— Да-да... разумеется... Но тогда я позабыл об этом... Пришлось вернуться на Московскую площадь, там я сел на автобус... Но сначала еще зашел в кафе «Фуникулер».
— Там что–то но помнят, чтобы вас видели.
— Оно и понятно: я раньше никогда там не был... Потом я вернулся домой и лег спать. Меня разбудил работник милиции. Вот все, что я могу сказать...
«Надо будет посмотреть протоколы допросов, — подумал Бартош, — и заключение, с которым дело было передано в прокуратуру. Ведь в ходе предварительного следствия Добрович признался в убийстве жены». Бартош без труда отыскал запись допроса, который вел майор Жаги.
«Добрович. Я дошел до конечной остановки 21-го автобуса, до кафе «Фуникулер», куда зашел, чтобы выпить еще. Потом я пешком пошел вверх по шоссе, потому что не мог дождаться 90-го автобуса.
Жаги. Где вы достали нож, которым убили жену?
Добрович. Не помню.
Жаги. Сколько раз ударили вы ножом жертву?
Добрович. Три раза.
Жаги. На теле убитой только одна рана.
Добрович. Возможно, что я только раз ударил ее ножом... Маргит упала и прошептала: «Не сердись. Я всегда любила тебя». Бартош трижды перечитал эти строки. Ему показалось путаным признание Добровича. И невольно рождалось ощущение, что обвиняемый желает понести наказание за то, чего не совершал. Вчера, например, в суде он уже отказался от своих показаний, однако вполне возможно, что завтра снова признает себя виновным в убийстве... Но если не он, так кто же убийца? В чьих интересах было убрать с дороги эту женщину? Что кроется за убийством, каковы его мотивы? Ревность? Месть? Может быть, женщина мешала кому–то и от нее решили избавиться?
Был уже вечер. Однако Бартош спешил не домой, он решил сегодня же осмотреть квартиру Добровича.
Девяностый автобус остановился у шлагбаума, Бартош сошел и направился дальше пешком. Войдя в сад и обогнув знакомый уже дом, он снял пломбу с двери и проник в квартиру Добровича, включив электричество, осмотрелся; прежде всего нужно выяснить, все ли здесь выглядит так, как он оставил в тот вечер, когда увез Добровича. Не изменилось ли что?
На столе и стульях разбросана одежда, на полу — пепел. На шкафу часы; они остановились и показывали половину пятого. Бартош еще раз окинул комнату испытующим взглядом, потом стал по очереди открывать шкафы, выдвигать все ящики.
В одном из них нашел несколько старых фотографий. С одной на него смотрело пять лиц. Бартош узнал Добровича и рядом с ним — убитую, его жену. Около нее — мужчина с густыми усами, а на переднем плане — на корточках молодой человек и девушка. Снимок, возможно, был сделан где–нибудь в излучине Дуная: на заднем плане громоздились горы. Вообще–то эта фотография мало что сказала младшему лейтенанту, однако он положил ее в карман.
— Вы что тут ищете? — прозвучало вдруг у него за спиной.
— Подойдите ближе. По крайней мере, мне не придется стучаться потом к вам! — отозвался Бартош, даже не обернувшись.
— А вы... вы кто такой? И что вам здесь нужно? Квартира же опечатана. Или вы сломали пломбу?
— Снял. Вас это устраивает? Вы, кажется, тоже живете в этом доме?
— «Тоже живу»? Интересно! Я владелец этого дома. Андраш Бакош, с вашего разрешения. Добровичи снимали у меня квартиру. Кто вот теперь выплатит мне то, что они задолжали?
— Это я не знаю. А кстати, сколько они вам платили?
— Они–то?.. Пятьсот форинтов. В центре города за такую квартиру просят тысячу.
— А какой здесь воздух!
— Ах! — сердито отмахнулся старик. — За это удовольствие в наше время не платят. Люди уже не нуждаются в чистом воздухе.
— Вы хорошо знали своих жильцов?
— Муж был аккуратистом, у жены тоже было все в норме, пока они не поссорились.
— Из–за чего поссорились?
— Из–за чего обычно ссорятся супруги? Жена стала поздно возвращаться домой. Ночью.
— У нее был кто–нибудь?
— Разумеется, она не в церкви просиживала до полуночи. Иногда она возвращалась на машине, в такси... Раз я как–то видел серую машину, частную: она стояла там, против дома, и поджидала жиличку.
— Вы не запомнили номер машины?
— Я не сыщик, прошу покорно...
— Простите, я не хотел вас обидеть.
— И все же...
— В тот день, когда произошло убийство, вы не заметили ничего особенного?
— Я, видите ли, никогда не слежу за тем, чем заняты другие... Меня это не интересовало и не интересует. Женщина уходила рано утром и возвращалась вечером, а порой — поздно ночью. Днем дома не бывала. Вернее, как–то была — получила на три дня бюллетень. Погодите! Тогда ей принесли телеграмму. Женщина вскрыла телеграмму и вскоре ушла из дома. Я еще спросил у нее, не случилось ли что. «Ах, — ответила она, — ничего! Это телеграмма от тетушки. Она сообщает, что приезжает в Будапешт и хочет навестить нас».
— И эта тетушка действительно приезжала к ним?
— Нет, здесь она не появлялась. В тот день Маргит поздно вернулась домой. Муж кричал на нее, ругался, назвал ее шлюхой!
— Прошу вас, если вы что–нибудь вспомните или заметите здесь, в районе вашего дома, сообщите мне по этому телефону, — сказал Бартош, протягивая старику листок бумаги с номером телефона. После этого он выпроводил хозяина дома из квартиры Добровича, запер наружную дверь и, наклеив бумажку на шнурок, опечатал дверь. Старик топтался у него за спиной.
— И чего такого могу я здесь заметить? — задумчиво пробормотал он. — Ведь я уже сказал вам, что я...
— Не сыщик? Вы это имеете в виду? Но, думаю, вы тоже не хотели бы, чтобы смертный приговор был вынесен невиновному?
Бартош быстро зашагал к автобусной остановке, чувствуя устремленный ему вслед колючий, неприязненный взгляд Андраша Бакоша. Когда младший лейтенант был уже далеко, старик вернулся в дом, подошел к двери Добровича и внимательно стал разглядывать печать. Она не вызвала у него никаких сомнений: настоящая милицейская печать. «Вообще–то, — подумал он, — можно было бы и не срывать старую пломбу. Окно не заперто. Толкни — и пожалуйста: путь в квартиру свободен...»
Старик слышал, как к остановке подкатил автобус. Бакош внимательно посмотрел на дорогу, выходившую к остановке: никого! Тогда он быстро запер калитку и направился к ресторанчику «Нормафа».
В палисаднике перед входом было оживленно. Официанты разносили кушанья, пиво. Бакош огляделся, потом зашел в телефонную будку, стоявшую у входа, набрал номер. Потом говорил торопливым шепотом. Заметно успокоившись, повесил трубку.
— Добрый вечер, господин Бакош! — приветствовал его официант. — Давненько вас не видели...
— Принеси мне кружку пива, Фери!
Догадка следователя
Уже доехав девяностым автобусом до улицы Этвеша, Бартош понял, что ему покоя не давало, начиная с того момента, как он переступил порог квартиры Добровича и окинул взглядом комнату, желая установить, не изменилось ли там что–нибудь. Ему показалось тогда, будто чего–то нет на прежнем месте. Это ощущение теперь все усиливалось.
Внезапное появление Бакоша помешало ему сразу найти ответ. «И что понадобилось этому старику? — подумал Бартош. — Высматривал ли он что–то? Может, ему известно нечто? Нечто такое, о чем он не желает говорить. Но какие причины у него для скрытности? Может, с Добровичем они не ладили. Имеет ли вообще смысл задаваться всеми этими вопросами?» Младший лейтенант вспомнил майора Жаги, любившего повторять: «Всегда только самую сущность!» Но, как правило, именно второстепенные моменты, совсем незначительные, «мелочи» на первый взгляд приводят к существу дела. «Вот и здесь, — решил Бартош, — может оказаться важной некая мелочь».
Только Бартош сошел с автобуса, как вспомнил, что изменилось в комнате. В тот вечер, когда он приехал за Добровичем, тот достал из шкафа и поставил на стол бутылку абрикосовой палинки. Теперь же на столе ничего не было — ни бутылки, ни стаканчиков.
Бартош остановился на площади, постоял немного в раздумье, а потом заспешил к автобусной остановке, но не пересаживаться на двадцать первый, а снова садиться в девяностый. Он сел в тот же автобус, в котором только что ехал, и забился в уголок, на заднее сиденье — нужно ждать целых двадцать минут. Но ему, в общем–то, некуда было торопиться.
«Итак, нет никакого сомнения, — рассуждал про себя Бартош, — что в комнате кто–то побывал. Причем проник не через дверь. Значит, через окно. Вполне возможно, что в жару окна были раскрыты, а потом, под вечер, их только прикрыли, но не заперли на шпингалеты... А может быть, кто–то взломал раму?..»
Идя по дорожке сада, Бартош отнюдь не старался ступать тихо, да и калиткой он громко хлопнул. Однако в окнах Бакоша свет так и не загорелся. «Ну ничего, старик сейчас же будет тут как тут», — подумал младший лейтенант и зажег карманный фонарь.
Он подошел к окну, выходившему во двор, и толкнул раму. Его предположение подтвердилось: окно было не заперто. Бартош подтянулся на руках, вскарабкался на подоконник и проник в комнату. Включив свет и, подойдя к шкафу, открыл его. На вешалках висели женские платья, платья Маргит. На стене, рядом с радиоприемником, небольшая фотография Маргит в узенькой рамке. Бартош вынул фотографию из рамки и спрятал во внутренний карман пиджака: «Как знать, может быть, понадобится».
Ни бутылки с палинкой, ни стаканчиков не нашел; впрочем, он и не старался их отыскать, будучи уверен, что их взял Бакош. Из комнаты Бартош выбрался тоже через окно, после чего плотно прикрыл рамы. Подходя к калитке, он услышал шум шагов и притаился. Это шел Бакош.
Старик уже хотел было закрыть за собой калитку, как Бартош окликнул его:
— Не запирайте. Иначе я должен буду лезть через ограду, а мне это не по душе.
Бакош опешил.
— Вы вернулись?
— Я вспомнил, что забыл закрыть окно. Кстати, это не вы проветривали квартиру?
— Я? — у Бакоша дрогнул голос. — И чего только вы не придумаете! Шутник вы, ничего не скажешь!.. Как же я мог попасть в квартиру, если она была опечатана?