Джина Патроне сидела в своем маленьком каменном доме, стоявшем в паре сотен метров за Моло Веккио, и красила ногти. Она, подогнув ноги, расположилась на большой латунной кровати, накинув на голое тело выцветший халат. Джина гордилась своей кроватью. Она дорого ей обошлась: целых три месяца, многие годы тому назад, она бесконечное количество раз ублажала жирного лысого графа ради ее покупки. После этого какое-то время она спала на ней королевой. Тогда она пожинала плоды, а другим девушкам приходилось подбирать за ней. Но сейчас!
Она встала и, глядя в зеркало, скинула с себя халат. С секунду ее глаза как бы оценивающе смотрели на отражение. Да, она все еще обладала этой дикой, экзотической внешностью, которая так зажигала мужчин. Но она полностью осознавала: то, что она видела, было сумерками перезрелости перед гниением. Она снова накинула халат и вернулась к своим ногтям. В дверь постучали. Джина замерла. Она не ждала глупого и пьяного Паскаля Кордобу до наступления темноты. В раздражении она подошла к двери, чтобы впустить гостя. Но там был не Кордоба, а высокий симпатичный молодой человек с черными волосами и проницательными темно-карими глазами.
Она внимательно посмотрела на этого молодого человека, стоявшего перед ней, и сразу узнала Бернарда Биру, которого видела несколько раз только издали. Ей нравилось то, что она увидела тогда, и понравилось то, что она разглядела сейчас, с более близкого расстояния. Свободная манера держать себя, прекрасная одежда, красивое лицо, но более всего — глаза. Они смотрели на нее с силой, заставлявшей ее трепетать внутри. Но, будучи профессионалкой, Джина спокойно выдержала его взгляд. Ей было любопытно, каким образом этот юноша приступит к делу.
Он нагнулся, заглянул ей в глаза и прошептал:
— Вам, должно быть, интересно знать, зачем я здесь, синьорина Патроне?
Джина решила, что она облегчит ему задачу. Она протянула вперед руки и заключила его лицо в ладони. Ласково поцеловав его, она взяла его руку и начала направлять ее себе под халат. Каково же было ее изумление, когда сначала его рука неожиданно замерла, потом отдернулась и схватила ее за запястье. С секунду они смотрели друг на друга. Джина покраснела. Когда Бернард разорвал напряженную тишину, его лицо было белым, но голос спокойным и сдержанным:
— Синьорина Патроне, могу ли я поговорить с вами по делу, представляющему… общий интерес? — Помедлив, он спросил: — Капитан Паскаль Кордоба, если я правильно понимаю, ваш постоянный клиент?
— А какое вам до этого дело?
— Никакого, если я не ошибаюсь, думая, что вы считаете его, как и я, грубым дураком.
Взгляд Джины убедил Бернарда в том, что он не обманулся, поэтому он продолжил доверительным тоном:
— Эта свинья нанесла оскорбление моей семье и, с вашей помощью, будет вынуждена заплатить за это. А вы получите немалую награду.
Он выложил на маленьком столике, стоявшем напротив дивана, семь золотых монет в ряд. Глаза Джины не выдали никаких чувств, но в голове мысли завертелись. Сверкавшие перед ней деньги равнялись результатам шести месяцев ее упорного труда. «А что нужно для этого сделать?» — подумала она.
Словно читая ее мысли, Бернард улыбнулся и достал из кармана кожаный кошель. Вынув оттуда маленькую баночку и открутив крышку, он опустил палец в бесцветную мазь.
— Безобидная с виду и безвредная, но чрезвычайно болезненная, если смазать ей определенные органы. — Он сделал паузу, чтобы убедиться, что Джина поняла, а затем продолжил: — Я думаю, что наш невежественный капитан решит, что жжение его члена не что иное, как прелюдия к слепоте, безумию и могиле до срока.
Джина открыла рот, чтобы возразить, но Бернард поднял руку.
— Пожалуйста, разрешите мне продолжить. Для вас лично здесь нет никакой опасности, синьорина Патроне. Я всего лишь хочу преподать мерзавцу болезненный урок, но такой, чтобы ему пришлось потратить месяцы на лечение. Хотя должен признаться, что с большим удовольствием наказал бы этого негодяя по-настоящему. Мази требуется время, чтобы начать действовать. Конечно, все усилия будут напрасны, если Кордоба хоть мало-мальски займется личной гигиеной. Если смыть мазь немедленно после ее применения, не будет даже и намека на боль.
Глаза Джины сверкнули, перенося взгляд с баночки на золотые монеты на столике.
Ничего не говоря, Бернард вынул еще семь монет, которые отсчитал у себя на ладони.
— Семь сейчас, а эти семь, когда узнаю, что у вас все получилось. Щедрая награда за такое небольшое дело. Будьте уверены, моя дорогая, вы никак не пострадаете. Честное благородное слово.
Но Джина вряд ли разобрала то, что он сказал. Она представляла себе, как Кордоба возится на ней, воняя вином, а потом рыгает и пускает ветры, как какая-то раздутая жаба. Джина почти вырвала баночку из его руки.
— Я сделаю это. Он скоро придет.
— Хорошо. Последствия скажутся завтра, и завтра же появятся дополнительные семь монет.
Почувствовав эйфорию от мысли о возможности причинить Кордобе неприятность и о своем внезапном обогащении, Джина снова подалась к Бернарду. Она сбросила халат на пол и обняла его руками за шею. После чего ее открытый рот накрыл его губы, а рука потянулась к его поясу. Неожиданно он оттолкнул ее.
— Ваш пыл не к месту, синьорина Патроне, — прохрипел он, отступая к двери. Потом откашлялся и сказал с насмешливой улыбкой: — Сохраните его для капитана Кордобы. Без сомнения, он будет рад этому гораздо больше, нежели я.
Джина привела себя в порядок и сказала:
— Как пожелаете. — Ее голос прозвучал сдержанно.
Рука Бернарда уже легла на ручку двери, когда он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее.
— Вы ведь справитесь с тем, о чем мы договорились, правда? На самом деле вы не можете себе позволить не справиться. Я полагаю, что четырнадцать золотых монет — это вполне хорошая сделка для дамы, чьи деловые перспективы так очевидно ограничены.
С этими словами он удалился в сгущающиеся сумерки. За пестрой изгородью в ста метрах от дома он согнулся пополам, обхватив голову руками в попытке заглушить звуки и облегчить боль, давившую на глаза.
В гостинице «Америго Веспуччи» атмосфера гудела от оживленной болтовни. На столах из твердых пород дерева под веселым светом корабельных фонарей кипами лежали книги студентов университета. За одним из них молодой человек стучал кулаком по столешнице перед восхищенной аудиторией. Он громко говорил о том, что итальянские государства вели себя подобно шлюхам, переходящим из рук сардинцев к французам, затем к австрийцам и к вмешавшимся в эти дела британцам. Пользуясь цветастыми фразами, он взывал к объединению, к созданию Итальянской республики.
Повисла секундная взрывоопасная тишина, подобная плотине, готовой прорваться. Затем выкрики и шумные тосты подсказали трактирщику, что пора нести еще вина. Он скорчил гримасу. Предстояла долгая ночь.
Другой многолюдный стол сотрясался от смеха. Ренато Сантини демонстрировал лучший способ поставить судно против ветра во время шторма. Он стоял широко расставив ноги, с бокалом вина в руке, выкрикивая корабельные команды и изображая звуки шторма. Шестеро его приятелей выполняли эти команды между приступами грубого хохота.
— Корсика по правому борту! — кричал он.
— Есть, капитан, — в один голос отвечали остальные. — Запирайте своих дочерей, матроны Бастии.
Ренато сел на свое место, сделал глоток вина и оглядел друзей. Они все вместе ожидали летнего плавания на Корсику. Ренато потребовалось несколько месяцев, чтобы убедить отца в том, что они с Бернардом Биру справятся с принадлежавшим семье Сантини шлюпом без помощи старших. Отец согласился, но только при одном условии, чтобы Бернард был главным в этом походе. Сначала Ренато обрадовался, поскольку это означало, что разрешение получено. Теперь, неожиданно, это начинало беспокоить его.
Разговаривавшие за столом сменили тему. Друзья принялись, не выбирая выражений, перечислять вслух сексуальные наклонности корсиканок. Ренато налил себе еще вина из графина. Не обращая внимания на болтовню вокруг себя, он внимательно рассматривал бокал. Почему капитаном должен быть Бернард? Это место по семейному праву должно принадлежать ему. Кроме того, он умел ходить под парусом не хуже Бернарда. Окунув палец в бокал, он угрюмо нанес несколько розовых пятен на незаконченный рисунок церкви в своем альбоме. Никакого вдохновения! Вот почему он пришел сюда так рано. Ему сегодня не рисовалось, поскольку он был слишком расстроен, и все из-за Бернарда.
Неожиданно Ренато отодвинул свой стул от стола, внезапно встал и, протянув свой наполненный до краев бокал в сторону своих друзей, перебивая их разговор, произнес громко и вызывающе:
— За капитана «Полумесяца».
Его бокал застыл в воздухе, продолжая вызов. Он ждал, пока о него стукнутся шесть других.
— За Ренато Сантини, капитана «Полумесяца».
В дверях стоял никем не замеченный Бернард. Когда бражники уселись, он взял стул и пододвинул его к общему столу.
— Ты что-то поздно, Бернард! — с вызовом произнес Ренато.
— Мне нужно было кое-что сделать. Вы обсуждали Корсику? — дружелюбно спросил он.
Все наперебой начали рассказывать ему, о чем они говорили до этого. Он узнал о дате отхода, о том, кто что берет с собой, о сомнительных моральных качествах девушек Бастии и о том, что дальние родственники Антонио пообещали им разрешить пользоваться своим старым деревенским домом во время их пребывания там.
Неожиданно Ренато вскочил, слегка покачиваясь. Он не сводил глаз с Бернарда.
— За мой экипаж, — прокричал он и смачно выпил.
В то время как друзья выкрикивали тосты и пили, Бернард с безразличным видом смотрел на камин.
Через час за столом остались только Бернард и Ренато. Они рассуждали о том, как было бы неплохо прогнать сардинцев из Генуи. Ренато был уже довольно сильно пьян. Но и Бернарда нельзя было назвать трезвым; нескольких бокалов вина оказалось достаточно, чтобы заставить комнату весело кружиться у него перед глазами. Ренато пожалел, что остальные ушли, и заметил, что им лучше было бы пойти вместе со всеми.