– Серена ван дер Вудсен! – перебила его Дженни. – Серена вернулась в «Констанс». Она была с нами, когда мы пели гимны. Представляешь?
Дэн наблюдал, как ветер несет пластиковую крышку от кофейного стаканчика вдоль тротуара. Красный «Сааб» мчался по Вест-Энд-авеню на желтый свет. Ноги в коричневых замшевых ботинках вдруг вспотели.
Серена ван дер Вудсен. Дэниел глубоко затянулся сигаретой. Его руки так дрожали, что он чуть не пронес ее мимо рта.
– Дэн! – пискнула его сестра в телефон. – Ты слышишь меня? Слышал, что я сказала? Серена вернулась. Серена ван дер Вудсен.
Дэн резко и глубоко вдохнул.
– Да, я слышал, – сказал он, делая вид, что ему все равно. – И что дальше?
– Что дальше? – недоверчиво переспросила Дженни. – Ой, ну конечно, как будто у тебя только что не случилось мини-инфаркта. Вечно ты прикидываешься, Дэн.
– Нет, я серьезно, – отрезал он. – Зачем ты звонишь? Мне-то какая разница?
Дженни шумно вздохнула. Дэн иногда бывал таким вредным. Почему он хоть раз не мог показать, что счастлив? Она так устала от его бледного вида, угрюмого выражения лица и поэтической замкнутости.
– Хорошо, – сказала она. – Забудь. Поговорим позже.
Она сбросила звонок, и Дэн сунул телефон обратно в карман выцветших черных вельветовых штанов. Из другого кармана он достал пачку сигарет и прикурил новую от тлеющего окурка. Он обжег большой палец, но даже не почувствовал.
Серена ван дер Вудсен.
Они впервые встретились на вечеринке. Нет, не совсем так. Дэн впервые увидел ее на вечеринке. Своей вечеринке, единственной, которую он когда-либо устраивал у себя дома на Девяносто девятой и Вест-Энд-авеню.
Это было в восьмом классе, в апреле. Дженни захотела все устроить, а их отец, Руфус Хамфри, бесславный отставной редактор малоизвестных поэтов-битников и заядлый тусовщик, был только рад угодить дочери. Мама на тот момент уже несколько лет как переехала в Прагу, чтобы «сосредоточиться на творчестве». Дэн пригласил весь класс и разрешил приводить с собой столько людей, сколько захотят. Пришло больше сотни подростков, и Руфус наливал им пиво из кеги в ванной. Некоторые тогда впервые пробовали выпивку. Это была лучшая вечеринка в жизни Дэна, как он сам говорил. Не из-за пива, а потому что там была Серена ван дер Вудсен. И неважно, что она напилась и участвовала в этой глупой игре с латинскими глаголами и разрисованным животом какого-то парня. Дэн не мог отвести от нее глаз.
Потом Дженни рассказала ему, что Серена учится вместе с ней в «Констанс», и с тех пор сестра стала его маленьким шпионом, докладывающим обо всем, что Серена говорила, делала и носила. Она сообщала Дэну обо всех предстоящих мероприятиях, на которых он мог ее увидеть. Но такое случалось редко. Не то чтобы никто не устраивал вечеринок, просто Дэн не мог на них заявиться. Он жил не в том мире, в котором обитали Серена, Блэр, Нейт и Чак. Не был особенным. Он был обычным подростком.
Два года Дэн с тоской наблюдал за Сереной издалека и ни разу не говорил с ней. Когда она уехала в пансион, он попытался ее забыть, будучи в полной уверенности, что они никогда больше не увидятся, если только не произойдет чуда и они не окажутся в одном колледже.
А теперь она вернулась.
Дэн прошел полпути вниз по улице, затем остановился и пошел обратно. Мысли с бешеной скоростью проносились в голове. Что, если устроить еще одну вечеринку?
Он мог написать пригласительные и заставить Дженни сунуть их в шкафчик Серены в школе. Когда та появится на пороге его квартиры, Дэн подойдет к ней, возьмет ее пальто и скажет: «С возвращением в Нью-Йорк. Каждый день, пока тебя не было, шел дождь», – поэтично скажет он.
Затем они проберутся в библиотеку отца, снимут друг с друга одежду и станут целоваться на кожаном диване перед камином. А когда все уедут, они вместе будут есть любимое кофейное мороженое Дэна. После этого вечера они станут неразлучны и даже переведутся в колледж с совместным обучением, например, «Тринити», до конца старшей школы, потому что ни минуты не смогут жить друг без друга. Затем они отправятся в Колумбию и поселятся в однокомнатной квартире, где из мебели только огромная кровать. Друзья Серены будут пытаться вернуть ее к прежней жизни, но никакие благотворительные балы, торжественные обеды или шикарные вечеринки не смогут ее соблазнить. Счет в банке, бриллианты прабабушки – она сможет с легкостью от всего отказаться. Будет готова жить в нищете, если потребуется, лишь бы вместе с Дэном.
– Черт побери, всего пять минут до звонка, – прозвучал чей-то противный голос.
Дэн обернулся. Конечно же, это был Чак Басс, «кашемировый мальчик», как называл его Дэн из-за нелепого кашемирового шарфа с монограммой. Чак стоял всего в нескольких шагах от него с двумя приятелями из «Риверсайда»: Роджером Пэйном и Джеффри Прескоттом. Они ничего не сказали Дэну, даже не кивнули в знак приветствия. Да и зачем? Эти парни каждое утро приезжали из шикарного Верхнего Ист-Сайда в Вест-Сайд только из-за школы или какой-нибудь необычной вечеринки. Они учились в одном классе с Дэном в школе «Риверсайд», но тот явно не вписывался в их компанию. Дэн был для них пустым местом. Они его даже не заметили.
– Чувак, – сказал Чак кому-то из своих друзей и прикурил сигарету.
Он курил сигареты так, как обычно курят косяки, зажав между указательным и большим пальцами и глубоко затягиваясь.
Жалкое зрелище.
– Угадай, кого я вчера видел? – спросил Чак, выпуская облако серого дыма.
– Лив Тайлер? – предположил Джеффри.
– Точно, и она весь вечер за тобой бегала, да? – засмеялся Роджер.
– Нет, не ее. Серену ван дер Вудсен, – сказал Чак.
Дэн напряг слух. Он собирался было пойти в класс, но закурил еще одну и остался, чтобы послушать.
– У мамы Блэр Уолдорф была вечеринка, и Серена пришла со своими родителями, – продолжал Чак. – И уж она за мной побегала. Она самая развратная из всех, кого я встречал.
Чак сделал еще одну затяжку.
– Правда? – переспросил Джеффри.
– Да. Во-первых, я узнал, что она спит с Нейтом Арчибальдом с десятого класса. Во-вторых, она определенно кое-чему научилась в пансионе, если вы понимаете, о чем я. Им пришлось избавиться от нее из-за того, что она шлюха.
– Ну, нет, – протянул Роджер. – Да ладно, чувак, за это не могут выгнать из школы.
– Могут, если вести учет всех парней, с которыми спишь, и подсаживать их на наркотики, которые принимаешь. Ее родителям пришлось приехать туда и забрать ее. Она типа завладела этой школой! – Чак и вправду был взволнован. Его лицо покраснело, а слюна летела изо рта, когда он говорил.
– Еще я слышал, что она чем-то болеет, – добавил он. – В смысле, ЗППП. Кто-то видел, как она заходила в клинику в Ист-Виллидж в парике.
Друзья Чака покачали головами в изумлении.
Дэн еще никогда не слышал такого бреда. Серена не шлюха, она совершенство, не так ли? Не так ли?
Что ж, это еще предстоит выяснить.
– Так вы, ребята, слышали о птичьей вечеринке? – спросил Роджер. – Идете?
– Что еще за птичья вечеринка? – ответил Джеффри.
– А, эта, в помощь сапсанам Центрального парка, – вспомнил Чак. – Да, Блэр говорила. Там, где раньше был магазин «Барнис». Он снова затянулся. – Чувак, все идут.
Конечно, Дэн не входил в это «все». Но Серена ван дер Вудсен точно входила.
– На этой неделе будут рассылать приглашения, – сказал Роджер. – Там еще какое-то забавное название, что-то девчачье.
– «Поцелуй в губы», – подсказал Чак, затоптав окурок носком своих омерзительных туфель Church of England. – Вечеринка называется «Поцелуй в губы».
– О да, – хихикнул Джеффри. – Чувствую, там будет что-то поинтереснее поцелуев. Особенно если Серена придет.
Парни засмеялись, радуясь своему невероятному остроумию.
Дэн услышал достаточно. Он бросил сигарету на тротуар в паре сантиметров от туфель Чака и направился к школьным дверям. Поравнявшись с парнями, он повернул голову и причмокнул губами три раза, будто посылая каждому смачный поцелуй в губы. Затем зашел в здание, хлопнув дверью.
Выкусите, придурки.
Под самой нелепой одеждой всегда скрывается безнадежный романтик
– То, к чему я стремлюсь – это напряженность сюжета, – объясняла Ванесса Абрамс на уроке по продвинутому курсу кино в «Констанс». Она стояла перед классом, рассказывая о своем будущем фильме. – Их двоих застрелят ночью в парке, пока они разговаривают, сидя на скамейке. Только зритель не будет слышать, о чем они говорят.
Ванесса выдержала долгую паузу, ожидая, что кто-то из одноклассниц захочет высказаться. Мистер Бекхэм, преподаватель, всегда учил их сопровождать сцены живыми диалогами, и Ванесса сознательно делала все наоборот.
– Значит, диалога не будет? – раздался вопрос мистера Бекхэма из другого конца классной комнаты. Ему было неловко, потому что он понимал: никто не слушал Ванессу все это время.
– Вы почувствуете тишину зданий, скамейки и тротуара, увидите свет уличных фонарей на их фигурах. Затем заметите, что их руки двигаются, а глаза разговаривают. Только после этого вы услышите, как они говорят, но совсем чуть-чуть. Эта сцена для того, чтобы создать нужное настроение, – объяснила Ванесса.
Она потянулась к пульту от проектора и начала переключать слайды с черно-белыми снимками, которые сделала, чтобы продемонстрировать концепцию своего короткометражного фильма. Деревянная скамейка в парке. Плитка тротуара. Крышка люка. Голубь, клюющий использованный презерватив. Жвачка, прилипшая к стенке мусорного бака.
– Ха! – воскликнул кто-то с задней парты.
Это была Блэр Уолдорф. Она смеялась над запиской, которую ей только что передала Рейн Хоффстеттер.
«Хочешь хорошо провести время?
Позвони Серене ван дер Вудсен.
Триппер в подарок».
Ванесса посмотрела на Блэр. Она обожала кино. Оно, кстати, было единственной причиной, по которой девушка вообще пришла в эту школу. Она относилась к этому очень серьезно, в то время как большинство других, – например, Блэр – воспринимали кино как отдых между кругами ада углубленной программы для поступления в колледж: математика, биология, история, литература, французский. Их путь лежал в Йель, Гарвард или Браун, где учились многие поколения их семей.