам, когда она безоговорочно считалась экономическим вожаком мира. Президент любил батончики с карамельной начинкой и спорт, время от времени меняя их виды. С недавних пор его увлек гандбол. Он также любил выглядеть спокойным и вальяжным на людях, но, когда требовалось, умел подчинить присутствующих своей воле.
Президент по очереди выслушал отчеты о последних событиях. Первым выступил министр национальной безопасности Майк Рирдон, грузный мужчина с невыразительными чертами лица и дубленой кожей, скорее похожий на водителя-дальнобойщика, чем на государственного чиновника.
— Мы пока держим прессу в узде. Запустили слух, что Бюро по контролю за алкоголем, табачными изделиями и огнестрельным оружием обнаружило на территории складов в Сенеке посевы марихуаны и сожгло их зажигательными бомбами. Мол, проводилась крупная операция по борьбе с наркотиками. Журналистам обещали, что скоро последуют новые аресты.
— Связь с происшествием в Рочестере кто-нибудь заметил?
— Мы им первыми все разжевали — в Рочестере проводилась часть операции, перехват партии наркотиков на пути в Канаду.
Вторым докладывал Алекс Грасс, глава Центра санитарно-эпидемиологического контроля, опрятно одетый человек с сонным выражением лица.
— У Дилана Коннора проявились симптомы, понизилась температура тела. Он пока адекватно реагирует на внешние стимулы, но уже испытывает слуховые галлюцинации.
— А парень, задержанный в Рочестере?
— Положительный диагноз. Как и у офицера из Форт-Драма, который его задержал. Насчет остальных пока не знаем.
— Вы совершенно уверены, что мы имеем дело с узумаки?
— Несколько лабораторий независимо друг от друга проверили образцы по разным протоколам. Я лично контролировал анализы в центре, Толофф — в Министерстве сельского хозяйства, люди Арвеника — в НИИ инфекционных заболеваний. Все испытания дали положительный результат — три сигмы.[23] Это, вне всяких сомнений, узумаки.
В зале наступила полная тишина, нарушаемая только бормотанием настенных телеэкранов.
Президент вызвал командира Форт-Детрика, генерала Энтони Арвеника. Генерал отвечал за оперативное реагирование на массовую вспышку отравлений.
— Нам не приходится сомневаться, господин президент, — начал тот загробным голосом, — что китаянка действительно завладела узумаки и тысячами микроботов. Варианты развития событий — от плохого до худшего, от худшего до кошмарного.
— Начните с плохого.
— Плохой вариант нам уже продемонстрировали. Ползунчиков выпускают в общественном месте, они кусают кого попало. Но где и когда — нам по крайней мере известно. Скверно, но по крайней мере отсутствует элемент неожиданности. В этом случае мы способны ограничить ущерб небольшой территорией. Разницу между десятками и тысячами погибших будет определять направление ветра.
Худший вариант — если она выпустит микроботов в крупном населенном центре тайком — например, засунет ползунчика в вентиляционный канал здания и он там выпустит споры. Ничего не подозревающие посетители разнесут заразу по всему городу за считанные дни. Если успеем вовремя заметить, можно ввести жесткий карантин, что в масштабах целого города само по себе тихий ужас. Паника может начаться такая, что трудно вообразить.
— А что же тогда кошмар?
— Выброс патогена в тысяче пунктов одновременно. Если у нее хватит узумаки, чтобы зарядить всех ползунчиков, она сможет выпустить их различными способами по всей стране. Например, отправить по почте в каждый крупный город, чтобы те одновременно выскочили из тысяч конвертов. Если она сделает что-либо в этом роде, у нас не останется никаких шансов на спасение.
Ни один человек в зале не произнес ни звука.
— Каковы наши действия?
— Помимо удовлетворения всех ее требований, выбор невелик. Лучше всего остановить ее до того, как она выпустит микроботов.
— А если ошибемся с перехватом?
— Противогрибковые средства, похоже, не действуют. Частная компания «Дженесис» разработала прототип вакцины. Она еще не готова, но мы все равно испытаем ее на людях. Вакцина, однако, не противоядие. Она не способна остановить грибок, если тот уже попал в организм. Возможно, получится предотвратить вторую волну, но не более.
Президент кивнул, его сложенные на столе руки даже не шелохнулись. Данн попытался прочитать выражение на лице своего главного начальника.
— Господин президент, — сказал он, поднимаясь.
— Говорите, Лоуренс.
— Воздействие на здоровье людей — только начало. Каким бы скверным оно ни оказалось, дальнейшие последствия значительно хуже. Страна будет отрезана от внешнего мира. Перестанут летать пассажирские самолеты. Никто не сможет ни въехать, ни выехать. Произойдет обвал на фондовой бирже, по сравнению с которым 1929 год покажется детской забавой. В считанные дни начнется нехватка всего на свете — пищи, медикаментов, воды, — потому что остановится вся торговля. Мы превратимся в страну «третьего мира». Финансовый центр планеты переместится в Лондон или скорее даже в Гонконг. Объединенные Нации…
— Мне ясна картина того, что может произойти, — оборвал его президент и повернулся к Арвенику: — Больше вам нечего доложить?
Генерал отрицательно покачал головой:
— Хорошего — нет. Нам известно, что антибиотики делают человека восприимчивым к заражению. Можно ввести на них запрет, но тем самым мы подпишем смертный приговор тысячам людей. Не говоря уже о бактериологических эпидемиях, которые начнутся по всей стране. Но даже такие меры могут не подействовать.
— Почему?
— Мы предполагали, что риску подвергнутся лица, принимавшие антибиотики общего назначения в последние несколько недель. Согласно этим расчетам, количество жертв эпидемии может составить несколько сотен тысяч человек. Но последствия, как считает Сэди Толофф из Министерства сельского хозяйства, могут оказаться намного хуже.
Данн насторожился. Ему не докладывали, что имеется обновленный прогноз.
— Толофф воссоздала данные, полученные Коннором. Сорок ученых под ее началом — микологи, эпидемиологи, специалисты по кишечно-желудочным заболеваниям — прочесали его дневники и опубликованные работы. Теперь ясно, что он искал противоядие от узумаки.
— Короче можно? — не выдержал Данн.
— Господин президент, — продолжал Арвеник, подчеркнуто игнорируя помеху, — нам давно было известно, что узумаки заразен для людей, недавно принимавших антибиотики, из-за того что последние уничтожают колонии полезных бактерий в пищеварительном тракте. Однако в аппендиксе человека обитает — и это Сэди Толофф установила на основании записей Коннора — одна особенная бактерия, которая способна поглощать узумаки. Она поедает грибок как паразит, фактически действуя как бактериальная иммунная система.
— И эта бактерия имеется у большинства людей? — поинтересовался президент.
— Не совсем так. Большинство когда-то имели ее. Но после десятков лет использования антибиотиков бактерия, вполне возможно, почти полностью прекратила свое существование в человеческой популяции. После приема антибиотика она гибнет и восстанавливается крайне медленно.
Никто не проронил ни слова и даже не пошевелился.
— Генерал Арвеник, как вы оцениваете возможные потери?
— Допустим, если за один день заразится один человек и каждый день этот человек будет заражать еще одного, то через месяц в профессии получаем пятьсот миллионов жертв.
Лоуренсу показалось, что из зала в один миг выпустили весь воздух.
39
С утренней передачей в руках Уолли Азертона оказалась большая упаковка шоколадных шариков с молочно-солодовой начинкой. Уолли был «дальнобойщиком» — отсидел двадцать два года. Оставалось еще четыре. В тюрьме Хэзлтон он крутил мелкий бизнес — зарабатывал на посредничестве, обменивая сигареты на хавчик, контрабандное бухло на журналы с голыми девками. Если давали хорошую цену, мог и мобильник передать. Сделки в основном были грошовыми, но иногда перепадала возможность срубить по-крупному.
Недавно ему предложили самое выгодное в жизни дело.
Первый контакт состоялся два месяца назад. С тех пор Уолли тщательно готовил почву. Деньги уже капали на банковский счет в его родном Толедо в штате Огайо. Он рассчитывал выйти на свободу миллионером.
Азертон завернул коробку конфет в простыню, сунул наушники-капельки «айтач» в уши и отправился в прачечную. По дороге Марвин Гэй нараспев спрашивал его «Что происходит?».
В прачечной Уолли положил коробку на складной столик, вскрыл ее и высыпал конфеты. Сладкие шарики, подпрыгивая, раскатились по столу, но невысокий бортик помешал им упасть на пол. Интересно, что за штука такая солодовое молоко? — подумал Уолли.
Он проверил шарики один за другим, пока не нашел нужный. В этом никакого молочка не было и в помине. Шарик был сделан из пластмассы и облит шоколадом, чтобы не отличался от других в коробке. Единственная разница — в размере, он был чуть-чуть крупнее настоящей конфеты. Уолли сунул шарик в рот, обсосал шоколад, обтер тряпкой, достал спрятанное в подошве лезвие и аккуратно надрезал оболочку.
Та треснула, как яичная скорлупа. Внутри оказалась странная механическая козявка-паучок. Уолли предупредили о ней заранее. На спине паучка была приклеена миниатюрная видеокамера, меньше которой Азертону не доводилось видеть, — не больше точки на игральном кубике. Он наклонился, чтобы рассмотреть диковину поближе, потом взглянул на «айтач» и увидел собственную физиономию на дисплее.
Уолли взобрался на стол и начал отвинчивать шурупы на крышке вентиляционного канала. Работая, он размышлял о том, имеют ли машины хотя бы примитивное понимание мира. Ведь они способны передвигаться, реагировать на команды и менять направление движения. Какое-то подобие разума у них должно быть, хотя до свободы воли еще далеко. Уолли считал свободу воли интересной темой. Он был уверен, что однажды машины начнут выносить собственные суждения и делать собственный выбор. Пока это время не наступило, но скоро наступит.
Козявка не имела собственной воли. Она выполняла команды богатого немногословного сукина сына, который отвалил за услугу миллион четыреста тысяч долларов. Паучок — инструмент его воли. В этом смысле Уоллес Азертон мало чем отличался от механической козявки.
Заключенный в точности выполнил распоряжение — положил микробота в вентиляционный канал и развернул в нужном направлении. Затем нажал кнопку программного приложения на «айтач», и ползунчик скрылся в темном канале. Уолли направлял его бег, водя пальцем по дисплею. Из канала доносился едва слышный металлический цокот маленьких лапок.
В ушах Уолли он отзывался звоном золотых монет.
Китано погрузился в воспоминания, в уме полыхало яркое пламя. Данн появится только через час. Можно вспомнить былое, пока он не пришел. С возрастом настоящее все больше теряло очертания, становясь похожим на сон, а прошлое проступало все резче. Как если бы реальным было только прошлое, а настоящее — лишь иллюзией. Подлинный Китано все еще жил, присматривался и ждал своего часа в 1945-м.
К лету всем стало ясно, что война с американцами на Тихом океане проиграна. Токко были последней, обреченной, героической попыткой Японии внести перелом в войну с империалистами Запада. Машины из стали не справились с задачей. Оставалась последняя надежда — на машины из плоти. Тысячи юных японских воинов отправились на свое последнее задание без права на возвращение, чтобы нанести удар в сердце врага, управляя самолетами, катерами, торпедами. На Западе их называли другим японским словом — «камикадзе», или «божий ветер». Так в Японии прозвали тайфуны, которые в тринадцатом веке уничтожили флот монгольских захватчиков.
Но даже «божий ветер» не остановил американцев.
Жаркий август не предвещал ничего хорошего на севере Китая. За северной границей накапливались для удара советские войска. Повсюду царил хаос. На Хиросиму и Нагасаки сбросили какую-то новую бомбу, которая в считанные секунды превратила оба города в руины. СССР перешел в наступление, легко вскрывая боевые порядки Квантунской армии. Не оставалось почти никаких надежд на спасение. Противник мог захватить базу отряда 731 через несколько дней.
Поступил приказ — ликвидировать всех оставшихся пленных и уничтожить все официальные записи.
В комнате собрались восемь человек. Старший по чину, генерал Сиро Исии, которому в то время было пятьдесят три года, понимал, что «город ужаса» скоро обратится в прах. Китано стоял рядом с начальником. Остальные шестеро добровольцев-токко — сплошь юнцы, не старше двадцати лет. Исии был их командиром и отцом, он лично несколько месяцев надзирал за их подготовкой. Генерал обходился с ними бесцеремонно, даже грубо. Но в этот день его лицо светилось торжественной гордостью. Исии открыл деревянную шкатулку из кипариса и с уважительным поклоном вручил каждому солдату по цилиндру.
Эти шестеро понесут в себе последнее, самое страшное дыхание «божьего ветра» — дыхание узумаки.
Больше надеяться не на кого.
Каждую порцию узумаки запечатали в латунный баллончик, размером и формой напоминающий сигару. Две половинки соединялись резьбой, стык герметизирован воском. В полированной кипарисовой шкатулке, в специально вырезанных углублениях, лежало шесть одинаковых цилиндров. И шкатулку, и баллончики изготовили самые лучшие ремесленники японской императорской армии. Раз в месяц цилиндры извлекали и заменяли на новые, потому что ученые отряда 731 продолжали работать и совершенствовать патоген. Шкатулка хранила последние, наиболее совершенные плоды их работы.
Для Китано, седьмого токко, изготовили особый цилиндр такого размера, чтобы уместился внутри фаланги пальца.
Пока остальные шесть смертников плыли на подводных лодках к своим целям, он, согласно приказу, должен был затаиться и ждать. Токко могли потерпеть неудачу, у него же не имелось права на ошибку. Китано предстояло проникнуть в мир врага и дождаться подходящего момента. Ему разрешили сознаться во всем, чтобы завоевать доверие, потом найти подходящую точку где-нибудь на севере. Он изучил все маршруты миграции пернатых и «птичьи базары». Перелетные птицы — идеальные переносчики узумаки. Они способны в считанные дни растащить ядовитый грибок по всей стране.
Все бы так и вышло, не встань на его пути Лиам Коннор.
Уолли остановил ползунчика напротив пятого вентиляционного ответвления, ведущего к камере старого психа Китано. Заключенный подправил положение микробота, нацелив объектив вниз. Изображение на дисплее было не больше ногтя большого пальца, но тем не менее сидящий на нарах, уставившийся в пространство старый хрыч был хорошо виден.
Не дай Бог ошибиться, подумал Уолли. Китано — японец старой закалки. Если все получится как надо, Уолли разбогатеет. Если нет, можно заказывать место на кладбище.
Заключенный пошевелил пальцами. Паучок проскочил сквозь решетку и крохотным листочком спланировал вниз. Пол на изображении закружился, быстро приближаясь.
40
Замдиректора ФБР сидел напротив Данна в бронированном лимузине с пуленепробиваемыми стеклами. Они едва обменялись парой слов за последние пятнадцать минут. Говорить было не о чем.
Машина неслась по шоссе I-68 со скоростью выше девяноста миль в час, впереди и сзади — эскорт полицейских из Западной Виргинии, с включенными фарами, но без сирены. В десяти милях позади остался аэропорт Моргантаун, в шести милях впереди ожидало федеральное исправительное учреждение Хэзлтон. Справа от Данна на сиденье лежал ящик из прозрачного пластика с двумя голубями Китано. Остальных птиц загрузили в багажник.
Хитоси ждет. Ему уже сообщили. Он потребовал личной встречи с Данном.
Лоуренсу предстояло уговорить японца пойти на попятную.
Военные предложили простой план: заплатить Орхидее деньги, передать ей Китано и взорвать обоих к чертовой матери.
Лоуренс вспомнил тот момент, когда в последний раз виделся с Китано вне тюрьмы. Он встретился со стариком в его поместье неподалеку от Вашингтона. Жилище, по стандартам миллиардеров, выглядело скромным. Усадьба — скопище построек в стиле модерн с косыми крышами и стеклянными переходами между зданиями — оседлала вершину холма.
Помощник Китано, тоже японец, провел Данна в главный дом. В интерьере — бамбуковых полах и белых стенах — сквозила пустота, нарушаемая лишь редкими абстрактными картинами и коллекцией японских мечей. Говорят, самураи опробовали мечи, разрубая сложенные поленницей тела казненных преступников. Китано фанатично любил холодное оружие. Как и всякий японец, он боготворил клинок. Данну пришла на ум цитата из Ницше: «Всякий убийца жаждет счастия ножа».
Задняя стена, целиком сделанная из стекла, открывала вид на десять акров аккуратного газона и ухоженного сада. Данн мысленно представил, как хозяин дома стоит на вершине холма и, поглаживая голубиную грудку, смотрит на раскинувшиеся внизу просторы.
Однако уже в то время Китано испытывал серьезные неприятности. Ему запретили выезд из страны и предъявили обвинение в неуплате федеральных налогов. Империя японского воротилы истекала кровью. Инвесторы забирали свои вложения, партнеры по бизнесу разбегались кто куда. В мире Китано — искусно выстроенной реальности — образовалась глубокая рана, и Данн прекрасно отдавал себе отчет, что это он всадил один из нанесших ее ножей.
Данн шагнул в открывшуюся перед ним раздвижную дверь. Погода в тот осенний день была прохладная, но солнечная. Рядом с Китано на столе из тика стояли два бокала, бутылка скотча и блюдо с паштетом. Данн заметил по этикетке, что это «Макаллан» особой выдержки 1945 года. Десять тысяч долларов за бутылку.
— Прошу, — позвал старик миллиардер.
Данн налил виски в бокал. Китано подбросил голубя в воздух:
— Смотри.
Птица описала четкий круг и сделала кувырок в воздухе. Потом повторила сальто-мортале еще два раза, прежде чем вернуться на руку хозяина.
— Для гонок не годится, но зато какая красота.
— Что, новая порода?
— Где там! Это короткоклювый английский турман, порода, известная много столетий. О них еще Чарлз Дарвин писал.
Китано направился к голубятне, Данн последовал за ним. Слово «голубятня» плохо выражало характер места. Скорее это был голубиный дворец в миниатюре. На стеклянных полках размещались гнезда, каждое — как отдельная квартирка со своей пищей и водой. Китано вернул английского турмана в ячейку и появился с другой птицей:
— Это гонный голубь. Вон там к большому дереву в конце поля привязана красная тесемка. Смотри.
Китано подбросил птицу в воздух, и та устремилась к дереву.
— Попробуй паштет из мацутакэ и лесных орехов. В Японии сейчас сезон сбора грибов в сосновых лесах. Мой повар приготовил особое блюдо. Он замачивает грибы в крови. — Китано зачерпнул паштет металлической ложкой, намазал на сухарик, откусил кусочек и приготовил еще одну порцию, для Данна. Пряный вкус заворожил Лоуренса. Он был обязан Китано многими своими изысканными, дорогостоящими увлечениями. Японец открыл перед ним новые горизонты.
Данн заметил, что тот смотрит в небо. Проследив его взгляд, он увидел крупную птицу, кружащую на большой высоте.
— Ястреб? — спросил Лоуренс.
— Сокол. Я хищников тоже держу.
Голубь летел к ним с красной тесемкой в клюве, не замечая опасности. Сокол, почти не шевеля крыльями, завис над голубем. Наступило молчание.
Наконец Китано сказал:
— Мы же договорились.
Данн с бесстрастным лицом отпил придающий уверенности глоток виски.
— Это было давно.
— Потребность в действиях по-прежнему существует.
Китано выглядел спокойным и умиротворенным, но Данн знал, что это не так.
— Хитоси…
— Мы собирались вместе изменить мир. Вместо этого ты отправляешь меня в тюрьму.
— Ты сам виноват.
— Не оскорбляй меня! За обвинениями стоишь ты, и ты же способен отозвать их в любую минуту.
— Хитоси, ты не оставил мне выбора.
Китано впился в Данна взглядом.
— Насколько вы приблизились к созданию противоядия?
— Нет никакого противоядия. Забудь. Все кончено.
Японец перевел взгляд на сокола:
— Он способен пикировать со скоростью сто восемьдесят миль в час. Сокол атакует столь стремительно, что жертва не успевает ничего заметить и как-либо отреагировать.
На глазах Данна сокол сложил крылья и пулей ринулся вниз, все больше набирая скорость с приближением к добыче. Все было кончено в долю секунды. Хищник ударил в голубя, и тот словно взорвался в воздухе.
— Отзови обвинения, иначе я тебя убью.
Данн осторожно опустил бокал и посмотрел прямо в глаза бывшему приятелю.
— Ты решил, что я испугаюсь, увидев, как сокол расправился с чертовым голубем? — Он покачал головой. — Если сумеешь оправдаться, валяй. Узумаки — вопрос национальной безопасности. Только пикни, и я тебя посажу под замок безо всякого суда с такой быстротой, что сам не заметишь. — Данн взял паузу. — Выдача тебя китайцам по обвинению в геноциде — тоже вариант.
Лоуренс растолковал японцу, что к чему.
— Ты без меня не справишься, — возразил тот. — Как только я заполучу узумаки…
— Ты ошибаешься, Хитоси. Справлюсь, и еще как. Президент теперь на моей стороне. Как только Детрик разработает противоядие, мы сможем сами в любую минуту разделаться с Китаем.
— Ты хочешь сказать, что обсудил вопрос с самим президентом?
— Придет время, и я введу его в курс дела.
Китано сменил направление разговора:
— Япония выступит против любой незаконной…
— Мы уже связались с японским правительством. Их вполне устроит, если ты пропадешь без следа. Ты у них, как бельмо на глазу, обломок прошлого, о котором им не хочется вспоминать. Видишь ли, здесь я сокол, а не ты.
Так закончилась их дружба. Китано остался нем, как могила. Он проиграл дело и сел в тюрьму. «Сан-Агру» разгромили.
Теперь Китано никому не нужный старик в клетке. Его дни сочтены. Что бы ни произошло с Орхидеей, японца нельзя оставлять в живых — в этом президент полностью согласился с Данном.
Через двадцать минут эскорт приблизился к тюремной камере японца. Старик, выпрямившись и закинув назад голову, стоял посредине помещения сердитый, недовольный. Из-за спины Данна появилась тележка с голубиной клеткой. Китано даже не глянул в ее сторону — он в упор смотрел на Лоуренса.
— Оставьте нас, — сказал Данн охраннику.
Когда охрана ушла, Китано ткнул пальцем в клетку и сказал:
— Я надеялся, что мне позволят вернуться в поместье и насладиться полетом моих любимцев.
— Ты же понимаешь — в настоящий момент на это никто не пойдет. Ты хотел увидеть своих голубей? Вот они! — Данн перешел в атаку. — А теперь я объясню тебе план дальнейших действий. Ты выводишь нас на Орхидею. С тобой будет морпех из спецвойск, его задача — доставить деньги. На банкноты нанесена совершенно не поддающаяся обнаружению углеродная метка. Сначала мы применим оружие на основе ЭМИ, загасим всю электронику, в том числе микроботов Орхидеи. После устранения главной угрозы уничтожат саму китаянку. Мы не собираемся брать ее живьем. Сделав дело, летим на вертолете обратно.
Данн накрыл ладонью клетку с голубями.
— Тебя и твоих голубей посадят на рейс до Осаки. Гуляй на все четыре стороны!
— Почему я должен тебе верить?
— Потому что я говорю правду.
Один из голубей в клетке тряхнул крыльями.
— Я хочу получить письменное помилование от президента за все прошлые преступления, — сказал Китано.
— Уже почти готово. Если согласишься сотрудничать, — не моргнув глазом соврал Данн.
— Когда начало операции?
— Мы ждем нового сообщения от Орхидеи. Скорее всего завтра утром.
Китано посмотрел на птиц в неволе, провел пальцем по замку на дверце клетки и шагнул вперед, оказавшись лицом к лицу с Данном.
— Ты вызываешь у меня омерзение, господин Данн.
Лоуренс не отвел взгляда, не позволяя оппоненту одержать даже моральную победу.
Но тут Китано сделал то, чего Лоуренс никак не ожидал. Японец плюнул ему в лицо.
— Ах ты, сукин сын! — воскликнул Данн.
Китано, нагнув голову, бросился вперед, по-обезьяньи царапая лицо Данна ногтями. Старый арестант оказался на удивление крепким. Данн никак не мог оторвать его от себя, пришлось позвать на помощь.
В камеру вбежал громадный охранник и схватил Китано за шею. Он отшвырнул старика назад, и тот тряпичной куклой осел у стены.
Второй охранник склонился над Данном и спросил, не ранен ли он. Лоуренс отрицательно покачал головой, хотя чувствовал на языке привкус крови. Он был шокирован. Кровь сочилась из шеи. Первый охранник взял Китано в «стальной зажим». Голуби, разволновавшись, кричали и хлопали крыльями внутри клетки.
Данн наконец пришел в себя и поднялся. Вытерев кровь с лица рукавом пиджака, он сказал:
— Надеюсь, что Орхидея разрежет тебя живьем, как вы резали пленников в Харбине.
Он повернулся и вышел, оставив за спиной старика и верещащих голубей.
41
В комнате — кромешная тьма. Мэгги очнулась в поту, с колотящимся сердцем. Ей приснился жуткий-прежуткий кошмар. Она стоит в широком поле, Дилан отступает от нее все дальше и дальше к обрыву. Мэгги порывается бежать следом, догнать и не может пошевелиться. Пытается крикнуть, предупредить об опасности, но горло не слушается, словно обратилось в камень. Ее охватывает отчаяние и дикий ужас оттого, что сына невозможно ни окликнуть, ни остановить.
Мэгги постаралась успокоиться, отогнать от себя картину грозящей сыну смертельной опасности. В замкнутом пространстве под маской противогаза воздух был сырым и затхлым. По щекам текли холодные слезы. Где-то поблизости послышался клекот гусей, эхом отразившийся от сводов.
Мэгги догадалась, откуда берутся кошмары. Токсины узумаки — химические родственники ЛСД, мощного наркотика, — бьют по мозгам с еще большей силой. Алкалоиды бомбой взрывались в мозгу, порождая дикие приступы галлюцинаций. В семнадцатом веке в Массачусетсе болезнь ржи вызвала вспышки безумия, обернувшиеся знаменитыми судебными процессами над салемскими ведьмами. Зараженных женщин предали смерти. Похожие вспышки летом 1789 года во Франции вылились в безудержные, остервенелые погромы, положившие начало Великой французской революции.
Однако знать причину явления — одно, а реальный, жуткий процесс личного погружения в безумие — совсем другое, он был страшнее любых фантазий. Мэгги осталась наедине с самой собой внутри погружавшегося в черный туман разума.
Опять нахлынули галлюцинации. Послышался скрип, словно кто-то царапал ногтями бетон. Разум с готовностью подсказал происхождение звука, хотя источник оставался вне поля зрения. Помещение было набито трупами, которые, как пауки, шевелили конечностями. Десятки мертвых тел устилали весь пол далеко внизу. Мертвецы жаждали схватить ее, но не могли дотянуться.
Мэгги принялась ритмично дергать правой рукой, чтобы вытащить ее из железного кольца наручников, стараясь в то же время удержать разбегающиеся мысли и сосредоточиться на задаче. У нее с детства были узкие руки, вдобавок в шестнадцатилетнем возрасте она попала в автомобильную катастрофу, в которой сломала правую кисть в двух местах. Большой палец так толком и не сросся. Он укладывался в ладонь, не выступая над ее краем. Сложив руку конусом, Мэгги могла просунуть ее в самые узкие отверстия. Она пыталась высвободить кисть из оков с самого момента пленения.
«Ну, Мэгги, еще чуть-чуть!»
Кожа цеплялась за металл, боль пронзала, как от прикосновения к сухому льду, но в то же время помогала сознанию не поддаваться кошмару.
Все остальное — бред! Главное — тянуть, не останавливаться!
Металлический скрежет.
Джейк балансировал на границе сна и яви. Он наконец задремал, но сон был непрочным — слишком много мыслей крутилось в голове.
Звук повторился, и еще через секунду Джейк понял его природу, а поняв, немедленно проснулся.
Это отпирали железную, похожую на люк отсека субмарины дверь, отделявшую палату Джейка от внешнего мира.
Дверь распахнулась, и на пороге появился доктор Роскоу. Значит, карантин сняли.
— Что-нибудь с Диланом?
— Нет, не волнуйтесь. Следуйте за мной.
— Что случилось? Сколько сейчас времени?
— Четыре утра.
Их ждали два человека в полевой военной форме.
— Пошли. Поговорим на ходу, — произнес один из них, высокий чернокожий американец — очевидно, старший по званию. — Я полковник ВВС Джон Лексингтон, временно придан разведуправлению Министерства обороны. А это майор Роберт Олтэйр, сухопутные войска. Мы члены оперативной группы. Что вам известно о требованиях Орхидеи?
— Ничего.
— Она выдвинула два условия — передать ей Хитоси Китано и деньги. Денег должно быть столько, чтобы унес один человек. Сегодня утром мы собирались доставить Китано в условное место. Его должен был сопровождать морской пехотинец с деньгами.
— Почему вы говорите о планах на будущее в прошедшем времени?
— Орхидея в последнюю минуту передумала, — включился в разговор Олтэйр. — Или пытается нас запутать. Предложила, чтобы деньги нес другой человек, кто-нибудь, кому дорога судьба Мэгги Коннор и кто не сможет действовать хладнокровно.
— Она потребовала прислать вас, — сказал Лексингтон. — Вас нужно подготовить, а времени в обрез.